Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
— Замучили мы вас, Вера Тимофеевна.
— Что вы! Я же сама вызвалась поработать в штабе, раз некому помочь вам, Михаил Дмитриевич.
— Спасибо. Когда-нибудь о женщинах русской революции будут написаны тома!
— Ну зачем такой высокий слог, Михаил Дмитриевич?
— Хорошо, не обижайтесь. — Он погасил улыбку в своих цыганских глазах. — Давайте поговорим о деле. Что вы знаете о генералах Жукове и Акулинине?
— А что вас интересует?
— Да буквально все. Характер каждого из них, взаимоотношения между собой и с Дутовым, сильные и слабые стороны, привычки. Вы, наверное, наблюдали их?
— Приходилось.
И Вера начала рассказывать, хотя не понимала, зачем
Генералы Жуков и Акулинин совершенно разные люди. Жуков — типичный рубака, бесшабашный, гордый, тщеславный. Ему, например, ничего не стоит лично повести в бой какую-нибудь отборную сотню. Он своевольный, жестокий, ни с кем не считается, даже с контрразведкой, признает только Дутова, на которого готов молиться. Любит выпить, покуролесить, но ему всякое прощается, потому что он всегда может выручить атамана из трудного положения на фронте... Акулинин, генерального штаба генерал-майор, весьма образованный, интеллигентный, выдержанный. Привык воевать «по науке», осмотрительно, с дальним прицелом. К Дутову относится без видимого преклонения, зная, впрочем, цену его авторитета среди казачества. Ведет себя с достоинством, не позволяет себе никакого панибратства с офицерами. Атаман советуется с ним охотнее, чем с другими приближенными, что Жукову, конечно, не нравится. Жуков обычно сторонится Акулинина...
— Пожалуй, это все, что я могу сообщить вам, Михаил Дмитриевич, — сказала в заключение Вера. — Но учтите, это мои собственные впечатления.
— Большое спасибо вам, Вера Тимофеевна. Вы утвердили меня в некоторых догадках.
Она с недоумением посмотрела на него.
— Вы и не представляете, как важна ваша информация. Дело в том, что дутовские корпуса действуют порознь, облегчая нам маневрирование. Я сегодня весь день ломаю голову — случайность ли, ошибка, или за этим скрывается кое-что другое. Так, может быть, тут действительно играет роль самолюбие генералов: они стремятся перехитрить друг друга в борьбе за пальму первенства. Особо старается первым войти в город именно Жуков. Однако самолюбие — враг военного искусства.
Вера с любопытством приглядывалась к Михаилу Дмитриевичу: за несколько дней работы в штабе она не раз отмечала не только, его энергию, а и самобытность суждений. Она решила для себя, что он из тех краскомов, удивление которыми будет нарастать со временем, когда гражданская война станет уже историей.
— Вы из казачьей семьи? — неожиданно спросил Михаил Дмитриевич.
— Да. А что?
— Вам легче, видимо, было войти в доверие к дутовцам.
— Наверно. Но я, откровенно говоря, побаивалась сильно. Контрразведка живо интересовалась судьбой моего мужа. Хотя я сразу заявила, что его расстреляли красные в Актюбинске. К счастью, о службе Карташева в отряде Кобозева мало кто знал даже среди красногвардейцев: мой муж выполнял секретные задания по связи с Туркестаном. Тем не менее контрразведку настораживало многое, вплоть до того, что Карташев летом шестнадцатого года воевал в одном полку с Николаем Кашириным.
— Вот кого они люто ненавидят.
— Еще бы! Мятежное племя Кашириных ведет свою родословную с пугачевских времен... Николай Каширин с отличием закончил Оренбургское казачье училище, где инспектором классов был в то время Дутов. Как ни придирался инспектор на экзаменах к портупей-юнкеру, как ни гонял больше всех по плацу, молодого Каширина произвели в сотники, отметили наградами. Помню, в прошлом году Дутов сердито сказал при всех, когда кто-то нечаянно заговорил о Каширине: «Выучил я этого негодяя на свою голову!»
