Рецепт вранья
Шрифт:
— Полагаю, я сумею справиться самостоятельно.
Мы с Синди стояли у стены сложив руки и наслаждались разыгрывавшейся перед нами дуэлью.
— Позвольте все же вам помочь. У меня есть на примете костюм, который наверняка вам подойдет.
Он шагнул в сторону и объяснил, что на самом деле подбирает наряд для будущей супруги. И притронулся к одному из подвенечных платьев.
— Хотите, я его примерю? Вот увидите, на живом человеке оно смотрится совсем по-другому.
— Не думаю, что это решит проблему. Моя жена гораздо выше вас ростом.
Синди прыснула в кулак. «По-моему, этот раунд Лола продула», — возбужденно прошептала она, и мне показалось странным, что она явно болеет за противную сторону. Тем временем Лола все-таки пошла и надела платье. Выплыв из примерочной, она направилась к мужику с видом Мадонны, готовой спеть для него свою лучшую песню, и проворковала:
— Помогите,
Он повиновался и нечаянно провел ладонью по ее голой спине, получив в ответ наивную, дьявольски наивную улыбку. Только теперь до меня постепенно начали доходить ее уроки, особенно те из них, что касались соответствия между взглядом и словами. Вся эта сцена дышала самой откровенной эротикой. Она горделиво повернулась к нему, и я увидела, как у него дрогнули ноздри. Примитивный рефлекс, реакция быка. Но она выдала его с головой — он ее хотел. Неистово, до умопомрачения. Что ж, добро пожаловать на арену. Она его сделала. Повергла на землю и опутала сетями своих чар. После чего протащила по всему магазину и впарила столько всевозможного барахла, что его сполна хватило бы, чтобы бракосочетать всю его ближнюю и дальнюю родню. Он не глядя хватал шмотки, которые она ему подсовывала, а сам так и ел ее глазами, попутно засыпая градом вопросов о ней самой. Лола охотно отвечала ему, ухитряясь не сообщать ничего конкретного. Она блистательно играла роль озорной, но в общем-то простодушной девчонки. Забирая у него кредитку и помогая набрать код, она неотрывно смотрела ему в глаза — ни дать ни взять заклинатель змей. Он оставил ей свою визитную карточку и ушел, сгибаясь под тяжестью пакетов, взволнованный до глубины души и по уши влюбленный. Лола презрительно глянула на картонный квадратик и небрежно его порвала.
— Козел! Это было слишком легко. Нет, правда, ну почему мужика так просто расколоть? С бабами драться и то интереснее.
Из всех моих знакомых Лола, без сомнения, была самым крутым мужиком.
Меня все чаще стали посещать мысли о том, в какое любопытное время мы живем. После десятилетий яростных войн между мужчинами и женщинами стороны вроде бы согласились на перемирие. И принялись на все лады склонять равенство. Но что такое равенство, как не пробуксовка на месте, тот хрупкий миг, когда тормоза и акселератор вступают в единство, образуя гармонию? Изумительный миг, но по определению краткий. Ведь это именно миг, а не состояние. Несколько исторических мгновений слияния, и их не всегда легко распознать. На хронологической прямой я бы поместила их где-то между завоеванием избирательного права для женщин и печальным перерождением феминистских движений, требующих свободы, которая и так уже давным-давно достигнута. Я назвала бы представительниц этих движений постфеминистками — по аналогии с постреформистами, родившимися на свет после событий мая 1968 года. В моем понимании приставка «пост» указывает на людей, явившихся слишком поздно; людей, на долю которых не остается ничего, кроме одобрения уже предпринятых другими мер.
Немногие мужчины, с которыми мне приходилось поддерживать близкие — дружеские или любовные — отношения, все без исключения пели под одну дудку. От меня долгое время ускользало, что же объединяет этих, на первый взгляд, разных людей. Действительно, внешне мало что изменилось. Привычные атрибуты — от секса до футбола — остались прежними, благополучно унаследованными от поколения отцов с их излюбленными развлечениями. Но стоило приглядеться внимательнее, пропальпировать скрывающую нутро оболочку, и под ней вскрывалась трещина. Болельщики все так же орали на матчах, но теперь не боялись вкладывать в свои крики сердце. Сердце, которое в наши дни обрело восприимчивость. Мужчины научились прислушиваться к себе, к своим чувствам. Посмотреть хотя бы, на кого похожи кумиры нынешней молодежи, все эти певцы и музыканты. Бесполые существа, которым мужское начало нисколько не мешает злоупотреблять косметикой, громко сетовать на несчастную судьбу и демонстрировать оголенную слабость. Их ранимость новообразованием разрастается под панцирем, и уже ничто не в силах остановить расползание душевного рака. Они заранее опускают руки и мечтают об одном: чтобы кто-нибудь все решил за них и повел их за собой. Они готовы мыть посуду, развлекаться и ко всему относиться наплевательски, лишь бы не думать о неустойчивости рынка труда и не тащить на себе груз заботы о семье. Они дают себя убаюкать сказками про то, что можно многого добиться, ничего не делая; они все хотят творческой работы без принуждения и искренне верят, что «пахать» за них должен кто-то другой.
