Реи?с
Шрифт:
Алехин посмотрел на Липу внимательно. Только что на их глазах погибла куча людей. Их самих чуть не убили, а она – про какой-то роддом.
– Вы, наверное, думаете, какая дура, да? – смутилась под его взглядом Липа. – Всех поубивали, мы чудом, типа, живы, а она какую-то фигню лепит, да?
– Ничего я такого не подумал, – Алехин отметил проницательность девушки и покачал головой. – Просто верчу головой. Голова гудит.
– Да и прическа у меня сейчас «я упала с самосвала, тормозила головой», да? – Липа стала наощупь поправлять волосы руками. – У меня тоже ум за разум зашел, честно. Просто чтобы вы не думали, что я всегда проституткой была.
– Да
Шествие пенсионерок закончилось, а Алехин все не нажимал на газ. Улица была пуста. Ни людей, ни машин. Окружающий пейзаж все больше напоминал Алехину город-призрак из американских ужастиков про ходячих мертвецов.
Липа помолчала немного и продолжила свой рассказ о том, как «санитарка-звать-Тамарка» осваивала роддом. Вставала в пять утра, чтобы на смену успеть. Приезжала сонная и сразу в палату к новор'oжденным.
– А они все орут как резаные, – Липа прижала ладошки к щекам и широко открыла рот, изображая резаных. – Они все в металлических кроватках по периметру палаты, запеленатые такие, как куколки. У них на каждой кроватке – бирочка, на ручке – бирочка, и на шее на веревочке бирочка висит. У покойника бирочка на ноге, а у новор'oжденного – на руке. Так что – туда и оттуда, как говорится, с бирочкой. Это чтоб не попутать бэбиков. На всех бирочках одно и то же написано: пол, имя матери, вес при рождении, дата и время. Ну, рождения в смысле.
Дальше Липа в деталях рассказала, как перепеленывала «бэбиков» ровно шесть раз в сутки.
– Надо всем попы помыть, марганцовкой пупы обработать, а потом разложить на поднос такой на колесиках и мамашкам развезти по палатам на кормление.
Детей Липа укладывала «по нескольку штук» на одну каталку. На ней стояли пластиковые ячейки, куда она их «л'oжила» по одному.
– Пока мамашки кормят, я бегом взад. В палату. Грязные пеленки вынести в стирку. Все в какашках и писюшках. Потом чистые постелить, полы помыть. Шесть раз в сутки мыла, как моряк палубу. Да, у меня моряк был знакомый, хотя какой он, на фиг, моряк. Просто пришел из армии со флота, ну, дембельнулся, так? В форме с лентами такой ходил целый год, пока пьяный под трамвай не попал. Так вот он говорил, у него сверкала, как у кота яйца. Ну, палуба, в смысле, сверкала то есть. Я не знаю, как у кота сверкают, у меня кошка, но полы у меня сверкали. Это точно. Так привыкнешь тереть, что ночью просыпаешься, а руки сами – туда-сюда. Только еще раком встать.
Липа засмеялась и взмахнула руками, словно застеснялась сказанного. Глаза заблестели. Ей было и смешно и горько это вспоминать, словно не с ней было.
– Да, кому расскажи, не поверят, – вытерла слезы Липа. – Самое ужасное было не это, а когда рождались мертвые бэбики или при родах умирали. Или после родов сразу в интенсивной терапии. В палате, в смысле. Их нужно было завернуть в пеленки и положить в морозильную камеру. А потом с нашим неонатологом Лилией Петровной Самофаловой ехали на больничной машине с этими трупиками в морг, на вскрытие. Я это так ненавидела – прямо жуть!..
Липа замолчала и уставилась в окно. Алехин надеялся, что эта ужасная тема закрыта, и он скоро забудет о том, что его девочек ни на какое вскрытие не возили – нечего было везти... Но, помолчав с минуту, Лилия продолжила рассказ:
– Еще для меня кошмаром конкретным было выносить мусор с абортария. Ну, там ручки-ножки. Сроки беременности разные. Если срок большой, то плод сформирован. Ну, там с ручками и
Проехали еще два квартала. Мимо какого-то сгоревшего стадиона с почерневшими от сажи стенами с колоннами. Сильнее всего на свете сейчас Алехин хотел, чтобы она заткнулась. Чтобы подавилась чем-нибудь. Или просто закашлялась. Липа продолжала:
– Упаковывают мусор и выносят с отходами из кухни на помойку. А там больничные собаки с крысами между собой дерутся, кому что. Я плакала все время. А когда приходила на работу, то среди новор'oжденных выбирала себе любимчика и пеленала его, как своего. Ну а потом, как в кино, как в сериале, – фотограф один, там друг его, значит, фотосессия, эскорт и – пошло-поехало…
Алехин остановил машину. Выбежал. Согнулся. Его жилистое тело дернулось пару раз. Блевать было нечем. Он опустился на одно колено, оперся рукой о землю. Подумал, хорошо, если дети и Лена погибли в воздухе. Распались на тысячи мельчайших кусочков. На атомы и молекулы или как там это называется. А вдруг они долетели до земли? Пусть даже мертвые?..
Липа вышла из машины, подошла к нему. В этот момент они услышали истошный женский крик:
– Военный, военный, помогите! Помогите!..
Возле помойки с тремя переполненными, даже на расстоянии зловонными мусорными баками несколько женщин склонились над чем-то, стеная и причитая. От их криков Алехин пришел в себя. Поднялся, вместе с Липой подошел к ним и отодвинул рукой чью-то загораживавшую обзор спину.
На тротуаре на спине лежала девочка лет десяти. Ее безжизненное лицо было бледное, как восковая бумага, платье, все в темных пятнах, измято и порвано, ноги окровавлены выше колен. Она была мертвая.
«Не может быть! – словно током ударило бывшего опера по прозвищу Бульдог. – Этого, б...дь, не может быть!»
Подполковник Сергей Алехин почувствовал, как по хребту снизу вверх стремительным ручьем пробежала ледяная волна.
Правый глаз девочки – открыт. Он был похож на перегоревшую лампочку от карманного фонарика. На месте левого зияла черная, кровавая дыра.
Глава семнадцатая
КУ-КЛУКС-КЛАН
Донецк. Август
Ближе к вечеру потрясенные и вымотанные Алехин с Липой добрались до Ворошиловки – как называли дончане Ворошиловский район, облюбованный для проживания местными олигархами, ментами, бандитами и прочими власть имущими.
Б'oльшую часть пути они молчали. Да и о чем было разговаривать после всего пережитого. Там на проспекте, не дождавшись вызванных еще до их появления милиции и «скорой», они завернули тело девочки в одеяло, принесенное одной из женщин, и сами отвезли его в городскую клиническую больницу №2. К ним вышел толстый мужик в камуфляже и с рацией в нагрудном кармане. Сказал, что дежурная бригада на операции и принять тело некому. И чтобы они либо дожидались, пока освободятся врачи и составят акт, либо оставили труп и свои паспортные данные. Алехин не хотел светиться, и непонятно, чем бы все это закончилось, если бы не Липа. Одно только произнесенное ею магическое слово – точнее, фамилия – мгновенно разрядило ситуацию. Охранник принял труп, сам написал расписку и, пожелав счастливого пути, провожал взглядом удаляющийся «Патриот», записав на всякий случай номер.