Река снов. Том 3
Шрифт:
Из эльфийских книг я выписал про Баэлнорнов. Это эльф, ставший личем, но при этом он как бы не служит злу, а вечно служит своему роду. При этом он остается на светлой стороне бытия. Но во втором манускрипте содержался намек, что-таки смерть и воскрешение портят и Баэлнорна, хоть и не так страшно. И он способен осознать, что творит Зло, и устыдиться своего поступка, после чего умирает окончательно. Про Баэлнорнов я слышал впервые. Существование их также вызывает у меня сомнение. Эльф, идущий на смерть ради кого-то, эльф, вечно служащий своему роду – это противоречит образу эльфа, который сложился для меня. По-моему, эльфы совершенно противоположны этому. Кроме того, коль стать Баэлнорном возможно, и это не какая-то легенда Зари Рождения Мира, то за минувшие двести лет некий эльф-маг должен был стать Баэлнорном и спасти эльфов от пришлых. Чего мы не наблюдаем.
Но на всякий случай нужное я записал. Вдруг Ашмаи – это Баэлнорн, устыдившийся долгих поисков
Размышления, как я смогу достать Ашмаи, довели меня до раздражения и головной боли. Выходило, что никак. Плюс куча вампиров, низшей нечисти, големов и прочего, которые будут толпиться вокруг лича. Только на прорыв в Цитадель Зла потребуется целая армия.
Куда ж ведут меня эти сны? А, кстати, что мне снилось сегодня? А ничего. По крайней мере, не запомнил. Раздражение мое усилилось, и я решил, что хватит думать, пора идти завтракать.
После завтрака я прошелся по храмам, где продолжил морально падать, собирая Силу там. Но что ж делать, если ходя по этому городу порока и вседозволенности, я не ощущаю естественных токов Силы? Наведенных источников сколько хочешь: зачарованные двери, руны крепости на заборах и стенах домов, магические сигнализаторы на входах в казино и богатые дома, а естественных – не ощущаю. Может это оттого, что на улицах ни деревца? Или пороки городских жителей так влияют?
До обеда я мрачно томился в гостинице, а пообедав, захотел подремать. Но сон не шел. Какой-то неудобный и неудачный день получается, ибо все идет не так. Что я еще не сделал?
Оружие закупил. Консервы – пока рано, ибо неясно, когда потребуются и на сколько дней. Амулеты тоже закупать преждевременно, ибо неясно, в каких есть нужда. Гостиницу я оплатил еще за три дня. Белье постирают только завтра. Ах да, я хотел ножны под трофейный стилет сделать. И надо подумать, как оружие разместить для похода. Раньше я носил в поле нож на поясе, а осиновый кол за правым голенищем. Тесак рассчитывал пристроить на ранце справа, благо там есть крепежная петля. Рукоятка при этом торчит над плечом и можно вытаскивать через него. А вот теперь сложности есть – стилет слишком длинный, чтоб его за голенище совать. Прикинул, как он на поясе будет размещаться – тоже получается неудобно (живот у немолодого мага малость отрос). Путем разных проб и прикидок решил, что ножны делать надо, но носить его придется в ранце, а на себя вешать только в особых случаях. Потом прятать обратно. Нож без разгрузки, как и прежде, останется на поясе, а при ношении жилета переедет в специальный карман для него. Кол, как обычно, будет за правым голенищем, при нужде может переехать в разгрузку, поближе к руке. Решил также разрядить набитые магазины к карабину (кроме одного) – пусть отдохнет и фонтан, то бишь пружины. После чего отбыл на поиски изготовителя ножен. При этом чуть не забыл сам стилет – пришлось возвращаться.
Портье гостиницы сказал, что неподалеку есть мастерская, владелец которой изготавливает перевязи, ремни, седла и вьюки, наверное, он сможет и ножны сделать из кожи. И назвал, куда надо пойти. То ли я недослушал, то ли сам портье напутал, но мастерскую я еле нашел, и оказалась она в противоположном направлении, нежели я представлял себе. Или все-таки день не благоприятствовал?
Владелец, абориген из харазцев, сказал, что изготовить ножны он сможет и даже практически сразу, если я имею возможность часок посидеть в мастерской. У меня других планов не было, поэтому я согласился. Харазец оказался болтливым, но, пока язык его молол, руки активно делали свое дело. Я бывал в его родных местах, поэтому мы могли обсудить их красоты и редкости. Рассказ про то, как я туда попал, я предусмотрительно опустил, сказав, что служил тогда у барона и сопровождал того в путешествиях. И не зря. Харазец родился в Иш-Велере и покинул его, опасаясь кары за участие в том достопамятном восстании. Как выяснилось, про наш разгром Сендера ходили ужасающие слухи, подогретые восточной фантазией. Мы вроде бы снимали жертвам побогаче кожу с одного пальца каждый день. Лишенный кожи палец загнивал, и жертва сходила с ума от боли. Так якобы мы выдавливали из градоначальника Сендера и богатых людей сведения, где находятся их сокровища. Градоначальник якобы выдержал шесть дней пытки, потом сошел с ума и умер на девятый день. Прочим у кого сокровищ однозначно не было, мы якобы отрубали одну руку, одну ногу, выкалывали левый глаз (это была такая жертва темным богам нордлингов) и сбрасывали умирать в городские рвы.
