Речь без повода... или Колонки редактора

Довлатов Сергей Донатович

^{Петр Вайль и Александр Генис — Портос и Арамис «Нового американца»}

^{Автограф шуточного послания Петру Вайлю и Александру Генису. Из архива П. Вайля}

^{Рисунок}

Сергея Довлатова «Рой Медведев»

В целом, однако, Сергей был покладистым редактором и не презирал своих читателей. Что было не так просто, особенно когда они обращались на «ты» и свысока давали советы. Сергей умел кротко сносить всякое обращение. Обижался он только на своих — часто и азартно.

Размолвки, впрочем, никогда не мешали веселому труду, который «Новый американец» сделал высшей формой досуга. Наши открытые редакционные совещания собирали толпу зевак. Когда Сергей хотел наказать юную дочку Катю, которая переводила для газеты телепрограмму, он запрещал ей приходить на работу. Подводя итоги каждому номеру, Сергей отмечал лучший материал и вручал его автору огромную бутыль дешевого вина, которое тут же расписывалось на 16 — по числу сотрудников — бумажных стаканов. В редакции всегда толпились коллеги, мешая нам клеить газету, — даже тогда, когда мы переносили верстку на воскресенье. В этот процесс Сергей особенно любил вмешиваться. Ему нравились все технические детали — полиграфический жаргон, типографская линейка, макетные листы. Он млел от громадного и сложного фотоувеличителя, которого у нас все боялись, горячо обсуждал проекты обложки и рисовал забавные картинки для печати. Кроме этого, Сергей пристрастно следил за работой нашего художника — симпатичного и отходчивого Виталия Длугого, которого он любовно и безжалостно критиковал за неуемный авангардизм. В разгар эпопеи с «Солидарностью» мы решили поместить на первой полосе польский флаг. Из высших художественных соображений вместо красного и белого Виталий использовал бурые и серые цвета, объясняя, что суть в контрасте. Обложку переделали, когда Довлатов, всегда стоявший на страже здравого смысла, рассвирепел.

С ним это бывало редко, потому что злости Сергей предпочитал такое отточенное ехидство, что оно восхищало даже его жертв. Этот талант он тоже вложил в газету.

Дело в том, что если довлатовские колонки вызывали наше безоговорочное восхищение, то с остальными жанрами было сложнее. Как бывший боксер, Сергей считал, что интереснее всего читателю следить за бурной полемикой. Поэтому, упиваясь дружбой в частной жизни, в публичной мы постоянно спорили. Сергей умел так издеваться, что даже огорчиться не выходило. Однажды он сравнил Вайля с Портосом, а меня с Арамисом. Мы решили не обижаться: все-таки — мушкетеры.

В газете Довлатов, конечно, умел все, кроме кроссвордов. Он владел любыми жанрами — от проблемного очерка до подписи под снимком, от фальшивых писем в редакцию до лирической зарисовки из жизни русской бакалеи, от изящного анекдота до изобретательной карикатуры. Так, под заголовком «РОЙ МЕДВЕДЕВ» он изобразил мишек, летающих вокруг кремлевской башни.

Труднее всего Довлатову давались псевдонимы. Он писал так узнаваемо, что стиль трудно было скрыть под вымышленным именем. Когда не оставалось другого выхода, Сергей подписывался «С.Д.». Ему нравились инициалы, потому что они совпадали с маркой фирмы «Christian Dior», о чем Довлатов и написал рассказик.

Как ни странно, но авторский эгоцентризм не мешал Довлатову отличиться в неожиданной роли. Сергей печатал в газете роскошные интервью. Первое было взято у только что приехавшего в Америку пожилого эмигранта. Кончалось оно примечательно: интервью с отцом вел С. Довлатов. Перейдя от ближних к дальним, Сергей разошелся и напечатал в газете беседы со всеми своими знакомыми, включая, надо признать, и вымышленных персонажей, вроде незадачливого дворника из Барселоны. Придумывая не только

вопросы, но и ответы, Сергей в таких «интервью» оттачивал свой непревзойденный диалог, то самое искусство реплики, когда каждая из них кажется не только остроумной, но и (что гораздо труднее) естественной.

Обжив «Новый американец», Сергей чувствовал себя в газете как дома — в халате и тапочках. Когда, сочиняя «Довлатова и окрестности», я внимательно изучил подшивку, мне показалось, что эта пухлая груда газетной бумаги тоже была записной книжкой Сергея. Может быть, потому он считал этот короткий год лучшим в своей жизни, что разделенное счастье удачного коллективного труда рождало резонанс, возносящий его к прозе.

НИНА АЛОВЕРТ

«В любой игре существенен итог»

Каждая волна эмиграции имеет свое лицо. Эмиграцию из России 70—80-х годов, к которой принадлежал Довлатов, я и другие сотрудники «Нового американца», принято называть третьей волной. Сегодня мы из «новых американцев» превращаемся в динозавров эпохи третьей волны. Мы постепенно растворились в американской среде, осели в своих квартирах, наладили деловые и творческие отношения с Россией или начали вымирать. Во всяком случае, новые поколения смотрят на нас как молодежь — на ветеранов войны.

Третья волна действительно очень отличалась от всех последующих (я говорю о легальных эмигрантах, а не о тех, кто приехал в гости и «забыл вернуться»), Дело не в деталях, а в самом основном: мы уезжали от советской власти и для того, чтобы свободно осуществлять свои затеи. Мы уезжали, навсегда оставляя всех, кто был нам близок, друзей и родных. Мы знали, что никогда в жизни их больше не увидим. Есть много и других различий, но для меня эти — главные.

Так вот в те почти доисторические годы из России буквально хлынул поток творческой интеллигенции (добровольно или под нажимом властей): писатели, художники, журналисты, фотографы. Словом, все те, кому не удавалось в России пробиться сквозь препоны советской цензуры к читателю и зрителю, представители той самой «так называемой второй культурной действительности, которая через несколько лет превратится в единственную реальность» (все цитаты взяты из книг Довлатова). Когда открылись советские границы, когда в России стали печатать как своих бывших нонконформистов, так и эмигрантов, оказалось, что эта реальность русской культуры складывалась в равной степени как в России, так и на Западе. И что одним из самых ярких создателей русской культуры является эмигрантский писатель Сергей Довлатов.

«Что начинается после смерти? После смерти начинается история».

К сожалению, жизнь внесла свою поправку в этот афоризм Довлатова: после его смерти начался поток воспоминаний, где каждый торопился рассказать историю писателя на свой манер, причем не всегда — доброжелательно… Евгений Рубин, например, с возмущением обвиняет Довлатова в присвоении себе права называться создателем газеты. Действительно, газету «Новый американец» придумал и начал издавать Рубин, который вскоре из газеты ушел. Это исторический факт. Но именно Довлатов сделал газету фактом сначала иммигрантской, а затем и русской культуры. Именно поэтому он и имел право называть себя «создателем» газеты.

Но превращение газеты «Новый американец» из факта истории русской эмиграции в факт истории русской культуры можно считать длительным процессом. Те, кто приехал в Америку за последние годы, знают, что сегодня русскоязычные газеты размножаются простым делением. А в доисторические 70-е в Нью-Йорке выходила одна ежедневная газета «Новое русское слово», да и то в более скромном объеме, чем сейчас. «И тут появились мы, усатые разбойники…» — пишет Довлатов.

^{Выездная сессия редакции «Нового Американца»}