Никакой гармонии не существует. Все, чего достигли женщины, — это право
Однако, отрекаясь от своей сущности, мужчины стали копировать все повадки противоположного пола. Они возвели в культ свою восприимчивость к страданиям. Порой они даже по-настоящему страдают. Они изведали несчастную любовь и разучились драться. Кулакам они теперь предпочитают переговоры. Что ж, они ведь живут в эру дипломатии. И женщинам больше не нужно испытывать их силу. Но в один прекрасный день мужчины скажут себе: хватит, надоело. И тогда на смену веку феминизма придет век вирилизма и сами собой зародятся движения за восстановление подлинной гордости мачо. Так и вижу марширующие шеренги мужчин с плакатами в руках: зима, они идут и выкрикивают лозунги, а изо рта у них вырываются облачка пара. Это будет борьба за возвращение к старым порядкам, за никогда не существовавшее равенство, за вечный старт с нуля. Обыкновенный миф.
В ожидании очередного круговращения планет некоторые женщины, озабоченные выживанием вида, да и собственным выживанием, сами превратились в мужчин.
Я сталкивалась с такими. Эти провозвестницы новой эры, вовлеченные в игру в «музыкальные стулья», поменялись местами с мужьями, которые с радостью предоставили им право сдвигать горы, — а то, что природа не снабдила их соответствующей мускулатурой, никого не волнует. Авангардистки поневоле, они оказались между штанами и юбкой — в штанах непривычно, в юбке неудобно, — и перед необходимостью найти наконец подходящий прикид. Подумаешь, делов-то, твердят им вокруг, садитесь за швейную машинку — если, конечно, сумеете ее откопать где-нибудь на чердаке, — и соорудите себе наряд по мерке. Этим женщинам пришлось плюнуть на свою привычную недоверчивость и учиться солидарности. Они быстро освоили науку драки и взаимной поддержки. Самоутверждаться они теперь предпочитают в борьбе друг с другом, а не со своими половинками. Настоящие схватки разворачиваются между обладательницами длинных волос и наманикюренных ногтей. А что на поверхности? Да все то же. Мужчины все так же смотрят футбол. Революция свершилась тихой сапой, без лишнего шума. Коварные восьмидесятые прикончили мужчину как класс. Для меня было совершенно очевидно, что Лола принадлежала к числу таких вот женщин с двойным дном, озабоченных не тем, как соблазнить мужика, а тем, как произвести впечатление на себе подобных.
10
Незаметно подступил сентябрь, а с ним — неотвратимое возобновление занятий в университете. Надо же, я и оглянуться не успела, а это странное лето уже пролетело. Заранее тоскуя, я стала с куда большей симпатией приглядываться к разным типам людей, день напролет мелькавшим передо мной в бутике. Помню, например, толстую чернокожую мамашу, чуть не волоком втащившую внутрь взрослую дочь. «Давай, давай, шевелись!» Вид у бедняжки был такой же радостный, как у приговоренного к казни, когда ему предлагают исполнить последнее желание.
— Да двигайся ты, кому говорю!
Все взгляды немедленно обратились к парочке. Торговый зал нередко превращался у нас в подобие сценической площадки. Открывается дверь — это взвивается занавес, и ты никогда не знаешь, что за спектакль сегодня в репертуаре.
— Биби, ты идешь или нет? Ну, ты у меня дождешься! Что ты меня перед людями позоришь?
Мать тянула дочку за собой, но Биби замерла на пороге, намертво приклеившись к коврику перед дверью, и стояла, сложив на груди мощные руки, в позе ресторанного вышибалы, изящная, как регбист-полузащитник, и не желала сдвигаться ни на сантиметр.
— Пожалуйста, можешь выкобениваться сколько душе угодно, дело твое! Но я все равно скуплю тут все кружева и наряжу тебя как принцессу! А в субботу ты пойдешь с Жан-Шарлем в церковь, и никого не интересует, хочешь ты этого или нет!
Она вцепилась в дочкину майку, на которой сияла выведенная красными буквами надпись «I love Satan» [5] , и на миг мне показалось, что ткань сейчас лопнет и наружу потоком хлынет недовольство упрямой Биби. Наконец матери удалось тычками дотащить дочь до стойки с подвенечными платьями, и она махнула мне рукой, призывая на помощь:
5
«Я люблю Сатану» (англ.).