Реинкарнация. Повелитель
Шрифт:
– Да, Рони!
Ответила женщина и, и подойдя к столу, принялась убирать посуду.
– Создатель вручил нашему сыну великую силу! Он, скорее всего ещё не догадывается об этом. И мы не вправе с тобой показывать свою слабость, лишая его веры в будущее.
Не замечая её ответа, говорил мужчина, поднимаясь с табурета и накидывая на плечи заячий полушубок.
– Я поняла тебя, любимый!
Промолвила женщина, вытирая фартуком руки.
– Очень хорошо! И пойми меня правильно! Я запрещаю ему пользоваться его даром без моего разрешения, лишь для его блага!
Внимательно посмотрев на жену, пояснил он.
– Я поняла тебя, любимый!
Ещё раз повторила Тельциния.
– А теперь, пора будить его! Кобыла застынет на морозе!
Закончил
– Норман, вставай!
Бородатое лицо мужчины склонилось над мальчиком, и в который раз повторило;
– Вставай, Норман!
Но тот, в ответ, лишь повернулся на другой бок и засопел ещё громче.
– Пусть ещё поспит!
Умоляюще глядя на коренастого мужчину, тихо прошептала стоявшая рядом с ним красивая брюнетка.
– Он вчера вымотался с Ланой, удаляя ей боль в спине.
– Не лезь не в своё дело! Пойди лучше приготовь сыну завтрак.
Строго огрызнулся тот. И вновь обращаясь к спавшему ребёнку, промолвил;
– Сынок, поднимайся!
Голос отца на этот раз прозвучал строже и мальчик с большим трудом разомкнул тяжёлые веки.
– Пап, ну ещё чуть-чуть, можно?
Простонал ребёнок, но мужчина стоял на своём;
– Нет, сын! Пора собираться! Иначе, дотемна не успеем.
Мальчик, подчиняясь воле отца, нехотя поднялся с деревянных нар, укрытых рваными шубами и принялся одеваться. Наконец, наскоро позавтракав рыбным супом, он накинул на худенькие плечи не единожды заштопанный заячий полушубок, на голову натянул из такого же меха шапку и выскочил, громко хлопнув дверью, вслед за отцом из дому. Лицо сразу же обожгло морозным северным ветром, а от стука ветхой двери с низкой соломенной крыши свалился огромный пласт снега, обсыпав ребёнка с ног до головы.
– Ой! Ой! Ой!
Громко завопил Норман, выбивая из-за ворота полушубка снег и забыв на время о сне.
На крик, в открывшуюся вновь дверь, показалась мать.
– Что случилось?
Взволнованно спросила она, но увидев происходящее на улице, мило улыбнулась и скрылась опять в доме. Отец же, не обращая внимания на вопли сына, подошёл к стоявшей у ворот запряжённой в деревянные сани низенькой рыжей лошадке и, поправив на ней сбрую, крикнул:
– Садись, давай! Нечего верещать на всю деревню!
И не дожидаясь ответа, плюхнулся в сани первым. Следом за ним, разворошив сухое сено, уселся и мальчик.
– Но, милая!
Ещё больше повысив голос, скомандовал мужчина, легонько хлопнув кнутом по горбатой спине рыжей кобылы. И животное, пугливо дёрнувшись, послушно потащила сани в сторону реки, за которой тёмной полосой на фоне белого снега выделялась кромка леса.
– Ничего, Норман, мы мигом обернёмся! Давеча я всё уж заготовил! Там всего лишь воза на три. Без дровец, сам понимаешь, никак нельзя. Зима ныне рано пришла. Видать студёная будет!
Бухтел отец, не поворачиваясь к сыну. В то время, как мальчик, забравшись по голову в ароматное сено, молча наблюдал за отдалявшейся с каждым шагом лошади, деревней. Откуда тонкими, извилистыми струйками поднимался в утреннее небо серый дым от печных труб. Мужчина что-то продолжал говорить, а ребёнок, под его монотонную речь и размеренный скрип деревянных полозьев о снег, начал уже смыкать глаза. Как вдруг, его внимание снова привлёк дым. Только на этот раз он ему показался более тёмным и густым.
– Пап! Оглянись назад! По-моему, там что-то горит!
Не веря своим глазам, пробурчал мальчик, обращаясь к отцу.
Мужчина, натянув вожжи, остановил лошадь. А за тем, встав во весь рост, повернулся к деревне, приложив правую руку ко лбу. В тот же момент грудь его тяжело задышала и он в ужасе воскликнул;
– Бог мой, да там, видно, вся деревня в огне!