Ну не скажешь же бедняге, что градоначальника (по-тамошнему аллишпана) разорвало на стене снарядом еще до прорыва внутрь. И девяти дней на такое у отряда не было. По обычаю, грабили город три дня, после чего капитан повел отряд дальше. Некоторых наемников из винных погребов и наскоро созданных мини-гаремов приходилось вырывать силой. Но всех оторвали и в строй поставили. Во рвах же лежали только те, кто во время боя туда свалился и там помер. Хотя ходить и видеть вокруг три дня разгула наемников было очень тяжело. Спасало только то, что раненых и больных было до демоновой матери, поэтому времени на эти зрелища было немного. Мы с Арреном и прикомандированными помощниками работали не покладая рук и амулетов. Всего пользовать пришлось сотни полторы раненых и больных, но большая часть пострадала легко. Много было жаловавшихся на ухудшение слуха и головную боль. Харазский владыка выделил много динамита, из которого мы понаделали самодельных гранат (полуфунтовая шашка, обмотанная проволокой, и с куском шнура) и не жалели их, кидая во все помещения. После того в домах «лежал живой на мертвом, а мертвый на живом», а сверху была мебель. Ну и гранатометчикам тоже взрывом уши портило. Пара нордлингов, для демонстрации смелости слишком укоротивших шнур, пострадала посильнее.
Я кивал и поддакивал мастеру, а перед моими глазами вставали позабытые картины этого бедствия. Вот денек-то выдался. После часа мучений, мастер показал мне готовый образец. Ножны он сделал из кожи, с деревянным наконечником и металлическими заклепками. Он сказал, что быстро получилось, так как ему часто приходится такие ножны делать, поэтому есть и заготовки, и рука набита. Такие стилеты любят носить удалые молодцы, ходящие в ватагах по реке.
Я расплатился, повесил стилет на пояс и вышел. Путь мой лежал в гостиницу, но находиться там не хотелось. В порядочном городе вроде Твери или Нижнего я бы погулял в саду или по набережной, а здесь такого не предусмотрено. Поэтому я зависал в здешних трактирах, пил белое вино и пытался избавиться от нахлынувших воспоминаний, растревоженных харазцем. Но они все всплывали и всплывали…
Отрядом командовал капитан Эрдин, родом из какого-то аборигенского государства на астраханской границе. Лет ему было под пятьдесят, но седины у него почти не было. Гладкое, почти без морщин лицо, глубоко посаженные черные глаза. Голову он брил наголо, усы тоже, а бороду отращивал. Дисциплину в отряде он поддерживал исключительную. Все знали, что хоть он голоса в разговоре никогда не повышал, но виноватый всегда получит, что ему причитается по Кодексу.
Вообще не выполнить безнаказанно любое приказание Эрдина можно было только в случае абсолютной невозможности это сделать. Лейтенантом был его двоюродный брат Эрру, чуть помоложе капитана. Ветераны рассказывали, что Эрру смолоду отличался бесшабашной храбростью и всегда лез в самое пекло. Однажды и получил топором по голове. Шлем и череп не выдержали. С неделю он лежал между жизнью и смертью, но потом оклемался. Храбрости не утратил, но с памятью у него стало твориться что-то странное – он не помнил ничего дольше пяти минут. Потом все из головы вылетало. Как-то он даже забыл, как зовут его братца. Поэтому, чтобы не было казусов, его как тень сопровождал ординарец, служивший ему вместо памяти. Эрдин специально подобрал на это парня непьющего и дамами не интересующегося, чтобы того ничто не отвлекало. Эрру ростом был с меня, а в плечах даже шире. Лицо и руки испещрены шрамами. Видимо, каждый раз, когда лез в самое пекло, так и получал ранение. В отличие от всех отрядных командиров он совсем не пил. Думаю, это последствия встречи с топором – поврежденная голова алкоголь просто не выносила.
Обращаться принято было по званию: капитан, лейтенант – склонив голову, чтобы подбородком коснуться груди, но вне боя. В бою это не требовалось. Еще в отряде было три командира рот и начальник артиллерии. Они назывались мастерами и приветствовались без склонения головы. Был еще один мастер, заведовавший тылом отряда, по традиции называвшийся грабежных дел мастером. После захвата добычи на нем лежала обязанность принять ее, оприходовать и разделить, согласно контрактам и обычаям. Мы с Арреном должны были называться владеющими, но поскольку по положению и доле добычи были приравнены к мастерам, то часто нас так и называли.
Солдат отряда должен был предоставить свою добычу на глаза мастеру грабежных дел и сдать то, что положено сдавать. Деньги и драгоценности он сдавал обязательно, оружие и одежду оставлял себе по обычаю, амулеты тоже. Эрдин тут внес новшество, чтобы предметы с магической начинкой прежде показывали магам, чтобы те установили, не будет ли от этого неприятностей. Если все было безопасно, то владелец оставлял себе их. Вино и еда тоже полагались тому, кто их нашел, за исключением особых случаев, когда в них была резкая нехватка. Тогда объявлялось заранее про особый случай, и нашедший получал себе только часть в качестве поощрения. Утаившего добычу ждали кары, согласно Кодексу. Тут все было правильно, поскольку солдат не боялся, что останется обделенным, если находился на посту далеко от места, где была основная часть добычи. И не выходил из боя, боясь не успеть на грабеж. Да, пленных тоже было положено сдавать, поскольку выкуп или продажа шли централизованно. Правда, в Сендере три шибко деловитых озерника устроили полевой бордель из захваченных женщин. Но, чтоб не попасть под Кодекс, плата за пользование взималась вином, дабы все выглядело «дружеской услугой», за которую не платят, а как бы благодарят.