Рецепт моего (не)счастья
Шрифт:
— Нет, — Илона ёрзает, устраиваясь поудобнее.
— Тогда играем? Ты и я? Будем знакомиться, чтобы стать не совсем чужими, раз уж нас угораздило сюда попасть.
Я усаживаюсь на бортик ванной. Стараюсь сесть так, чтобы видеть девчонку. Не совсем удобно, зато хорошо вижу её лицо.
— Тогда ты первый, — хитренькая блондиночка. Но я как мужчина готов ей в этом уступить. И не только в этом, но признаваться не буду.
— Богдан Островский, двадцать пять, ведущий топ-менеджер в компании, название которой тебе ровным счётом ничего не скажет. Работаю в отделе IT-технологий,
— Программист? — морщит она нос и немножко лоб.
— Не совсем, больше экономист, прогнозист и продавец, если говорить на совсем простом языке. Твой ход.
— Илона Бояркина, двадцать, студентка, экономфакультет. Люблю маму, цифры, музыку Баха, собак. Подрабатываю в кафе три раза в неделю по вечерам.
Она задумалась, снова сморщила нос. Забавная привычка. Вот уж кто не боится морщин. Её это не заботит. Может, потому что ей всего двадцать. Хотел бы я посмотреть на неё в двадцать пять, а лучше — в тридцать. Останется ли это у неё, или она, как и многие женщины, станет фанатом гладкой кожи, будет таскаться по салонам красоты и разглядывать с ужасом в зеркале первые морщинки?
— Сложно о себе рассказывать, — словно жалуется Илона. — Одна банальщина на уме, и сразу мысли: я что, такая скучная? Или вот она — жизнь на ладони: положил, а смотреть не на что.
— Это потому что мы толком не познакомились, — успокаиваю я её. — Когда люди долго общаются, у них либо находится куча новых событий, которыми они хотят делиться друг с другом, либо наоборот: им становится скучно, плоско, не о чем поговорить. Вот совсем как сейчас. Но сейчас — это кажущаяся пустота, понимаешь? У нас внутри много-много разных потаённых ящичков, где прячутся секреты, желания, осколки жизни. И всё дело лишь в том, захотим ли мы выдвинуть хоть какие-то из них, чтобы если не дать допуск в свой внутренний мир, то хотя бы приоткрыть дверцу.
Она оперлась на руки, откинулась и смотрит на меня со смехом в глазах.
— Слишком умный? — напрягся я. Как и любой человек, не очень люблю, когда надо мной смеются.
— Интересный, — качает она головой, отчего её хвостики забавно подпрыгивают.
— Зануда? — продолжаю допрашивать, вглядываясь в её лицо. Я увижу, как только она соберётся мне солгать.
— Скорее, педант. Вероятно — перфекционист, что любит по разным ящичкам рассовывать свои мысли, классифицировать идеи, нумеровать списки, выстраивать по шнурку задачи, которые нужно решить. Спорим, у тебя есть блокнот, куда ты записываешь список дел, а потом с наслаждением вычёркиваешь выполненные пункты?
Блокнот у меня был. Пункты я вычёркивал.
— Настолько очевидно? — приподнял бровь, почему-то уязвлённый в самую печень.
— Нет, — снова машет она хвостиками, — я рисковала. У тебя вполне мог существовать электронный органайзер или календарь дел, и никакого блокнота.
— Это привычка. Почти из детства, — приоткрываю я одну маленькую личную ширму, чтобы она сунула туда любопытный нос. Кажется, ей хочется. — Я разгильдяй, по сути. Порядок давался мне тяжело. Это… отец приучил к планированию и выполнению дел. Поначалу было тяжело. Бунтовал, как мог. Сжёг два ежедневника. А потом втянулся как-то, даже понравилось.
— Никогда ничего не забываешь?
— Стараюсь.
— А я и не стараюсь, — вздыхает она.
— Любишь творческий беспорядок? — задаю наводящий вопрос, потому что Илона не спешит ничем делиться.
— Нет, — мотает она головой. — У меня его не бывает. У меня всё математически верно, точно, как в аптеке, как на электронных весах. Все мысли, буквы, цифры — здесь, — касается она виска пальцем.
— Вундеркинд? — теперь я чуть улыбаюсь.
— Ну, почти, — смущается она. Видимо, перегнула всё же палку, расписывая свои выдающиеся способности. Именно так я воспринимаю её порозовевшие щёки и опущенные вниз ресницы.
Милая. Забавная. Похожая на щенка девушка. В ней слишком много детскости, наверное. Ещё эти хвосты-уши усиливают сравнение.
Я только открываю рот, чтобы приободрить её, как в ванной гаснет свет. Становится темно. Девчонка испуганно ойкает. От неожиданности воздух кажется плотным и непроницаемым. Темнота падает, как водопад — сплошной стеной.
— А-а-а-а! — дребезжит её голос, как отбойный молоток. Правда, на вполне приемлемых децибелах. Можно сказать, почти бесшумно, но пулемётно, будто ей кто-то внутрь ленту с патронами вставил, и теперь она ими отплёвывается.
— Ты чего? — спрашиваю, осторожно поднимаясь на ноги.
— Я боюсь темноты, — клацает она зубами. — Очень сильно боюсь.
Глава 7
Случилось то, чего я предвидеть не могла: кто-то выключил свет. В такие моменты на меня нападала паника, страх сковывал по рукам и ногам, и я плохо понимала, что происходит вокруг.
Темноты я боялась с детства. Не тёмного времени суток, когда в окна заглядывают звёзды и луна, когда глаз улавливает очертания предметов, а тёмное беспросветное нечто, рождающее злобных монстров из-под кровати или из-за угла.
С возрастом я научилась с этим мириться, но если темнота падала внезапно, как сейчас, я снова становилась маленькой девочкой — беспомощной и жалкой.
— Тихо, тихо, — звал и вёл меня за собой уверенный сильный голос, — всё хорошо, я рядом.
Тёплые руки коснулись моей влажной кожи, обняли за плечи и притянули к себе. И я поверила, доверилась, пошла, встала на ноги и прижалась к тёплому сильному телу, что обещал мне уладить это недоразумение.
— Вот так, хорошо, умница, — вибрировал его голос где-то у меня над головой. — Успокаивайся, ты не одна, мы здесь вместе. Слышишь меня, Илон?
Я тряслась, как будто ко мне кто электрический ток подключил. Меня коротило, но дрожь постепенно уходила, потому что я действительно была не одна в этой кромешной темноте.
Впрочем, уже и не такой плотной, как раньше. Глаза, привыкнув, начали улавливать очертания предметов, как только я смогла оторвать щеку от мужской груди.
— Слышу. Дай мне ещё минутку.
— Вот и молодец. Приходи в себя, и мы выйдем отсюда, как только ты будешь готова. Ты же помнишь? Есть дверь и щеколда. Одно движение руки — и мы на свободе.