Регуляторы
Шрифт:
На другой стороне улицы дома Джексонов и Биллингсли превратились в китайскую прачечную Лушана и продуктовый магазин Уоррелла. На месте дома Хобарта стояла окружная лавка Оула, и, хотя Тэк улавливал запах дыма, следов пожара не замечалось.
Тэк повернулся и увидел на полу один из космофургонов, скромно притулившийся у дивана. Тэк поднял его в воздух. Космофургон медленно всплыл на уровень темно-карих глаз Сета. Его колеса неторопливо вращались, пока Тэк смотрел на него, доедая сандвич. «Рука справедливости». Иной раз Тэку хотелось, чтобы этот космофургон принадлежал Маленькому Джо Картрайту, а не полковнику Генри. Тогда шериф Стритер из «Регуляторов» мог бы переехать в Виргиния-Сити и сменить лошадь на синюю «Свободу». Стритер и Джеб Мердок, которого только ранили, а не убили, подружились бы… с Картрайтами… переехали бы туда и Лукас Маккейн с сыном, не вечно же им торчать в Нью-Мексико… и… ну…
— И я стал бы Па, — прошептал Тэк. — Босс Пондерозы и самый крутой в Неваде. Я.
Улыбаясь, демон приказал космофургону дважды медленно облететь голову Сета Гейрина. А потом выкинул фантазии из головы. Очаровательные фантазии. Может, даже реализуемые, если ему удастся зачерпнуть жизненной силы из людей на другой стороне улицы, зачерпнуть той субстанции, что покидает человека в момент его смерти.
— Пора, — прошептал демон. — Они обложены, деваться им некуда.
Тэк закрыл глаза, вызвал из памяти Сета образы космофургонов… Прежде всего «Мясовозка», которая возглавит атаку. За штурвалом Безлицый, графиня Лили — второй пилот, Джеб Мердок — стрелок. Потому что Мердок — самый жестокий из всех.
С закрытыми глазами, чувствуя, как клокочет в мозгу энергия, Тэк начал собирать войска. Ему требовалось время, на этом этапе достаточно продолжительное.
Но скоро регуляторы возьмутся за дело.
— Готовьтесь к худшему, дамы и господа, — прошептал Тэк. Пальцы Сета сжались в кулаки. — Готовьтесь к худшему, потому что мы собираемся стереть этот город с лица земли.
Аллен Саймс двадцать шесть лет (с 1969-го по конец 1995 года) проработал инженером-геологом в «Дип эс майнинг компани». После выхода на пенсию переехал в Клиауотер, штат Флорида, где и умер от сердечного приступа 19 сентября 1996 года. Этот документ найден его дочерью на письменном столе мистера Саймса. Находился он в запечатанном конверте с надписью: «КАСАТЕЛЬНО СТРАННОГО ПРОИСШЕСТВИЯ НА КИТАЙСКОЙ ШАХТЕ. ВСКРЫТЬ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ».
27 октября 1995 г.
ВСЕМ, КОГО ЭТО МОЖЕТ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ!
Я пишу все это по трем причинам. Во-первых, хочу прояснить подробности некоего события, имевшего место пятнадцать месяцев назад, летом 1994 г. Во-вторых, надеюсь успокоить свою совесть, которая вроде бы успокоилась, но проснулась вновь после того, как я получил письмо из Огайо от этой Уайлер и солгал, отвечая на него. Не знаю, может ли человек облегчить свою совесть, зная, что написанное им будет прочитано лишь в будущем, но почему бы не попробовать. Возможно, я даже кому-нибудь покажу эти заметки, к примеру, этой Уайлер, после выхода на пенсию. И в-третьих, я не могу выкинуть из головы улыбку этого маленького мальчика.
Не могу забыть, как он улыбался.
Я солгал миссис Уайлер, чтобы защитить репутацию компании, чтобы сохранить свою работу, но в большей степени потому, что мог солгать. 24 июля 1994 г., в воскресенье, карьер пустовал, поэтому, кроме меня, их никто не видел. Да и меня там не было бы, если б не отчетность, которую я порядком запустил. Тот, кто думает, будто работа геолога — ходить по горам и долинам да открывать месторождения полезных ископаемых, жестоко ошибается. Ему бы посмотреть, сколько за эти годы я написал отчетов и докладных!
Так или иначе, я уже заканчивал все дела, когда на стоянку завернул «вольво-пикап» и из него высыпала вся семья. Должен сказать, что таких радостных людей мне доводилось видеть только в цирке. Она напоминали героев рекламных роликов, которые млеют от счастья, видя эффект, достигаемый новым стиральным порошком.
Их было пятеро: папа (брат этой женщины из Огайо), мама, старший брат, старшая сестра и маленький братик, который тянул годика на четыре, хотя из письма, полученного от Уайлер (которое она послала в июле этого года), следует, что он был старше, просто выглядел моложе своего возраста.
Я увидел их через окно, у которого стоял мой заваленный бумагами стол. Минуту или две они кружили около своего автомобиля, тыча пальцами в вал к югу от города, взъерошенные, словно цыплята
Происходило все это в штаб-квартире отделения нашей компании, которое называлось «Дип эс Невада». Трейлер стоял в двух милях от шоссе номер 50, главной автострады здешних мест, на окраине Безнадеги, города, известного тем, что во времена Гражданской войны здесь добывали серебро. Мы вели работы в так называемой Китайской шахте, добывали медь методом выщелачивания. И хотя «зеленые» упрекают нас в «варварском уничтожении земель», на самом деле ущерб не столь уж велик.
Короче, маленький братец подтащил папашу к лесенке, и я услышал, как он сказал: «Постучи, папа, в доме кто-то есть, я знаю, что есть». На лице папаши отразилось безмерное изумление, хотя я не могу понять почему: все-таки моя машина стояла рядом, у всех на виду. Это потом я узнал, что поразили папашу не сами слова малыша, а его внезапно открывшаяся способность их произносить.
Папаша оглянулся на своих ближних и услышал от них то же самое: стучи, стучи, давай стучи в дверь! Им просто не терпелось, чтобы он постучал. Забавно. Признаюсь, их необычное поведение заинтересовало меня. Я разглядел номерные знаки автомобиля, и никак не мог взять в толк, каким ветром семью из Огайо занесло в Безнадегу на исходе воскресного дня. Если бы папаша не собрался с духом и не постучал, я бы сам открыл дверь. Известно, конечно, что любопытство до добра не доводит, а с другой стороны, когда оно считалось пороком?
Но он все-таки постучал, и, как только я открыл дверь, маленький братец юркнул мимо меня в трейлер и подбежал к стене, прямо к доске объявлений, на которую Салли повесила письмо миссис Уайлер, когда оно пришло, написав на нем большими красными буквами: «МОЖЕТ КТО-НИБУДЬ ПОМОЧЬ ЭТОЙ ДАМЕ?»
