Редкостная Золушка
Шрифт:
На тот момент муж уже сбросил пар и теперь нагонял его с помощью водки.
Второй вошедший помог мне подняться, уведя в комнату и усадив на диван.
На кухне муж разорялся на тему моей неверности, нес такую ахинею, что я просто не могла поверить в то, как он может обо мне такое сказать!?
Да, вот так вот. Я не переживала о своих синяках, лишь о том, что он рассказывает обо мне чужим людям. Стыд то какой!
— Заявление писать будете? — спросил тот сотрудник, который переступил через меня еще на входе. Всем своим видом он ясно давал понять, что ему дела не было ни до меня,
Наверное, для него это вполне привычная ситуация. Быть может, он через десять Надек, таких же как и я, сегодня уже переступил.
— Нет, — ответила я, пряча свой подсвечивающий глаз.
— Подожди, Саня. Лучше подумай, — сказал второй сотрудник, уже обращаясь ко мне.
— И что изменится, если напишу? — ответила я, в первый раз за сегодняшний вечер поднимая глаза, глядя на мужичка средних лет с цепким взглядом темных глаз. — Посадят?
— Нет, не посадят.
— Тогда и говорить не о чем. Идите. Мне еще прибраться надо. Спасибо за службу, — улыбнулась, ощущая горячую струйку крови, стекающую с губы.
— Саня, давай оформляй кухонного бойца и в отделение.
— Палыч, нахера тебе этот головняк. Да она же его первая простит, а через два дня опять будет кровью на пороге пузырить.
— Оформляй, говорю.
Саня исполнил приказ, провел моего упирающегося мужа по коридору. Когда они остановились у двери, чтобы мой благоверный обулся, в мою сторону полетел такой красноречивый супружеский взгляд, что по коже пробежал мороз.
— Слушай внимательно, — сказал мне Палыч, опускаясь на корточки и заглядывая в глаза. — Я его подержу в обезьяннике часа три, а ты думай сама. Либо беги отсюда, либо оставайся ждать, пока он тут спьяну тебя не прирезал. Поняла?
Я согласно кивнула, даже сама не поняв с чем соглашаюсь.
Палыч ушел.
А я, посидев еще десять минут, заставила себя встать и собрать вещи.
Эту ночь я провела на вокзале, в душе переживая за супруга. Как же он попадет домой, у него же нет ключей?!
Сейчас я уже научилась давать себе мысленные оплеухи, а тогда я переживала за всех и вся, подставляя всем желающим другую щеку.
Утром электричка увезла меня в деревню, где прошло все мое детство. В последний раз я там была, когда несколько лет назад хоронила свою бабушку — единственного кровного родственника.
Помню, на поминках ко мне подсела бабушкина подруга, тетя Нюра, и пригласила к себе в гости, если я соберусь навестить родные края.
Я вспомнила об этом приглашении, надеясь, что тетя Нюра еще жива и не откажет мне в крове.
Электричка уносила меня все дальше. А я все сидела и переживала над тем, как же, все-таки мой бедный муж попадет домой?!
***
Тетя Нюра оказалось жива, здорова, энергична и совершенно не многословна. Последнее было как нельзя кстати. Мне было настолько стыдно за свое распухшее синее лицо,
Несколько дней я отсыпалась. Периодически выплывала из коматозного состояния, разбуженная каким-нибудь шумом. Даже во сне я старалась быть начеку, все еще не веря, что ушла и теперь мне не нужно бежать и баррикадироваться в комнате, если муж на работе дал лишка.
Синяки мои постепенно сошли на нет, подбитая губа больше не беспокоила и перестала походить на распухший пельмень. Единственное, что осталось со мной от той ночи — это шрам от рассечения на брови. Его я мастерски научилась маскировать челкой. Поэтому через год, прожитый под ласковым крылом тети Нюры ничего во мне больше не выдавало жертву домашнего насилия.
А через год мне пришлось покинуть и это надежное пристанище. Судьба-злодейка распорядилась так, что на седьмом десятке жизни у тети Нюры диагностировали рак. Он сожрал ее с такой скоростью, что я даже не успела свыкнуться с мыслью, что теперь я осталась совершенно одна.
Так же не могла свыкнуться и с тем, что мой муж, который пил по-черному, а потом так же по-черному меня бил, до сих пор ходил живой и здоровый, продолжая коптить перегаром нашу атмосферу.
Помню, в тот день, когда страдания бедной женщины закончились. Утром она подозвала меня попрощаться. Чувствовала, видимо. Дыхание ее было тяжелым и прерывистым.
— Иди поближе, дочка. Сядь. Дом твой, я на тебя дарственную оформила. Не оставайся тут одна, продай и уезжай. Знаю, что тебе тяжело пришлось, но ты не сдавайся. — Тетя Нюра на несколько секунд замолчала, пытаясь восстановить дыхание. Каждое слово давалось ей с трудом. Я смотрела на эту добрую женщину, ни за что наказанную судьбой, и еле сдерживала слезы. — Пообещай мне, Надежда, что не сдашься!
— Обещаю, — промяукала я, еще не понимая ни сути обещания, данного умирающему человеку, ни всей этой ситуации. Я просто растерялась, глядя, как затухает мой последний лучик надежды.
Через три дня тетю Нюру похоронили. Когда пришло время проститься, я наклонилась к доброй женщине, поцеловала в холодный лоб и прошептала:
— Я не сдамся! Обещаю!
С тех пор минуло много лет, а я по сей день держу слово, данное тогда, у гроба.
Дом был продан со всем находящимся внутри содержимым, всеми полями, покосами, насаждениями, со всем, что находилось в кладовках и амбарах.
Я получила свои три миллиона и больше ни дня не задерживаясь, уехала покорять большой город.
Только вот город оказался не таким сговорчивым, как я рисовала его в своих еще незачерствевших мечтах.
Да, это был мой второй марш-бросок в большой мегаполис. Первый закончился бегством от мужа. Поэтому, во второй раз, наученная опытом первого блина, я решила не искать помощи под мужским боком.
Первым моим шагом была покупка квартиры, которую я обустроила под салон-солярий. Эта идея пришла ко мне еще тогда, когда Тетя Нюра была жива. Помню тот день, когда мы с ней простояли на картофельном поле в нелицеприятной позе до самого вечера. А потом все местные старушки спрашивали, когда это я успела побывать на морях.