Речники

Берник Александр

Второй вариант приговора большухинского для любой молодухи был как серпом… ну, не ведаю я по какому там месту девкам серпом надобно, чтоб было побольней да обиднее. Большуха говорила те слова ласково, беззлобно, как дитя малому: «Иди ка ты девка погуляй годок, а на другие Моргоски неси подарочки. Глядишь и пригласим, коль не скурвимся».

Такое зачастую молодуха слышала и год, и два, и три, и детей не одного успевала нарожать, а всё в невестах бесправных да молодухах хаживала, а право бабье так и не получала из года в год. Хотя, как говорилось ранее такое бывало большой редкостью, чтоб родовой источник змеёй охраняемый девку наотрез принимать отказывался. Вот по этой

причине кой у кого нервишки и не выдерживали.

Именно поэтому молодухи все как одна, что невестились при баймаке Нахушинском к этому источнику как на работу хаживали. Чуть ли не каждый день тропу натаптывали. И кормили то они его яствами. И поили то они его кто во что горазд. А какие беседы с ним вели, да сколько слёз солёных утопили в нём вообще не счесть. Никому не ведомо…

Тут сознание Данухи скакнуло в сторону, и она уже увидела себя как бы на пьянке в разгар праздника. По ощущениям даже опьянела чуток, но странные дела творились в мире том неведомом. Чем больше пила пива пьяного, тем больше мёрзла от непонятного холода…

Очухалась она в первый раз в реке плавая кверху пузом надувшемся. Уткнувшись головой в камыши прибрежные, колыхаясь в мелководье телом грузным перекормленным. Озноб колотил трясучкой крупною. Зубы последние друг дружку добивали безжалостно. И тут светлая мысль вдруг мелькнула в голове болезненной: «Хорошо, что во мне говна много, а то б утопла к едреней матери».

Но то была единственная мысль незатуманенная, а все остальные осознавались не то кошмарным мусором, не то кошмаром мусорным. С разбега и не разберёшь такие тонкости. Вот будто спишь и сны один на другой карабкаются, с кондачка наскакивают, а какая-то сволочь тебя постоянно будит да никак не добудится. И уснуть не можешь толком, чтоб один сон посмотреть, как положено, потому что тормошат, сбивая концентрацию и проснуться не можешь потому что эта сволочь тебя не «дотормашивает».

Она хотела было отмахнуться от этой дряни назойливой, что будит еле-еле. Врезать ей промеж разлёта бровного, чтоб те вообще разлетелись в разные стороны. Дёрнула рукой и… проснулась окончательно.

Резануло от локтя до кисти так, что аж искры с того света увидала. Разлепила зенки заплывшие, а в них всё вертится, плывёт, качается. Да хорошо так укачивает, аж рвать тянет немилостиво. Поняла, что в реке плавает да что на берег надо бы. Уразумела что нужно бы зад утопить, чтоб о дно упереться ножками, а тот не тонет ни в какую хоть ты тресни сволочь жирная.

И так она топила этот «шар спасательный» и сяк под воду толкала да куда там, ничего не получается. Не тонет «говнохранилище» и ни чего ты с ним не сделаешь. Потом толи Дануха сообразила, толи туловище и без неё справилось, толи случайно получилось, но нащупала она дно не двумя ногами, как старалась по первому, а одной и только зацепившись за траву подводную, смогла наконец утопить задницу безразмерную да почувствовать под ногами опору долгожданную.

Встать не встала, да она и ни пробовала. Лишь ногами перебирая еле-еле, цепляясь за траву водную, отталкиваясь от дна песчаного она проталкивала своё туловище сквозь камыш к берегу. Но лишь спина на песок тёплый выползла, задница опять протест затеяла. Застряла она и Данухе, как баба не корячилась вытолкать седалище округлое на сушу не удалось никакими стараниями.