Малыш начал тыкать пальцем в аэрофотографии Китайской шахты, которые мы держали на доске объявлений, тыкать в одну фотографию за другой. Может, вам следовало бы при этом присутствовать, чтобы понять, как странно все это выглядело, но уж поверьте мне на слово. У меня возникло такое ощущение, будто он уже бывал в трейлере дюжину раз.
— Вот она, папа, вот она! — радостно покрикивал он при этом. — Вот она! Вот она! Вот шахта, серебряная шахта!
— Ну, — я не мог не рассмеяться, — на самом деле мы добываем здесь медь, сынок, но, полагаю, ты недалек от истины.
Мистер Гейрин, густо покраснев, повернулся ко мне:
— Извините, что ворвались без спроса. — Тут уж он протиснулся мимо меня и поднял малыша на руки.
Я же стоял и улыбался. Ничего не мог с собой поделать.
Папаша вынес мальчика на лесенку, полагая, что они должны стоять именно там. Приехал он из Огайо, поэтому не мог знать, что мы в Неваде не считаем за преступление появление в доме чужого человека. Малыш не вырывался, не сучил ногами, но взгляд его не отрывался от аэрофотографий. Его глазки ярко блестели над плечом родителя. Вокруг собрались и остальные родственники, все очень возбужденные. Старшие брат и сестра просто не могли устоять на месте, да и мамаша не очень-то от них отличалась.
Отец сказал, что они из Толидо, представился сам, потом представил жену и двух старших детей.
— А это Сет, — закончил он. — Сет — необычный ребенок.
— А я думал, дети все необычные. — Я протянул руку. — Давай лапу, Сет, я — Аллен Саймс.
И он тут же пожал мне руку. Остальные застыли как громом пораженные, особенно папаша. Я никак не мог понять почему. Мой отец научил меня рукопожатию в три года, не такая уж это сложная наука, не то что вытаскивать из колоды четыре туза подряд. Но вскоре мне объяснили, что к чему.
— Сет хочет знать, не можем ли мы посмотреть на гору, — говорит мистер Гейрин, указывая на Китайскую шахту. — Я думаю, он имеет в виду шахту…
— Да! — прерывает его малыш. — Шахту! Сет хочет видеть шахту! Сет хочет видеть серебряную шахту! Маленький Джо! Адам! Хоп Синь!
Я расхохотался. Как давно я не слышал эти имена, а остальные вообще не понимали, о чем речь, и смотрели на маленького мальчика, словно он — Иисус, поучающий старейшин в храме.
— Если ты хочешь взглянуть на ранчо Пондероза, сынок, — отвечаю я, — думаю, это возможно, хотя находится оно довольно далеко к западу. И есть шахты, открытые для экскурсий. В некоторых можно прокатиться на настоящей вагонетке. Я бы порекомендовал «Бетти Карр», в Фэллоне. Но на Китайской шахте экскурсий нет. Это действующее предприятие, и оно не проявляет никакого интереса к заброшенным золотым и серебряным выработкам. А этот вал, который вы принимаете за гору, окаймляет большую дыру в земле.
— Он не понимает многого из того, что вы говорите, мистер Саймс, — подал голос старший брат. — Мальчик он хороший, но соображает не так быстро. — И брат постучал пальцем по виску.
Но малыш все понял, безо всякого сомнения, потому что тут же расплакался. Не громко и капризно, а как ребенок, потерявший что-то очень для себя дорогое. При этом остальные разом приуныли, словно умерла любимая собака. Девочка даже сказала, что Сет раньше никогда не плакал. От этого мое любопытство разгорелось еще больше. Я не мог понять, что у них за отношения в семье, а знать очень уж хотелось. Теперь я сожалею о том, что не поставил на этом точку. Знать бы, где упадешь, подстелил бы соломки.
Мистер Гейрин попросил меня уделить ему минуту или две для личного разговора. Я, конечно же, не отказал. Он передал жене все еще тихонько плачущего малыша, у которого по щекам одна за другой скатывались крупные слезы, и будь я проклят, если у старшей сестры тоже не намокли глаза. Затем Гейрин прошел в трейлер и закрыл за собой дверь.
За минуту или две он мне многое рассказал о маленьком Сете Гейрине, но главное состояло в том, что они все очень любили его. Не то чтобы Гейрин прямо так и сказал (словам я мог бы и не поверить). Это читалось в интонациях голоса, в выражении его лица. Он сказал, что Сет страдает аутизмом, едва умеет произнести слово, которое можно понять, и не проявляет никакого интереса к «обычной жизни». Но, увидев вал, ограждающий Китайскую шахту с севера, он вдруг затараторил как бешеный и все показывал на нее пальцем.
— Поначалу мы пытались отвлечь его, не сбавляя скорости, — продолжал мистер Гейрин. — Обычно Сет ведет себя тихо, но иногда начинает что-то говорить на никому не понятном языке. Джун называет эти монологи проповедями. Но тут, когда он увидел, что останавливаться мы не собираемся, Сет вдруг заговорил как все. Не словами, а предложениями: «Едем назад, пожалуйста, Сет хочет увидеть шахту. Сет хочет увидеть Хосса, и Адама, и Маленького Джо».
Об аутизме мне кое-что известно. У моего лучшего друга брат в «Сьерра-4», психиатрической клинике в Боулдер-Сити (это рядом с Вегасом). Я несколько раз ездил с ним туда, поэтому видел людей с ярко выраженным аутизмом. Если б я их не видел, то едва ли поверил бы Гейрину. В «Сьерре» многие не только не говорят, но и не двигаются. Некоторые вообще выглядят мертвецами, лежат с остановившимся взглядом, только грудь поднимается и опускается.
— Он любит вестерны и телефильмы, — пояснил мистер Гейрин. — Я лишь могу предположить, что этот вал напомнил ему какой-то эпизод из «Золотого дна».
Я подумал, что малыш действительно мог видеть этот вал в одном из эпизодов «Золотого дна», но вроде бы ничего не сказал об этом Гейрину. Многие старые фильмы сняты на такой вот живописной натуре, а Китайская шахта разрабатывается с 1957 года, так что почему нет?
— Понимаете, для нас его связная речь равносильна чуду, — добавил мистер Гейрин. — Как сегодня, он не говорил никогда.
— Понятно, — кивнул я. — То есть он вернулся в реальный мир, так?
Я думал о тех людях, которых видел в корпусе, где жил брат моего друга. Эти люди не имели ничего общего с реальным миром. Даже когда они плакали, смеялись или издавали какие-то звуки.
— Именно так, — согласился Гейрин. — У него в мозгу словно вспыхнул яркий свет. Я не знаю, что послужило тому причиной и как долго это будет продолжаться, но… Есть ли хоть какая-то возможность показать ему шахту, мистер Саймс? Я знаю, что вы не имеете на это права, готов спорить, страховая компания устроит скандал, если узнает об этом, но для Сета эта экскурсия, похоже, очень важна. А следовательно, и для всех нас. Денег у нас, конечно, в обрез, но я могу дать вам сорок долларов за потраченное вами время.
