РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’
Шрифт:
— Ну и где твоя мама? — спросил я. — Пора бы ей уже вернуться.
— Не знаю, — ответила девочка, — она часто задерживается.
— Один вопрос мы решили, займёмся вторым.
Плита ещё не погасла, я поручил Альке вскипятить молоко — чтобы не скисло, ну и вообще, мало ли что. Санитария здешнего молочного хозяйства вряд ли на высоте, а мне им ещё Калидию выпаивать. Напластал сыра, накрошил зелени, мелко нарезал копчёного мяса, рассыпал это всё по лепёшкам и засунул в духовку. Поучилось что-то вроде небольших пицц. Девочка лопала урча.
— Фкуфно! Ошень! —
Алиана тоже поела с удовольствием. Освобождённая от наблюдения за опустевшей капельницей мать Калидии — и та не отказалась. Чай и немного галет у меня нашлись в сухпайке, так что ужин вышел даже приятный. Одно беспокоит — на улице совсем стемнело, а Анахита так и не вернулась. Мы сидим на кухне при свете подствольного фонарика, на который я свернул рассеивающий колпак из бумажной упаковки от галет. Получилось даже уютно.
— Уже не придёт, — завила спокойно её дочь.
— Почему это?
— Темно. Когда темно, на улицу нельзя. Багха схватит.
— Багха, значит, — кивнул я, — понятно. Этот может. А скажи мне, дитя, где твой папа?
— У меня нет папы, старый человек, — сообщила девочка, быстро догрызая последнюю галету. — Я иблисов выблядок.
— Что же, Нагма Иблисовна, пойдём тогда, спать где-нибудь тебя положим. Детское время кончилось.
Спален тут только на первом этаже десятка полтора. Все более-менее одинаковые — кровать, одёжный шкаф, столик, кресло. Всё пыльное, но крепкое, бельё в шкафах не истлело, и никакой жучок его не пожрал. Кто-то тут за порядком присматривал — то ли Креон слуг засылал, то ли местные повинность отбывают. Я бы поставил на слуг — в населённых пунктах типа «кыштак» с клининговыми услугами обычно не очень.
Выделил ребёнку комнату, посветил фонариком, пока она разделась. В качестве нижнего белья Нагма использует надетую под платье футболку. Мужскую хлопчатобумажную футболку, которая ей до колен, и заменяет ночнушку. Футболка растянутая, застиранная до марли, потерявшая исходный цвет, но надпись Metallica и контур зубастой демонической хари ещё просматривается.
— Откуда у тебя это?
— Мама дала. Сказала, защитит от злых людей, — девочка погладила демона, который из-за размера футболки расположился у неё на животе.
— А у мамы откуда?
— Не знаю. Наколдовала, наверное.
— Тоже вариант, — не стал спорить я. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, старый человек.
— Можешь меня так не называть?
— Почему? Ты же старый. Старых все уважают, ведь они дожили до старости, а значит, хитрые, обманывают смерть.
— Я ещё не привык, что старый. Это случилось раньше, чем я ожидал, и мне как-то неловко. Зови по имени — Михаил, или просто Док.
— Спокойной ночи, Док.
Испытал странный порыв — поцеловать ребёнка. Детей же положено целовать на ночь? Уложил, одеяльце подоткнул, чмокнул в щёчку. У меня детей никогда не было, но какой-то архетипический паттерн работает.
Не стал. Мало ли какие тут обычаи? Одеяло подоткнул и ушёл.
Проведал пред сном Калидию. При свете второго фонарика у её постели сидят Алиана и мать. Выглядит моя пациентка получше, её состояние уже больше похоже на сон, чем на кому. И давление почти нормальное, и пульс, да и температура тоже. Ей бы ещё глюкозки зарядить, да нету.
— Ложись спать с ней, кровать широкая, — велел я матери. — Если что — сразу меня разбудишь, я в соседней комнате.
Та сразу улеглась — поверх одеяла и не раздеваясь.
— Ты тоже спать иди, — сказал я Альке. — Денёк тот ещё выдался.
— Да уж, — вздохнула она. — Не то слово. А как вы… ну… теперь?
— Да уж как-нибудь. Не знаю. Не думал пока об этом.
И не хочу думать. У старости есть одно преимущество — она обычно не очень продолжительна.
Думал, не засну — но вырубился сразу. Видимо, старческая бессонница до меня ещё не добралась, — или усталость пересилила.
Среди ночи подскочил, выпучив глаза в темноту. Проснулся раньше, чем понял, что разбудило, но сразу схватился за стоящий рядом с кроватью автомат.
— Рыыыррграау! — донеслось откуда-то. — Рыырррыыыр!
Низкий, жуткий, на грани инфразвука полустон-полурык. В коридоре дробно протопотали босые пятки, хлопнула дверь моей комнаты, под одеяло ввинтилось что-то мелкое с холодными ногами.
— Это Багха! — просветила меня Нагма. — Он так рычит.
— Значит, Багха, — принял я к сведению. — Буду знать. Он большой?
— Огромный! Как гора!
— И чем питается такая туша? — усомнился я в местном биоценозе.
— Теми, кто ночью гуляет!
— И многие гуляют?
— Нет, никто! Все боятся!
— Тогда почему он с голоду до сих пор не помер?
— Не знаю, но я его ужас как боюсь!
— Рыыыррграау! — повторил снаружи Багха. — Рыырррыыыр!
То ли голос громкий, то ли он чуть ли не по двору шляется. Слышно, во всяком случае, хорошо, аж внутри вибрирует. Тут всякий испугается, не только ребёнок.
— В дом он не полезет, твой Багха?
— Нет, в дом ему Аллах не велит.
— Ну, слава Аллаху тогда, и давай спать. Можешь остаться у меня, если страшно.
Заснул не сразу — сначала убедился, что у детей куда больше острых коленок и твёрдых пяток, чем можно предположить, исходя из их анатомии, и ещё послушал Багху. Неведома зверушка самовыражалась всё тише и дальше, куда-то удаляясь, а потом и вовсе затихла. Тут я и уснул, наконец.
Утром проснулся с ощущением, что заболел — тело ломит, голова тугая, в ушах звон, видно плохо… Но потом всё вспомнил и загрустил. Я болен старостью, это не вылечишь, и само не пройдёт. Встал — в спине хрустнуло, в глазах потемнело. Чтобы натянуть носки пришлось сесть. Руки как чужие, ноги гнутся плохо, шнурки завязываю на ощупь. Надо теперь, пожалуй, давление регулярно мерить. Может, у меня гипертония, например. Жаль, что медикаментов почти нет.