Реинкарнация. Роман
Шрифт:
– Всем сесть, – обернувшись назад, тихо продублировал Крымский секретарь. Мы опустились на стоявшие у балюстрады стулья, я аккуратно положил «Хонер» на свободный сбоку.
– Так какие тут у нас таланты, а, Николай Карпович? – обратился к подчиненному Щербицкий с породистым лицом – Давай, докладывай.
Тот было с пафосом начал, но Брежнев его остановил, чуть подняв руку.
– Пусть сами расскажут, по порядку. А мы послушаем молодежь. Кто первый?
Возникла короткая пауза, как нередко бывает в таких случаях,
– Я Галя Ланская! – звонко сказала она. – Пишу стихи и публикуюсь в «Комсомольской правде!».
– Похвально,– шевельнул бровями Генсек. – Почитай нам что-нибудь, дочка. Окружение, изобразив улыбки, одобрительно закивало.
Девица, набрав в грудь воздуха, выдала поэму про молодых строителей Братской ГЭС. Все внимали с интересом, после чего Леонид Ильич констатировал «хорошо», а остальные немедленно захлопали в ладоши.
Потом встал лет пятнадцати хмырь в очках, оказавшийся мастером спорта по шахматам и стал излагать теорию Капабланки*, что также вызвало удовлетворение сановных слушателей.
За ним выступил еще один. Явно не нашего круга. Он был юным мичуринцем и рассказал о новом сорте огурцов. Выведенных юннатами на селекционной станции.
– Да, – Гимн или «Прощание славянки» здесь не канают, – мелькнула в голове мысль. – Надо что-нибудь такое, что бы сразу раз – и в дамки.
И тут меня осенило. Исполнить «Малую землю!» Была такая песня, написанная четырнадцать лет спустя композиторшей Пахмутовой на слова поэта Добронравова. По спецзаказу.
В 1943 году Брежнев был начальником политотдела армии на Малой земле и, помнится, высоко ее оценил. Даже написал книгу.
Этот ход мне показался безошибочным, поскольку тут я действительно мог произвести впечатление. Не то, что какая-то там теория Капабланки.
Все мои составляющие решение одобрили. Кроме прокурорской.
– Сие есть мошенничество – изрекла она. – Присвоить чужое произведение.
Остальные на нее зашикали, внутри чуть захрипело. Не иначе придавили.
Я демонстрировал свой талант последним. По принципу «не лезь в герои, пока не позовут». Усвоенному за последние двадцать лет жизни в демократической России.
– Песня «Малая Земля»! – встал и четко доложил. Когда уставший от талантов Леонид Ильич, вяло поинтересовался, что я имею сказать, а Громыко тайком зевнул, поглядывая на часы. Видать куда-то торопился.
– Вот как? – чуть оживился Генсек. – А ну давай, парень, исполни.
Я шустро извлек из футляра блестевший перламутром инструмент, одел наплечные ремни и нажал оркестровый регистр. Для большего впечатления.
– Музыка моя! Слова тоже мои! (сбрехал). Исполняет Никита Волобуев!
Потом выдал вступительные аккорды – баян звучал как оркестр, и голосом Магомаева затянул
Малая земля. Кровавая заря…
Яростный десант. Сердец литая твердь.
Малая земля – геройская земля,
Братство презиравших смерть!
старательно выводил, отмечая реакцию главных слушателей.
В глазах бывшего политотдельца, ставшего маршалом, возник неподдельный интерес, его окружение косилось на Брежнева и тоже внимало.
– Так, вроде процесс пошел, – подумал я и выдал второй куплет. С надрывом.
Малая земля. Гвардейская семья.
Южная звезда Надежды и Любви…
Малая земля – российская земля,
Бой во имя всей Земли!
Судя по всему, патетика передавалась старшему поколению, поскольку все сановники подтянулись и сделали героические лица.
Последние два куплета я проорал на максимальном творческом подъеме. Правда, в конце сорвался на фальцет, но это не сказалось на общем впечатлении от шедевра.
Будущий генералиссимус и четырежды Герой даже прослезился, а его свита стала перешептываться, одобрительно кивая головами.
– Дай я тебя поцелую, композитор, – прочувствовано сказал Леонид Ильич. После чего встал с кресла, подошел вплотную и облобызал меня в обе щеки. Пахнуло коньяком и хорошим одеколоном.
– Вот это талант! – полуобернулся к соратникам. И сказал одному, в роговых очках: – Дмитрий Федорович, надо бы определить парня в оркестр Александрова*.
– Ба! – так это же Устинов*, вспомнил я. В бытность моей службы на флоте он был секретарем ЦК, возглавлял комиссию по приему в строй нашего подводного ракетоносца и даже выходил с командой в море.
– Кстати, ты сынок как? – похлопал меня по плечу Генсек. – Желаешь быть солистом военного ансамбля?
– Никак нет! – по уставному вытянулся я. А про себя подумал «во поперло!» И выдал: – Хочу быть чекистом и охранять безопасность нашей социалистической Родины. Как Феликс Эдмундович Дзержинский!
– Однако! – поползли вверх густые брови. – Ну что ж, чекистом так чекистом (опустились вниз). Там всегда нуждаются в талантах.
Затем Леонид Ильич пожал нам всем руки, пожелав всяческих успехов, а потом крымский секретарь негромко произнес «все на выход».
Далее молодых дарований угостили мороженым, фруктами и соками в уже накрытом зале (фуршетов тогда еще не было), после чего все отправились домой. Выполнять полученные заветы.
Мотор «Волги» ровно жужжал по асфальту горного серпантина, с одной стороны зеленели сосновые леса, кедры и эвкалипты, с другой голубело море с куда-то плывущим белым лайнером.
– Ну, ты даешь, сынок, – сказал мне до этого ошарашено молчавший родитель. – А мы с Элеонорой Павловной планировали тебя в МГИМО*. Стал бы дипломатом, как Громыко.