Ноги буксовали в песке речном, канавы выкапывая, а эта хрень упёрлась и из воды вылезать наотрез отказывалась, хоть на самом деле отчекрыживай да выбрасывай. Тут Дануха поняла, что устала, притомилась бабонька. Только глаза закрыла да почуяла тепло песка нагретого широченной спиной во все стороны, особливо по бокам куда пузо расплющилось, тут же заново провалилась сознанием во тьму кромешную…

Вновь сидит на Моргосках за поляной накрытою, да в очередной раз посылает молодух на родник. Лишь на этот раз пихает в бок Сладкую, что всё жрёт без перерыва да продыху.

– Хватит жрать, жопа безразмерная, айда-ка разомнись, повесели народ. Глянь за девкой. Да смотри не переусердствуй мне!

– Да ты ж меня знаешь, подруга лепшая, – обиженная на неправомерный наезд большухи пробурчала баба со ртом набитым, непонятно чего-то не пережёванного.

– Да я-то тебя знаю, подруга лепшая, – ехидно Дануха её передразнивала, – коль Сладкая в лес по грибы пошла, так «звиздец» настал и зайцам, и «охотничкам».

Бабы пьяно загалдели, добавляя хмельных реплик по этому поводу да снабжая слова свои комментариями с картинками. Сладкая на всё это никак не отреагировала будто и не слышала, потому что ей было некогда. Жевала она с усердием, а это было для неё куда важней. Поначалу хотела было выплюнуть на стол, то что зубами перемалывала, но тут замерла задумавшись, прикинула что-то в уме жиром пропитанным, да и проглотила натужно до конца не дожёванное. Жалко видать стало выплёвывать.

Кряхтя да громко поминая зайцев с охотниками неласковыми словами заковыристыми сначала взгромоздилась на карачки иль на пузо устроилась. Не понятна со стороны была эта поза ей принятая. Отдышалась да рывком землю от себя отталкивая поднялась на колени могучие. Вот. Полдела сделано. Потянулась поочерёдно руками обеими, поправила мешки с грудями на пузо сложенными. Вот одна нога упёрлась в землю твёрдую. Рывок со взмахом рук обеих словно птица крыльями… и вот она во всей красе. Поднялась превосходно, легко, аки пушинка лебяжья, даже поляна не дрогнула. И пошла, разбрасывая тумбы ног в стороны да залихватски себе по тому месту почёсывая, где должна была быть шея лебединая, но, где уж давно никакой не было.

Сладкая, дело своё знала с лёгкостью. Не одну зассыху подкосила на этом поприще. Как девка бежит да скачет до источника, ей плевать было с высокого дерева. Как и о чём она там с ним разговаривает, ей было тем же концом в то же место налаженное, а вот на обратном пути с миской полною молодуха не имела права на звук ни из какого отверстия. Ибо вода должна быть принесена «тихая».

Бабы, для пригляда посланные вместо того, чтоб следить за тихостью приношения, изгалялись над бедными девками как сучки последние, прости их Троица. А под кожу залезть да нагадить туда, да в придачу ещё харкнуть смачно в душу чистую, при этом всю дорогу ей мозг поклёвывая это ж каждая баба умела с самого рождения. Самой Матерью Сырой Землёй в неё эта способность заложена. А тут такой случай представился. Ну ведь грех не воспользоваться.

Единственный «недочёт» в устое был. Дозволялось всё, но только без рукоприкладства недозволительного. Сладкую запрет этот всегда доводил до нервного почёсывания всех мест телесных докуда ручищи дотягивались. Притом не только бить, касаться нельзя было. Да что касаться, наотмашь руки подступаться ближе запрещалось категорически. Тьфу! Как это бесило Сладкую! Хотя она баба тёртая и одним языком да словесным нахрапом могла ухайдакать так, что мало не покажется.

Вот молодуха до источника сбегала, на коленках лбом оземь постукалась, чашку зачерпнула доверху да семенит дорогой обратною стараясь воды не пролить ни капельки. Сладкая не спеша на встречу вышагивала. А куда торопиться тяжеловесу эдакому? Чай не от неё бежит, а на неё торопиться. Где столкнутся там и начнёт издевательства.