— Я бы не сделал этого и за четыреста, — ответил я. — Такое делается или бесплатно, или не делается совсем. Поедем. Возьмем один из наших вездеходов. Ваш старший сын может сесть за руль, если вы не возражаете. Это тоже нарушение инструкции, но, как говорится, семь бед — один ответ.
А тому, кто, читая это, сочтет меня дураком (да еще дураком, навлекающим неприятности на собственную голову), стоило бы увидеть, каким счастьем осветилось в тот момент лицо Билла Гейрина. Я чертовски сожалею о том, что произошло с ним и остальными членами его семьи в Калифорнии, о случившемся я узнал только из письма его сестры, но поверьте мне, в тот день он был счастлив, и я радовался, что приложил к этому руку.
Мы отлично проводили время до того, как пережили «легкий испуг». Гейрин разрешил старшему мальчику, Джеку, отвезти нас к валу, окаймлявшему карьер. Надо ли говорить, в каком он был восторге? Думаю, Джек Гейрин тут же отдал бы мне свой голос, реши я баллотироваться на должность Бога. Хорошая это была семья, и все очень любили маленького мальчугана. Конечно, их потрясло внезапное обретение им дара речи, но как много людей радикально изменили бы из-за этого свои планы? А вот они изменили, и, насколько я могу судить, без единого слова протеста.
Малыш лопотал всю дорогу, что-то я понимал, что-то нет. Говорил он по большей части о персонажах «Золотого дна», о ранчо Пондероза, о преступниках, серебряных шахтах. И еще о каком-то мультфильме. Про каких-то мотокопов. Он показывал мне фигурку, изображающую героиню этого мультфильма, рыжеволосую даму с бластером, который малыш мог вынимать из кобуры и как-то вставлять ей в руку. К тому же он барабанил ручками по борту вездехода и называл его «Рука справедливости». Когда он произнес это впервые, Джека от смеха бросило на руль (ехали мы не быстрее десяти миль в час). Он еще сказал: «Да, а я полковник Генри. Предупреждаю, впереди Силовой коридор»! И все расхохотались. Я тоже, захваченный общим энтузиазмом.
И лишь гораздо позже я вспомнил, что среди прочего маленький Сет не раз упоминал «старую шахту». Если тогда у меня и возникли какие-то ассоциации, то исключительно с «Золотым дном». Мне и в голову не приходило, что он говорит о Рэттлснейк номер один, потому что о ней он знать не мог! Даже жители Безнадеги не знали, что мы отрыли во время последней серии взрывов. Черт, именно из-за этого я и сидел в воскресенье за столом: писал докладную в центральную контору о нашем открытии с предложениями, касающимися нашей дальнейшей линии поведения.
Когда же мне в голову пришла мысль о том, что Сет Гейрин говорит о Рэттлснейк номер один, я вспомнил, как он вбежал в трейлер, словно бывал там сотни раз, сразу бросился к фотографиям на доске объявлений. Вот тут у меня по спине пробежал холодок. А от другого воспоминания, о том, что я увидел после отъезда Гейринов в Карсон-Сити, меня уже обдало арктическим холодом. Я еще об этом напишу.
Когда мы добрались до подножия вала, я поменялся с Джеком местами и повел вездеход вверх по грейдерной дороге, отлично укатанной и превосходящей своей шириной многие федеральные автострады (по ней частенько перегоняли тяжелую технику с очень внушительными габаритами). Мы поднялись на гребень и покатили вниз. Как же они охали и ахали. Действительно, перед ними была не просто дыра в земле, а огромный конус карьера глубиной в тысячу футов, прорезающий самые разные слои породы, вплоть до палеозоя. Кое-где сверкали вкрапления пурпурного и зеленого кварца. С вершины вала могучие машины, которые могли свернуть горы, казались детскими игрушками. Миссис Гейрин пошутила, что боится высоты и ее может вырвать, но шутка эта недалеко ушла от истины. Многих тошнило, когда они переваливали через гребень и видели перед собой зев карьера!
Потом маленькая девочка (извините, не помню ее имени, кажется, Луиза) вытянула ручку и спросила:
— А что там за дыра, обтянутая желтыми лентами? Она похожа на большой черный глаз.
— Это находка года, — ответил я. — Можно сказать, открытие, поэтому мы держим его в секрете. Я вам расскажу, если вы пообещаете держать рот на замке. Обещаете? Иначе у меня будут неприятности с начальством.
Они пообещали, и я подумал, что мне действительно можно им все рассказать, потому что они не журналисты, а путешественники, и заглянули сюда проездом. Опять же я подумал, что маленький мальчуган захочет услышать мой рассказ, поскольку без ума от «Золотого дна». Как я уже говорил, лишь гораздо позже до меня дошло, что он все это уже знал! Но кто в здравом уме мог такое предположить?
— Это старая шахта Рэттлснейк номер один, — сказал я. — Во всяком случае, мы так думаем. Мы вскрыли ее при взрывных работах. Начальный участок Рэттлснейк завалило в 1858 году.
Джек Гейрин пожелал узнать, что находится внутри. Я ответил, что нам это неизвестно, никто в старую штольню не заходил, подчиняясь инструкциям ДОТШ [51] . Миссис Гейрин (Джун) полюбопытствовала, проведет ли наша компания всестороннее исследование штольни. Я ответил, что это возможно, если мы получим разрешение от соответствующих инстанций. Я им не солгал, но и не сказал всей правды. Мы обнесли вход в штольню лентами с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН», как того требовал ДОТШ, но это не означало, что в ДОТШе в курсе нашей находки. Штольню мы открыли совершенно случайно, после очередного взрыва, ничем не отличающегося от предыдущих (когда пыль осела, мы увидели ее черный зев), и пока у нас не было полной уверенности в том, что нам следует предать нашу находку широкой огласке.
