Реки не умирают. Возраст земли

Бурлак Борис Сергеевич

В еще худшем положении оказались четвероногие обитатели приречных мест — лоси, косули, зайцы, бобры, лисы, которых немало развелось в последние годы под охраной закона. Они вообще вели себя беспечно в своих заказниках, не догадываясь, как им придется туго во время большого паводка. И начался невообразимый переполох среди беззащитного зверья: плыли, звучно отфыркиваясь, тяжелые лоси, пугливо жались на островках изящные косули, метались из стороны в сторону зайчишки вместе с матерыми лисицами.

Деды Мазаи космического века бросились выручать их из беды. С утра до позднего вечера тарахтели лодочные моторы в затопленных

лесах. Зайцев спасали без особого труда, как и в былые некрасовские времена, но косули, завидев человека, кидались прямо в круговерть. Хорошо, что Мазаи на моторках вовремя настигали их, когда они уже выбивались из сил.

Горожане с тревогой поглядывали с набережных на свои дачки-ульи: выстоят или не выстоят? Над Уралом кружили вертолеты, зорко высматривали, кому там нужно прийти на помощь. Ну и, конечно, больше всех были возбуждены ребята, целыми днями пропадавшие на берегу вместо того, чтобы учить уроки.

Птицы прилетели тоже до срока и тоже почти одновременно все — грачи, жаворонки, скворцы. Над голыми осокорями и ветлами стоял невыносимый грай: шел капитальный ремонт гнезд.

На ковыльных, нераспаханных пригорках повылазили из нор отощавшие суслики, тушканчики, редкие по нашим временам сурки. И в небе появились беркуты, с восходом солнца парившие над степью.

Георгий Каменицкий собрался в дальнюю дорогу, не дожидаясь, когда схлынет половодье. Путь его лежал в самый глухой угол области, в Притоболье, где находилась одна из партий Восточной экспедиции. Он пригласил с собой и Павлу, которая давно намеревалась побывать в тех местах.

Они выехали чуть свет, чтобы к вечеру обязательно быть в Ярске, а на следующий день уже добраться до Тобола.

Великолепно южное предгорье в эту пору! Омытые вешними водами крутобокие шиханы начинают зеленеть свежим ковыльком, хотя у подножия их все еще белым-бело от прошлогоднего седого ковыля. Подснежники торопливо отцветают, но лиловые кулижки колокольчиков видны с дороги, на обочинах которой пышно распускаются тюльпаны — белые, желтые, пунцовые. Островки льдистого снега остались лишь в распадках, куда всю зиму напролет поземка старательно сметает снег с шиханов. Острые макушки их отливают мягкой синевой гранита, искусно отполированного ветрами.

Георгий знал эти горы наизусть и охотно показывал Павле, где и что хранят они в своих п о д в а л а х. Она с удивлением смотрела на южный торец Уральского хребта: он широкой парадной лестницей выходил к самому берегу реки, за которой начиналась уже Азия.

На пологом склоне ближнего увала кто-то, верно, из местных трактористов, пахавших зябь, вывел размашистым почерком своих плугов заветное имя «Катя».

Оно было видно издали на травянистой залежи.

— Вот как у нас теперь объясняются в любви! — сказал Георгий, махнув рукой в ту сторону.

— Да, объяснение на виду у всех, — сказала Павла.

— А может, это озорная трактористка оставила свой автограф с прошлой осени.

— Вряд ли.

— Ну тогда, значит, надпись, вполне достойная шекспировской любви!

Тихо улыбаясь, Павла искоса наблюдала за Георгием, который не взял шофера и правил сам. Когда он был в отличном расположении духа, то и суровость пропадала в его чуть прищуренных глазах, и складки в уголках полных губ не казались уж больше горьковатыми. Именно таким она

знала Георгия в те сороковые годы, когда он ходил в шинели нараспашку — молодой, неунывающий капитан.

До Ярска они добрались еще засветло, хотя вторая половина пути оказалась потруднее: новое асфальтированное шоссе кое-где перехватили мутные потоки с гор. «Газик» чуть ли не плыл, как амфибия.

В Ярске, близ железнодорожного моста, спешно разгружались платформы с камнем и балластом. Наверное все путейцы собрались на этом уязвимом километре, что коротким полудужьем, точно плотина, едва сдерживал натиск Урала, вышедшего из берегов.

— Знакомая картина, — сказал Георгий, остановив машину на окраинной улице. — Впрочем, той весной, когда я уезжал в действующую армию, тут было пострашнее... На всю жизнь — запомнилось.

И он начал вспоминать, как тридцать лет назад Урал за одну ночь размыл насыпь. Далекий фронт в течение нескольких часов как бы вплотную приблизился к Ярску, — весь город — от мала до велика — вышел на дорогу, которая связывает Южный Урал с Волгой. Люди работали, не считаясь с тем, что в их собственных домах стояла вода по окна. Даже школьники насыпали землю в мешки, не хватало мешков — в наволочки, и вместе с взрослыми выкладывали откосы размытого пути. Длинная череда эшелонов с боеприпасами, артиллерией, маршевыми батальонами растянулась на северо-восток от Ярска, а с запада все подходили и подходили санитарные поезда, эшелоны с женщинами и детьми, со всяким оборудованием, что на скорую руку демонтировалось там, в прифронтовой зоне. День и ночь гремели взрывы в местах ледовых заторов, но вода продолжала хлестать через рельсы, провисшие над промоинами. Только на третьи сутки удалось восстановить разрушенный участок пути. И движение, наконец, возобновилось. Как ни худо было на фронте с резервами, однако в первую очередь пропустили на восток санитарные поезда, а потом уже двинулись на запад воинские маршруты.

— С тех пор наш Урал одумался, поняв, что так не вовремя вышел в степь, чтобы поразмяться, и долгие годы виновато отрабатывал свои грехи... — добавил в заключение Георгий.

Утром они отправились дальше, в совхозный край поднятой целины. Несколько деревянных мостиков на большаке оказались сорванными паводком; Георгий то и дело сворачивал в сторону, в поисках объезда. Как ни старались люди распахать всю вековую степь от горизонта до горизонта, однако остались еще массивы, по которым «газик» бежал сноровисто, точно по накатанным проселкам-летникам. Завидев машину, байбаки настороженно пересвистывались на бровках своих нор. Павла с удовольствием наблюдала за сурками, передававшими свои сигналы об опасности от норы к норе, словно от одного поста к другому. А сколько было здесь тюльпанов! Ей, кажется, никогда еще не приходилось видеть такую первозданную божественную степь.

— Ну как это все опишешь? — нечаянно вслух спросила себя Павла.

— Кстати, ты довольна своей работой? — поинтересовался Георгий.

— Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Согласитесь, лучше не иметь вообще никакого литературного таланта, чем иметь малый талант. Когда ты не можешь сложить двух слов, тогда все ясно, по крайней мере, твоим редакторам; но когда у тебя что-то немного получается, ты и себя обманываешь и других вводишь в заблуждение. Видимость таланта — сущая беда многих пишущих...