Не присаживаясь, мужчина круто развернул животное. И больно ударив кнутом по спине, во весь опор погнал её обратно к дому. Ещё издали и отец, и сын заметили причудливых всадников, разъезжавших между горящими строениями. Они, размахивая толстыми палицами с вкрученными в них острыми железными шипами, и такими же длинными мечами, нападали на отчаянно сопротивлявшихся селян, вооружённых лишь вилами да топорами. А подъехав ближе, увидели воочию этих высоких, бородатых воинов с густыми, растрёпанными волосами. Одетых в сшитые наспех куски лисьих шкур. Под ними, хрипя, с пеной у рта, злобно били копытами, крупные, серого цвета животные, которые, были с длинной мохнатой гривой, таким же хвостом и единственным небольшим, но острым рогом между раскосых глаз.
– Это Кельтуки! Люди с Севера!
Громко крикнул мужчина сыну и направил коня к дому, надеясь застать там ещё живой и невредимой супругу. Но тот, как и многие другие, в это время, тоже был весь охвачен огнём. У крыльца суетились невиданные доселе спешившиеся воины. Видимо деля между собой нехитрые захваченные пожитки. А ближе, у дороги, неподвижно лежало окровавленное, изуродованное тело женщины. Увидев эту картину, мужчина, схватил топор, и на ходу соскочив с саней, бросился навстречу грабителям. Но те, заметив приближавшуюся повозку, были, скорее всего, готовы к такому повороту событий. Поэтому, отложив в сторону награбленное добро, один из них поднял тяжёлую палицу, и умело ударив ей, отбросил нападавшего человека, словно тряпичную куклу, назад к саням. Тело мужчины упало в снег, быстро оросив его кровью. Мальчик же, с трудом остановив лошадь, спрыгнул с повозки и бросился к умирающему отцу.
– Папа! Папа!
Не своим голосом безутешно кричал мальчик.
– Папа, не умирай!
Но тело отца молчало, отдавая кровью последнюю дань холодному зимнему дню. Наконец, он напрягся, и из последних сил подняв веки, посмотрел в глаза сыну. А за тем, вяло произнёс;
– Не плачь, сын! Ты же мужчина!
Глаза Рони закрылись, и он обмяк на руках рыдающего ребёнка.
Воины, уже закончили делёжку награбленного добра, а мальчик всё никак не мог успокоиться. И тогда убийца отца подошёл к Норману и грубо пнул его меховым сапогом в бок. Тот, отлетев в сторону от мёртвого тела, поднял проницательный взгляд на воина и посмотрел ему в глаза так выразительно, что у того, задрожав, вяло опустились руки. После чего он дико закричал и вспыхнул синим огнём. Его приятели, вначале, в ужасе отступили, а за тем бросились тушить товарища. Но всё было тщетно. Ни снег, ни одежда, которой пытались сбить пламя, не помогли. Обугленное, извивающееся в муках тело, беспомощно упало в снег и полностью сгорело дотла. Не понимая, что происходит, один из друзей сгоревшего собрата, вытащил из ножен меч и тоже хотел подойти к ребёнку. Но так же, как и его предшественник, напоровшись на взгляд мальчика, снова дико завизжал и вспыхнул. На этот раз могучие воины, не на шутку испугавшись, бросились врассыпную. А Норман, вновь на коленях подполз к отцу и, подняв на руки его безжизненную голову, вновь глухо зарыдал. Ребёнок не чувствовал ни холода, ни слёз, обильно льющихся из немигающих глаз, ни времени, которое остановилось вместе со смертью матери и отца. Пока кто-то не накинул ему мешок на голову. Тогда Норман ощутил, как чьи-то сильные руки, связав его, небрежно бросили на спину животного. После чего, пустив того аллюром, повезли в неизвестном ему направлении.
Третья глава
Кельтуки
Сколько времени продолжалось путешествие на спине животного, мальчика совершенно не волновало. В глазах неотступно стояло серьёзное лицо отца, менявшееся на добрую улыбку матери. Но наконец, тряска закончилась. И через некоторое время его сняли с взмыленной спины и куда-то оттащив, усадили. А когда ребёнок почувствовал тепло, то понял, что рядом горит костёр. Кто-то невдалеке громко разговаривал и смеялся. За тем, запахло жареным мясом, и Норман почувствовал, как в животе глухо заурчало. Голод давал о себе знать гулкими позывами желудка. Мальчик заворочался и голос затих. Но вскоре раздался совсем рядом;