Несомненно, она вызвала бы интерес в средствах массовой информации. Если верить легендам, обвал закупорил в штольне сорок или пятьдесят китайцев. Если так оно и было, китайцы должны были сохраниться в штольне, как мумии в пирамиде. Историки радовались бы как дети, добравшись до их одежды и рабочего инструмента, не говоря уже о самих телах. Конечно, находка вызвала и у нас немалый интерес, но мы не могли войти в штольню без кивка из центральной конторы «Дип эс» в Финиксе, и мало кто из работавших вместе со мной полагал, что нам такое разрешат. «Дип эс» — организация коммерческая, думаю, это понятно всем, кто будет читать написанный мною документ, а разработка месторождений полезных ископаемых, особенно в наши дни, предприятие очень рискованное. Китайская шахта начала давать прибыль лишь с 1992 года, и люди, которые там работали, вставая утром, еще не знали, позволят ли им начать работу, когда они прибудут в карьер. Многое зависело от цены фунта меди (выщелачивание — процесс не из дешевых), но еще больше — от законов, охраняющих окружающую среду. В последнее время ситуация улучшилась, опросы общественного мнения показывали, что люди начали внимать голосу разума, но окружной и федеральные суды все еще рассматривали дюжину исков, учиненных нашей компании как отдельными людьми, так и общественными организациями (разумеется, «зелеными»), которые ставили своей целью закрыть шахту. Поэтому многие, включая меня, склонялись к мысли, что руководство компании не захочет создавать себе лишних проблем, крича на весь мир, что мы обнаружили древнюю штольню, возможно, представляющую большую историческую ценность. Ивонн Бейтман, моя коллега-геолог, сказала, узнав о нашей находке: «Я не удивлюсь, если найдутся желающие объявить территорию карьера историческим заповедником. А уж за соответствующим распоряжением федеральных властей или Невадской комиссии по историческим ценностям дело не станет. Отличный предлог для свертывания всех работ». Возможно, вы сочтете мнение Ивонн эгоистичным, но если человек, к примеру, я, знает, что функционирование шахты обеспечивает работой девяносто или сто рабочих и инженеров, которым иначе не на что кормить свои семьи, поневоле задумаешься и станешь предельно осторожным.
Дочь (Луиза?) сказала, что штольня ее пугает, а я ответил ей, что она пугает и меня. Девочка спросила, рискнул бы я войти в штольню, и я ответил, что никогда. «Причина в том, что я боюсь призраков?» — поинтересовалась она, и я ответил, что боюсь не призраков, а новых завалов. Штольню прорубили в хрупкой кристаллической породе, прочность которой еще уменьшили многочисленные взрывы при вскрышных работах. Я сказал ей, что не войду в штольню, пока в ней через каждые пять футов не установят стальную крепь. Я понятия не имел, что еще до исхода дня окажусь в штольне. Так глубоко, что не смогу видеть солнечный свет.
Я отвел их в ангар, который служил нам и конторой, и раздевалкой, снабдил всех касками, а потом показал всевозможные машины и механизмы, объясняя назначение каждого. Маленький Сет во время экскурсии почти ничего не говорил, но его глазки ярко блестели.
Вот мы и подошли к «легкому испугу», который стал причиной моих сомнений и кошмарных снов (не говоря уже об угрызениях совести, а это совсем не пустяк для мормона, который воспринимает религиозные аспекты более чем серьезно). В тот момент для всех нас испуг был далеко не «легким», да и теперь, если подумать серьезно, я сильно сомневаюсь в правильности нашей классификации степени испуга. Находясь в Перу (я искал там бокситы, когда письмо Одри Уайлер пришло на адрес отделения «Дип эс» в Безнадеге), я неоднократно возвращался к этому происшествию, а с десяток раз оно мне снилось. Может, из-за жары. В старой штольне было жарко. Мне приходилось бывать в штольнях, обычно в них очень холодно и сыро. Я читал о том, что в шахтах золотых приисков Южной Африки тепло, но сам этого не ощущал. Здесь же стояла жара. Тропическая влажная жара, как в теплице.
Но я забегаю вперед, и напрасно. Потому что хочу рассказать все по порядку и поблагодарить Бога за то, что ничего подобного уже никогда не повторится. В начале августа, через две недели после визита Гейринов, Китайская шахта перестала существовать. Я не знаю почему, но произошло смещение миллионов тонн породы, заваливших чашу карьера. А когда я думаю, на какой короткий срок разошелся обвал с пребыванием семьи Гейринов на дне карьера (не говоря уж о том, что компанию им составлял мистер Аллен Саймс, знаменитый геолог), меня начинает трясти.
Старший мальчик, Джек, захотел поближе взглянуть на Мо, нашу самую большую бурильную установку. Она на гусеничном ходу и предназначена для проходки шурфов, в которые потом закладывается взрывчатка. В начале семидесятых годов Мо по праву считалась самой большой бурильной установкой, созданной на планете Земля, и до сих пор она вызывает восторг у подростков. Да и у больших дядей тоже! Старшему Гейрину ничуть не меньше Джека хотелось познакомиться с Мо поближе. Я полагал, что и Сет жаждет того же. В этом, правда, я ошибся.
Я показал им лесенку, по которой машинист мог подняться в кабину Мо, расположенную на высоте сто футов. Джек спросил, можно ли подняться по этой лесенке, но я ответил, что это слишком опасно, хотя они могут забраться на гусеницы. Гусеницы Мо тоже поражали своими габаритами. Каждая шириной с городскую улицу и состоит из стальных пластин длиной в добрый ярд. Мистер Гейрин опустил Сета на землю и вместе с Джеком забрался на гусеницу. Я последовал за ними, дабы убедиться, что никто не упадет и ничего не сломает. Если б такое произошло, мне бы пришлось отвечать по закону. Джун Гейрин отошла назад, чтобы сфотографировать нас на гусенице. Мы, конечно, смеялись и улыбались в объектив, пока девочка не крикнула: «Возвращайся, Сет! Немедленно! Нельзя туда ходить!»
Я не мог его видеть, потому что находился на гусенице и мальчика скрывал корпус бурильной установки, но его мать я увидел. Как и испуг на ее лице, когда она заметила, куда направляется ее сын.
— Сет! — завопила она. — Немедленно вернись!
Два или три раза она повторила тот же призыв, потом бросила фотоаппарат на землю и кинулась вперед. Тут я все понял: нечасто дорогой «Никон» бросают как использованную одноразовую зажигалку. С гусеницы я слетел в мгновение ока. Просто удивительно, что при этом не упал и не сломал себе шею. Такой же подвиг, кстати, удался и обоим Гейринам. Но тогда я как-то об этом не думал. По правде говоря, я начисто забыл и об отце, и о сыне.
Маленький мальчик уже поднимался по склону к черному зеву старой штольни, который находился лишь в двадцати ярдах от дна карьера. Я это увидел и понял, что мать не успеет перехватить его. А если его не успеют перехватить, то он залезет в штольню, как, видимо, и задумал. Мое сердце хотело уйти в пятки, но я не позволил и вместо этого со всех ног бросился к штольне.
Я догнал миссис Гейрин в тот момент, когда Сет достиг желтых лент, огораживающих штольню. На мгновение мальчуган остановился, и я даже подумал, что дальше он не пойдет. Я решил, что он испугается темноты, а также идущего из штольни запаха золы, сожженного кофе и пережаренного мяса. Но он вошел, не обращая внимания на мои истошные крики, призывающие его не делать этого.
Я велел матери мальчика не лезть в темноту, сказал, что я сам приведу его, и попросил наказать то же самое мужу и сыну, но, разумеется, Гейрин мне не подчинился. Думаю, в схожей ситуации на его месте я поступил бы так же.
