Ребус
Шрифт:
– Мне теперь спать страшно, – пробормотал Коггел.
– Это террорист, он и хочет, чтобы тебе было страшно, – высоким от напряжения голосом отвечала связистка, – но бояться нельзя.
– Страх, – громко и сухо проговорил старший помощник шеф-следователя, – это нормальная реакция души на всемирное зло. Я не буду болтать о том, что вы все знали, на что шли, и так далее. Вы в полном праве бояться. Но я прошу вас сохранять трезвый и холодный рассудок. Он явится завтра, он к нам придет. Не бойтесь засыпать, просыпаться куда страшнее.
Они разошлись
– Тихо, тихо, – говорила она куда-то в сторону, открывая дверь, – ты же умный кот, вот и веди себя как настоящий охранник. Что ты хотел, шеф? Заходи.
Дитр вошел, и кот принялся обнюхивать его штанину, навострив серые вибриссы. Виалла закрыла дверь.
– Гралейцы очень много уделяют внимания именам, да? – сказал он.
– Только дворяне, душевнобольные вроде Ребуса и снобы вроде моей мамы, – ответила она.
– А твое имя переводится как…
– Серебряная, да, – сказала кодировщица, улыбаясь. – Мама вообще хотела назвать на знатный манер, но отец спас. А твое означает шторм, верно?
– Шторм, буря, мятеж, как тебе угодно, – глухо ответил Дитр.
– Ты хочешь остаться у меня на ночь?
Дитр подошел к ней и протянул руку, впервые за свое знакомство с ней прикасаясь к ее волосам. Он бы очень хотел долго прогуливаться с ней между цветных фонариков, зайти в механический цирк, чтобы посмотреть бои шестеренок, а потом сесть на одну из легких железнодорожных линий и уехать в порт, где можно пострелять по летучим рыбам. Потом он бы долгими и темными южными днями вымалчивал всемирную фразу, чтобы наконец сказать ей. И чтобы она, наконец, ответила, что она тоже. Но времени на все это у него не было, потому что назавтра их ждал Ребус. И Дитр сказал сразу:
– Я люблю тебя, Виалла. Я тебя люблю.
– Я тоже, – ответила она, ловя его руки на своих волосах. – Я тоже тебя люблю.
Дитр проснулся в соответствии со своими внутренними часами. Он не знал, мозг ли у него такой или же это некая его всемирная особенность, но Дитр Парцес всегда вставал без будильника. Он крепко поцеловал Виаллу, отчего проснулась и она. Она была хороша собой даже спросонья – с темно-русыми волосами, ореховыми глазами и тонкими черными бровями. Дитр приподнялся на локте и вместо того, чтобы пожелать ей доброго утра, брякнул:
– Ты можешь сегодня остаться в казармах, я думаю, ты не выспалась. Я дам тебе отпускной день.
Виалла нахмурила одну бровь и посмотрела на него так, будто впервые видела.
– Парцес, я знаю, что ты хочешь сказать. Если ты еще раз что-нибудь подобное отмочишь, этот раз будет последним, когда ты видел меня голой, – с этими словами она встала с кровати и направилась в ванную. Дитру стало стыдно.
Все встали вовремя, никого не пришлось расталкивать, даже Ралда, который, похоже, вообще не спал этой ночью, но и он не выглядел сонным, хоть у него и дергалась одна ноздря.
– Полицейское отделение всемирно защищено от огня, – сообщил Дитр, шагая во главе компании по коридору казармы, – а в дополнение оснащено пожаротушительной техникой, и на каждом этаже дежурит по специалисту. Так что он нас не подожжет.
– Он очень изобретателен по части убийств, и огонь – это далеко не самый его любимый способ прикончить – как это он говорит? – телесную тварь, – возразил Локдор, поравнявшись с ним, чтобы Дитр его услышал.
– Верно, он очень любит подчинять себе чужую волю, – кивнул Парцес, отворяя дверь. – Разум жертвы оставляет свободным, чтобы обреченный знал и чувствовал, что делает. Берегите свою волю.
В отделение они явились за пятнадцать минут до начала планерки. Шеф-следователя с Керлой, старшим глашатаем, еще не было. Эстра принялась варить горький отвар, а Коггел вдруг бросился строчить письмо.
– Кенеа, дай хорька, – нервно попросил он связистку.
– Он не для личных посланий, – отказала она. – В обеденный перерыв сходи в отделение связи и возьми себе почтовую тварь.
– Это важно, – умолял Коггел, – я написал родителям, что я их люблю, о нежности своей написал, чтобы они знали, когда им пришлют мой череп…
– Сентиментальная ты гралейская рожа, – сплюнул Ралд, – все в порядке будет с твоим черепом.
Найцес не любил гралейцев, постоянно распространяясь о том, что они чудные, упрямые и чувствительные, но Дитр попросту думал, что Найцеса задевает, что не только он один хорош собой в мире телесном. И Виалла, и Коггел были обычными славными людьми, не проявляя никаких признаков пресловутого гралейского менталитета, как и остальные представители этой национальности, которых знал Дитр. Единственным ненормальным гралейцем в Конфедерации был Ребус. «Но шутка в том, – подумал следователь, – что он никакой не гралеец по своей извращенной сути. Скорее даже антигралеец».
В отделение прибежал шеф-следователь, а за ним по пятам с рупором и портфелем наперевес трусила глашатай.
– Кенеа, Вица, – зашипела глашатай, – вы не могли еще позже своего хорька выслать?
Легр Беркеэ согласно хмурился, не желая признавать публично, что хорек был один на двоих.
– Мы выслали его где-то в десять тридцать, шеф, – ответила Эстра, косясь на подходящий к краю напиточного сотейника горький отвар. – Этот хорек всегда был быстрым, не могу знать, что его задержало.
– Мы действительно выслали его в десять тридцать, – закивала связистка. – А во сколько он прибежал?
– В час ночи! К тому же был злой, словно не закодированный, а наполовину дикий…
Связистка охнула, сжимая исцарапанные разными животными кулаки.
– Чего?! – рявкнул Беркеэ. – Чини своего хоря, иначе я его отправлю в утиль…
– Шеф, – сказал Дитр, – дело не в хорьке. Кенеа, – обратился он к связистке, – его могли перехватить?
– Когда животных перехватывают, – тихо ответила она, – они обычно теряют код, они не продолжают свой путь, ведь помните, как было с доминионцами…