Я поднялся по склону и подлез под желтые ленты. Малышу наверняка даже не пришлось нагибаться. Я услышал слабый шум, обычно доносящийся из старых выработок, похожий на грохот далекого водопада. Не знаю, что он означает, однако шум этот мне не нравится, никогда не нравился. Голос призраков.
Но в тот день я услышал и другой звук: легкое потрескивание. Вот оно понравилось мне еще меньше. Когда я заглядывал в штольню раньше, после того, как ее обнаружили, звука этого не было, но я знал, что он свидетельствует о динамических процессах, идущих в хрупкой породе, в которой пробита штольня. Этот звук в старину предупреждал шахтеров, что в штольню входить нельзя, так как она может обвалиться в любую минуту. Полагаю, что китайцы, работавшие в Рэттлснейк в 1858 году, или не знали значения этого звука, или им приказали не обращать на него внимания.
На первом же шаге я поскользнулся и упал на одно колено. Увидел, что на земле что-то лежит. Это была маленькая пластмассовая фигурка. Рыжеволосая девушка с бластером. Должно быть, игрушка выпала из кармана мальчика, прежде чем он вошел в штольню. Не знаю почему, но у меня волосы встали дыбом. Я сунул фигурку в карман и забыл о ней до того момента, как страсти улеглись. Лишь тогда я вернул ее законному владельцу. Потом я описал фигурку своему
Я услышал за спиной звук скатывающихся по склону камней, тяжелое дыхание, увидел приближающегося Гейрина. Остальные трое остались внизу, сбившись в кучку. Девочка плакала.
— Возвращайтесь вниз! — приказал я. — Штольня может рухнуть в любую минуту! Ей сто тридцать лет! Даже больше!
— Хоть тысяча! — Он приближался. — Это мой сын, и я пойду за ним.
Терять время на споры я не стал. В такие моменты человеку остается только одно: действовать и надеяться на то, что Бог удержит крышу над головой. Так мы и поступили.
За годы работы геологом я не раз попадал в опасные ситуации, когда от страха тряслись поджилки. Но десять минут (может, больше, может, меньше, я полностью потерял чувство времени), проведенные в штольне Рэттлснейк, нагнали на меня ни с чем не сравнимый ужас. Штольня уходила вниз достаточно круто, мы побежали, и двадцать ярдов спустя дневной свет померк. Да еще этот запах, как я говорил, смешанный запах золы, сожженного кофе и пережаренного мяса. Он тоже нервировал меня, потому что в старых шахтах обычно стоит «минеральный запах». Землю усыпали куски породы, поэтому нам пришлось сбавить ход, чтобы не споткнуться и не упасть. Деревянную крепь покрывали китайские иероглифы. Частью вырезанные, но в основном нанесенные при помощи свечной копоти. Глядя на иероглифы, я понял, что легенды основаны на действительности: китайцев на самом деле завалило в этой шахте.
Мистер Гейрин звал мальчика, требовал, чтобы он немедленно возвращался, говорил, что здесь небезопасно. Я уж хотел попросить его не кричать. Свод мог рухнуть даже от его крика, как иной раз в горах от крика сходят лавины. Но не стал. Не кричать он не мог. Потому что думал только о своем сыне.
На кольце для ключей я всегда держу складной ножичек, лупу и пальчиковый фонарик. Его-то я и отцепил, чтобы осветить нам путь. Мы двинулись дальше, вокруг потрескивала порода, в ноздрях стоял необычный запах, и становилось все жарче. Заметно жарче.
А потом начали попадаться кости. Мы, я имею в виду сотрудников «Дип эс», освещали фонарями вход в штольню, но ничего не увидели и поэтому долго спорили о том, завалило китайцев или нет. Ивонн утверждала, что нет, никто не смог бы работать в такой опасной штольне, даже покорные, согласные на все китайцы. Это, мол, выдумки, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Но, углубившись в штольню на сотню ярдов, я убедился, что Ивонн ошибалась.
Потому что кости лежали везде: черепа, грудные клетки, ноги, руки. Особенно пугали грудные клетки: почему-то они напоминали мне улыбающегося Чеширского кота из «Алисы в стране чудес». Когда мы наступали на кости, они не трескались, а разлетались в пыль. Запах усиливался, я чувствовал, как по лицу катится пот. Я словно попал в парную, а не в штольню. А крепь просто наводила ужас. Китайцы исписали все стойки свечной копотью. Словно после того, как их завалило, они занимались только тем, что писали свидетельские показания и выражали последнюю волю.
Я схватил Гейрина за плечо:
— Мы зашли слишком далеко. Мальчик, должно быть, прижался к стенке или спрятался в нише, и мы в темноте проскочили мимо.
— Я так не думаю, — возразил Гейрин.
— Почему?
— Потому что чувствую: он впереди. — Гейрин вновь сорвался на крик. — Сет! Пожалуйста, дорогой! Если ты впереди, поверни назад и возвращайся к нам!
Ответ мы услышали, но такой, что я едва не повернул назад. Из глубины штольни, заваленной костями и черепами, донеслось пение. Не слова, но детский голос, выводящий мелодию. И достаточно точно, потому что я узнал музыкальную заставку «Золотого дна».
Гейрин посмотрел на меня (глаза у него округлились, и белки ярко блестели в темноте) и спросил, по-прежнему ли я думаю, что мы обогнали мальчика. Я предпочел не отвечать, а двинуться дальше.
Вскоре среди костей нам начали попадаться инструменты: ржавые кирки с очень короткими ручками, маленькие жестяные коробочки с кожаными ремнями, какие я видел в шахтерском музее в Эли. «Керосинки», как называли их шахтеры. Эти примитивные светильники привязывали ко лбу, сунув под низ сложенную в несколько раз бандану, чтобы не сжечь кожу. На стенах появились рисунки, сделанные все той же свечной копотью. Изображали они койотов с головами пауков, пум со скорпионами-наездниками, летучих мышей с головами младенцев. Я до сих пор гадаю, то ли я их на самом деле видел, то ли странный запах штольни вызывал у меня галлюцинации. Потом я не спросил Гейрина, видел ли он эти рисунки. Может, забыл спросить, а может, не решился.
Внезапно Гейрин остановился, наклонился и что-то подобрал. Маленький черный ковбойский сапожок, застрявший меж двух камней. Малыш, похоже, просто выдернул ногу из сапога и побежал дальше. Издали все доносилось пение, поэтому мы знали, что мальчик впереди. Впрочем, голос вроде бы стал громче, но я не тешил себя надеждами: под землей звук распространяется по особым законам.
Мы шли и шли, уж не знаю сколько, наклон штольни становился круче, воздух — горячее. Костей заметно поубавилось, зато прибавилось кусков породы, отвалившихся от потолка и вывалившихся из стен. Я мог бы поднять луч фонаря и посмотреть на состояние потолка, но побоялся это сделать. Мне не хотелось даже думать о том, как глубоко мы забрались. Скорее всего прошли не меньше четверти мили. Может, и больше. Я уже начал думать, что назад нам не вернуться. Потому что потолок того и гляди обрушится прямо на нас. К счастью, смерть нас ждала быстрая, не то что у китайцев, которые задохнулись или умерли от жажды в этой же штольне. Почему-то мне вспомнились пять или шесть библиотечных книг, оставшихся дома. Вернут ли их за меня в библиотеку или она вычтет стоимость этих книг из моего наследства? Что за глупые мысли приходят человеку в голову, когда он загнан в угол!
Перед тем как луч моего фонарика выхватил из темноты мальчугана, он сменил мелодию. Новую я не признал, но его отец сказал мне (после того как мы поднялись на поверхность), что мелодия эта из мультфильма о мотокопах. Я упоминаю об этом лишь потому, что на мгновение или два у меня возникло ощущение, что «ла-ла-ла» и «дум-ди-дум» вместе с ним выводил кто-то еще и пели они дуэтом. Гейрин тоже это заметил, я увидел его лицо в отсвете фонаря, он был испуган не меньше моего. Пот струился по его лицу, рубашка прилипла к телу.
Потом он вытянул руку и сказал: «Думаю, я вижу его! Я его вижу! Вон он! Сет! Сет!»
Гейрин побежал к сыну, спотыкаясь о куски породы, но каким-то чудом удерживаясь на ногах. Мне оставалось только молить Бога, чтобы он не упал и не сшиб одну из стоек. Она бы рассыпалась в пыль, как и человеческие кости, тонны породы погребли бы нас, и я бы ничего этого не написал.
Тут и я увидел мальчишку в красной рубашке и джинсах. Он стоял у торца штольни, рассеченного трещиной. На мгновение, мне показалось, будто он хочет залезть в трещину. Я тут же понял, что он-то пролезет, а вот мы с нашими габаритами — нет. Впрочем, как оказалось, такого желания у мальчика не было. Он спокойно стоял перед трещиной, словно дожидался нас. Двигались только тени, отбрасываемые моим фонариком.
Отец добрался до мальчугана первым и поднял его на руки. Он прижался лицом к груди мальчика, поэтому не смог увидеть того, что увидел я, да и то лишь на секунду. Сет улыбался, но у меня не поворачивается язык назвать эту улыбку радостной. Скорее, она наводила ужас. Уголки его рта растянулись чуть ли не до ушей, я видел все зубы мальчика. А его глаза едва не вылезали из орбит. Потом отец немного отстранил его от себя, поцеловал, и жуткая ухмылка исчезла. Чему я очень обрадовался. С этой улыбкой он ничем не напоминал маленького мальчика, с которым я познакомился у трейлера.
— Что это ты придумал? — спрашивал его отец. Он кричал, но едва ли мальчик сильно напугался, потому что каждое слово сопровождалось поцелуем. — Твоя мать перепугалась до смерти! Почему ты это сделал? Почему ты забежал сюда?
Мальчик ответил, и его слова я запомнил очень хорошо, потому что впервые слышал, как он говорит.
— Полковник Генри и майор Пайк велели мне прийти сюда. Сказали, что я смогу увидеть Пондерозу. Там. — Он указал на щель в торце штольни. — Но я не смог. Пондерозы нет.
Малыш положил голову на плечо отца и закрыл глаза, словно заснул или потерял сознание.
— Пойдемте назад, — сказал я. — Я буду идти чуть сзади и правее и освещать вам путь. Бежать не надо. И, ради Бога, постарайтесь не свалить стойки, которые держат потолочные балки.
Как только мы догнали мальчика, «шум водопада» заметно усилился. Мне почудилось, будто я слышу, как натужно скрипят деревянные стойки, готовые развалиться под весом породы. Вообще-то я человек не впечатлительный, но тут у меня разыгралось воображение. Я решил, что стойки пытаются заговорить с нами. Советуют нам как можно быстрее выбираться отсюда.
Но я не смог устоять перед тем, чтобы не взглянуть на трещину в торце. Почувствовав ток воздуха, я понял, что трещина сквозная, возможно, ведущая в подземную каверну. Воздух из щели шел раскаленный и очень уж гадостный. Случайно я вдохнул его, и меня едва не вырвало. Я прикинул, откуда могла идти такая гадость, но на ум ничего не приходило. «Дип эс» разрабатывала здешнее месторождение меди с 1957 года, но таких глубоких вентиляционных шахт здесь не бурили.
Трещина по форме напоминала зигзаг молнии или стилизованную букву «S». Ничего особенного я не заметил, но понял, что толщина скалы, перегородившей штольню, два или три фута, а на другой стороне вроде бы какая-то полость, из которой и вырывается горячий вонючий воздух. Вроде бы я увидел красные искорки, танцующие над языками пламени, но, возможно, мне это лишь почудилось, потому что искорки исчезли, как только я моргнул.
Я повернулся к Гейрину и сказал, что пора в путь.
— Одну секунду, дайте мне секунду, — ответил он и осторожно натянул сапожок на ногу мальчика. С бесконечной нежностью, ясно показывающей, сколь велика его любовь к ребенку. — Готово. Теперь можем идти.
— Отлично, — ответил я. — Главное — смотрите под ноги.
Мы торопились изо всех сил, но миновала вечность, прежде чем впереди забрезжил свет. В упомянутых выше кошмарах мне снился луч фонаря, скользящий по черепам. На самом деле их было не так уж много, некоторые рассыпались в пыль, но снились они мне тысячами, черепа напоминали яйца в картонке, и все они улыбались той улыбкой, которую я увидел на лице мальчугана, когда отец подхватил его на руки. А в глазницах мерцали красные искорки, вроде тех, что поднимаются над костром.
Ужасная это была прогулка. Я то и дело поглядывал вперед, надеясь увидеть дневной свет, но видел только тьму. А когда я заметил светящееся пятно (маленький квадратик, который я мог закрыть пальцем), порфирит затрещал на порядок громче, и я уже подумал, что штольня решила прихлопнуть нас на самом выходе. Словно дыра в земле обладала разумом! Но в такой ситуации воображение чего только не нарисует. Слышатся странные звуки. А уж какие появляются идеи, лучше не вспоминать.
Вот и насчет Рэттлснейк номер один кое-какие идеи остаются со мной до сих пор. Я не собираюсь говорить, что там жили призраки, я не написал об этом даже в отчете, который не предназначался для посторонних глаз, но я не готов утверждать, будто призраков там нет вовсе. В конце концов, где еще селиться призракам, как не в штольне, в которой нашли смерть живые люди? Но вот по другую сторону скалы (если я действительно видел красные искорки) обитали отнюдь не призраки.
Последняя сотня футов далась нам особенно тяжело. Мне пришлось сжать волю в кулак, чтобы не рвануться к выходу мимо мистера Гейрина. По его лицу я видел, что и он пытается устоять перед тем же чувством. И мы не побежали, возможно, потому, что не хотели пугать оставшихся снаружи членов семьи. А они наверняка перепугались бы, если б мы выскочили из штольни как угорелые. Мы вышли степенно, как и положено мужчинам, Гейрин с сыном на руках, который крепко спал.
Вот вам и наш «легкий испуг».
Миссис Гейрин и двое старших детей плакали, гладили Сета, целовали, словно никак не могли поверить, что он живой. Сет проснулся, поулыбался им, но ничего связного сказать не смог, лишь что-то лепетал. Мистер Гейрин, волоча ноги, отошел к маленькому металлическому сараю, где мы хранили взрывчатые вещества, и сел, прислонившись к нему спиной. Он положил руки на колени, а потом уткнулся в них лбом. Я понимал, в каком он сейчас состоянии. Жена подошла к нему, спросила, все ли с ним в порядке, он ответил, что да, ему надо только немножко отдохнуть и перевести дух. Я добавил, что мне короткий отдых тоже не помешает, и спросил миссис Гейрин, не сможет ли она отвести детей к вездеходу. Джеку, возможно, захочется показать младшему брату нашу Мисс Мо. Она рассмеялась, как смеются, когда хотят показать, что не находят в шутке ничего забавного.
— Думаю, на сегодня нам достаточно приключений, мистер Саймс. Я надеюсь, вы поймете меня правильно. Сейчас я больше всего хочу уехать отсюда.
Я ответил, что понимаю, а она, в свою очередь, сообразила, что мне надо переговорить с ее мужем наедине. Собственно, насчет отдыха я тоже не солгал. Ноги у меня были как ватные. Я подошел к хранилищу и сел рядом с мистером Гейрином.
— Если мы сообщим о случившемся, будут большие неприятности. И компании, и мне. Надеюсь, меня не уволят, но дело может дойти и до этого.
— Я никому не скажу ни слова. — Гейрин поднял голову, посмотрел мне в глаза. Он плакал, и вряд ли кто-нибудь стал бы его в этом упрекать. Любой отец заплакал бы, пережив такое потрясение. У меня самого на глаза наворачивались слезы. Даже потом, когда я вспоминал, как нежно Гейрин надевал на ребенка сапожок, к горлу подкатывал комок.
— Я был бы вам очень признателен.
— Ерунда, — отмахнулся он. — Не знаю, как мне вас благодарить. Даже не знаю, с чего начать.
Тут я почувствовал закипающее во мне раздражение.
— Перестаньте. Мы оба заварили эту кашу, и слава Богу, что все так хорошо закончилось.
Я помог Гейрину подняться, и мы вместе двинулись к остальным. Уже миновав большую часть пути, он остановил меня, положив руку на плечо.
— Не следует туда никого пускать. Даже если инженеры укрепят штольню. Что-то там не так.
— Я знаю, — кивнул я. — Почувствовал на собственной шкуре.
В тот момент я думал об ухмылке, застывшей на лице мальчика, ухмылке, от которой много месяцев спустя у меня по спине пробегала дрожь. Я чуть не сказал, что его сын тоже почувствовал затаившееся в штольне зло. Но в последний момент решил промолчать. Какой прок был бы от моих слов?
— Будь моя воля, я бы бросил в штольню заряд динамита, чтобы завалить ее до самого низа. Это могила. Пусть мертвые в ней и покоятся.
— Неплохая идея, — согласился я.
И Господь, похоже, придерживался того же мнения, потому что две недели спустя взрыв таки прогремел. Насколько мне известно, безо всякой на то причины.
Гейрин рассмеялся и покачал головой.
— Мы сейчас уедем, и через два часа я не смогу поверить, что все это произошло наяву.
Я ответил, что, может, это и к лучшему.
— Но одного я забыть не смогу, — продолжил он. — Как говорил сегодня Сет. Не просто произносил слова или даже фразы, которые могли понять близкие родственники. Он по-настоящему говорил. Такого мы еще не слышали. — Мистер Гейрин помахал рукой жене и детям, которые уже забрались в вездеход. — Если он смог заговорить один раз, значит, заговорит еще.
Я надеялся, что заговорит. Мне бы этого хотелось. Мальчик меня заинтересовал. Когда я отдал ему Касси, он улыбнулся и поцеловал меня в щеку. Нежно поцеловал, но я уловил на его коже запах шахты… запах костра, эдакую смесь запахов золы, кофе и мяса.
Мы распрощались с Китайской шахтой, и я отвез Гейринов к трейлеру, где они оставили свой автомобиль. На нас, я отметил, никто особого внимания не обратил, хотя мы проехали по Главной улице. В жаркий воскресный день, ближе к вечеру, Безнадега превращалась в город-призрак.
Я помню, как стоял у лесенки, ведущей в трейлер, и махал им рукой, когда они направлялись навстречу ужасной трагедии, поставившей точку в их путешествии: сестра Гейрина написала мне, что их расстреляли из проезжавшего мимо автомобиля. Они все помахали мне в ответ… за исключением Сета. Что бы ни таилось в старой штольне, я думаю, нам повезло, что мы выбрались оттуда. Сет — единственный из всей семьи, переживший побоище в Сан-Хосе. Раньше его назвали бы «заговоренным».
Как я уже указывал, в Перу мне часто снились черепа, устилавшие пол штольни. Я пытался разобраться, что же произошло в тот день, но ничего у меня не выходило, пока я не прочитал письмо Одри Уайлер, которое дождалось моего возвращения из Перу. Конверт Салли потеряла, но адрес запомнила: «В горнорудную компанию города Безнадеги». Прочитав письмо, я еще больше укрепился в мысли, что с Сетом что-то случилось, пока он находился под землей, что-то такое, о чем лгать не следует, но я тем не менее солгал. А как мне было не солгать, если я понятия не имел, что могло с ним случиться?
Но вот его улыбка…
Вернее, ухмылка.
Мальчик был хороший, я радовался, что он не погиб в Рэттлснейке (а мог погибнуть, мы все могли) или в Сан-Хосе, но…
Улыбка эта не могла принадлежать этому мальчику. Хотелось бы пояснить это мое утверждение, но нечем.
И вот о чем еще я хочу сказать. Вы помните, я рассказывал, что Сет упоминал о «старой шахте», но тогда я не связывал его слова со штольней Рэттлснейк, потому что о нашей находке не знали даже в городе, не говоря уже о приезжих из Огайо. Так вот, я задумался над его словами, стоя у трейлера и наблюдая, как опускается пыль, поднятая колесами их автомобиля. Вспомнил я и о том, как малыш вбежал в трейлер и сразу бросился к аэрофотографиям Китайской шахты на доске объявлений, словно бывал здесь тысячу раз. Словно он знал. Тогда у меня возникла идея, от которой все похолодело внутри. Я вошел в трейлер, понимая, что есть только один способ вновь обрести душевное равновесие.
Снимков было шесть. Сделали их весной по заказу компании. Я снял с кольца для ключей увеличительное стекло и начал внимательно разглядывать фотографии одну за другой. Живот скрутило, организм словно подсказывал мне, что я сейчас увижу. Аэрофотосъемка проводилась задолго до того, как очередной взрыв вскрыл штольню Рэттлснейк, поэтому ее на снимках быть не могло. И все же она там была! Помните, я написал, как мальчик стучал пальцем по фотографиям, говоря: «Вот она, вот что я хочу посмотреть, вот шахта»? Мы думали, он говорит о карьере, потому что снимали-то с самолета карьер. Но с помощью увеличительного стекла я смог увидеть отпечатки, которые его пальцы оставили на глянцевой поверхности фотографий. Они все были на южном склоне, именно там, где мы позже нашли штольню. То есть он говорил нам, что хочет посмотреть не карьер, а штольню, которой не было на фотографиях. Я знаю, это похоже на бред, но я нисколько не сомневаюсь в своей правоте. Мальчик знал, где находится штольня. И доказательство тому — отпечатки его пальцев. Не на одной фотографии, а на всех шести. Я понимаю, ни один суд не примет к рассмотрению такую улику, но это не меняет того, что мне известно. Нечто, живущее в штольне, почувствовало, что мальчик едет по автостраде, и позвало его. Из всех мучающих меня вопросов важен на самом деле только один: нормальный ли ребенок Сет Гейрин? Я мог бы написать Одри Уайлер и спросить об этом, раз или два даже брался за ручку, но потом вспоминал, что солгал, а мне трудно заставить себя признаваться во лжи. К тому же я не уверен, что мне хочется будить спящего пса. А вдруг у него обнаружатся большие зубы? Я, конечно, так не думаю, но…
Я мог бы еще много чего сказать, но не знаю, стоит ли. Потому что в итоге все возвращается к улыбке.
Мне не нравится его улыбка. Не нравится до сих пор, наверное, поэтому я не могу ее забыть.
Я правдиво написал обо всем, что видел. Господи, знать бы, что же это было!
51
ДОТШ — Департамент охраны труда шахтеров.
Глава 11
Старина Док первым перебрался через забор, отделявший лесополосу от участка Карверов. Он удивил всех (в том числе и себя) легкостью, с какой вспорхнул на забор: Джонни лишь подсадил его. Док посидел на заборе секунду или две, чтобы поудобнее перехватиться руками. Он напомнил Брэду Джозефсону костлявую мартышку, застывшую в лунном свете. Потом Биллингсли спрыгнул вниз, что-то буркнув при приземлении.
— Все в порядке, Док? — спросила Одри.
— Да, — ответил Биллингсли. — Полный порядок. Правда, Сюзи?
— Конечно, — нервно согласилась Сюзи Геллер и добавила: — Миссис Уайлер, это вы? Как вы туда попали?
— Это не важно. Нам надо…
— Что у вас там случилось? Все живы? Мою маму просто трясет.
Все живы? На этот вопрос Брэду отвечать не хотелось. Похоже, не хотелось никому.
— Миссис Рид, — тихо обратился к ней Джонни, — сначала Дэвид, потом вы?
Кэмми коротко глянула на него, повернулась к Дэвиду, что-то прошептала ему на ухо и потрепала по волосам. Дэвид выслушал, на лице его отразилась озабоченность, он что-то зашептал матери, громче, чем она, Брэд расслышал лишь одну фразу: «Я не хочу». Кэмми усилила напор. На этот раз в самом конце ее речи Брэд уловил слова «твой брат». Тут Дэвид поднял руки, схватился за верхнюю планку и перемахнул через забор. Брэд успел заметить, что лицо юноши вновь спокойно. Кэмми последовала за ним, ей помогли Одри и Синтия. Когда она оказалась наверху, Дэвид поднял руки. Кэмми упала в его объятия, даже не схватившись для страховки за забор. Брэд подумал, что в тот момент она, возможно, мечтала о падении на землю. Согласилась бы, пожалуй, и на сломанную шею. Зачем ты послала нас сюда, мама? Этот вопрос Дэвида намертво впечатался ей в память. Она всегда будет винить себя в смерти сына. А Дэвид ей это позволит, не напомнит о том, что именно его и Джима обуяла жажда деятельности, именно им принадлежала идея воспользоваться тропой в лесополосе.
— Брэд? — С какой радостью услышал он этот голос, пусть и наполненный тревогой. — Ты здесь, дорогой?
— Я здесь, Би.
— Как ты?
— Отлично. Слушай внимательно, Би, и держи себя в руках. Джим Рид мертв. Как и Колли Энтрегьян, что жил у магазина.
Кто-то ахнул, потом Сюзи Геллер начала вновь и вновь выкрикивать имя Джима. У Брэда был уже почти исчерпан запас эмоций и физических сил, поэтому крики Сюзи вызывали только раздражение… и страх, что они привлекут внимание очередных чудищ, вроде пумы с оранжевыми клыками и койотов с человеческими пальцами.
— Сюзи? — послышался из дома голос Ким Геллер. Тут и она завопила, словно бритвой прорезая залитый лунным светом воздух. — Сю-ю-ю-ю-ю-зи-и-и-и! Сю-ю-ю-ю-ю-зи-и-и-и!
— Заткнись! — крикнул Джонни. — Господи, Ким, ЗАТКНИСЬ!
И чудо свершилось: она заткнулась. Лишь девушка продолжала кричать, словно убитая горем Джульетта из пятого акта знаменитой трагедии.
— Святой Боже, — пробормотала Одри. Она зажала уши ладонями и вцепилась пальцами в волосы.
— Би, — обратился к жене Брэд, — угомони этого цыпленка. Все равно как.
— Джим! — кричала Сюзи. — О-О-О-О! БО-ОЖЕ-Е! ДЖИМ! О-О-О, НЕ-Е-Е-Т! О-О…
Пощечина. И крик как ножом отрезало.
— Не смей бить мою дочь! Не смей бить мою дочь, сука. Мне без разницы, чего ты там добиваешься, но бить ее не смей! Толстая черная сука!
— Когда же это кончится! — Синтия закрыла глаза, как ребенок, который не хочет смотреть испугавший его фильм.
Брэд затаил дыхание, ожидая, что Белинда сейчас взорвется, но она проигнорировала вопли Ким и обратилась к нему:
— Вы хотите передать нам тело, Брэд? — Ровный, уверенный голос, обладательница которого держит себя в руках.
Брэд облегченно выдохнул:
— Да. Ты, Кэмми и Дэйв будете его принимать.
— Хорошо. — В голосе Белинды по-прежнему не было никакой паники.
— Ким! — крикнул из-за забора Брэд. — Миссис Геллер! Почему бы вам не уйти в дом, мэм?
— Действительно! — В тоне Ким чувствовалось облегчение. — Думаю, это хорошая идея. Мы уйдем в дом, правда, Сюзи? Умоемся холодной водой. Нам это только пойдет на пользу.