— Именно Каширина нам сейчас не хватает, — раздумчиво заметил Великанов, — Был бы здесь, была бы у нас своя конница...
Вера
— Однако мы с вами засиделись, — перехватив ее взгляд, сказал Великанов. — Извините, Вера Тимофеевна.
— Что вы, что вы!..
Они спустились к подъезду. Тянул низовой сиверко — оттуда, из-за Сакмары. Холодно посвечивала луна сквозь редкие, волокнистые облака, плывущие на юг. Звонко отдавались в пролете каменного квартала шаги патрульных.
Великанов прислушался. Нет, ни единого выстрела за Уралом, где казаки ближе всего стояли к городу.
Ординарец Гриша подвел его славную лошадку, которая всегда выручала из беды на поле боя.
— Ну-с, поеду в купеческие хоромы, — сказал Великанов, имея в виду богатый особняк Хусаинова, отведенный для краскомов штаба. И тут же спохватился: — Может, проводить вас? Поздно ведь.
— Что вы, я живу рядом.
— В таком случае, до свидания, Вера Тимофеевна!..
Он учтиво козырнул и дал волю застоявшейся под окном лошадке.
Вера проводила Михаила Дмитриевича долгим взглядом, пока не стих в ночи дробный перестук копыт. На противоположной стороне Неплюевской улицы виднелась в тени женская гимназия. Именно здесь и отшумела ее девичья молодость на больших веселых переменах. Разве могла она подумать, что много лет спустя вернется в этот милый уголок в кожанке, с наганом на ремне! Гимназисточка в беленьком фартучке ужаснулась бы только от одной мысли, что ей придется воевать наравне с мужчинами. Да ничего, освоилась, привыкла. Самое страшное позади — полгода работы в дутовском штабе. Открытый бой — сущее благо против той игры со смертью, которая неслышно ходит за тобой с утра до вечера. Ей, Вере Карташевой, повезло: красные вовремя освободили Оренбург, когда ее игра, казалось, была уже проиграна. Об этом никто не знает, оно и к лучшему. Великанов сказал сегодня, что ей легче было войти в доверие к белым. Зачем же выставлять себя какой-то героиней? В конце концов, все, что она пережила, могла бы пережить любая женщина, преданная делу своего мужа.
Она вышла по Неплюевской на главную, Николаевскую улицу, свернула в сторону Беловки — набережной Урала. До кадетского корпуса оставался один квартал, — а там и ее уютный флигелек, — когда она увидела идущего навстречу высокого военного в шинели нараспашку. Тот, видно, спешил куда-то. Поравнявшись с ним, Вера коротко глянула на него и тут же набавила шаг. Она узнала его раньше, чем он узнал ее. Отойдя несколько шагов, беспокойно обернулась. И он тоже обернулся одновременно. Что же делать? Что?.. Она поискала глазами хоть кого-нибудь — нет, кругом ни души. Она уже было потянулась к кобуре, чтобы все-таки остановить его. И раздумала. Пока на выстрелы явятся патрульные, — его и след простынет!.. Как же так сплоховала, когда они встретились лицом к лицу? Тем более, что он определенно не сразу узнал ее. Но считанных секунд могло оказаться мало: он правую руку держал в кармане, и ему было удобнее выхватить револьвер, чем ей достать наган из кобуры. Это единственное и оправдывает тебя, товарищ Карташева, хотя другие сочтут, пожалуй, что ты просто-напросто по-бабьи растерялась...
Да, скверно чувствовала себя Вера. Дома она долго лежала с открытыми глазами, думая, каких усилий потребует от Губчека розыск дутовского лазутчика. После этой встречи с ней он, конечно, затаится, уйдет в форштадтское подполье. А его надо арестовать немедленно: такого не случайно послали в осажденный город.
Утром, не заходя в штаб, она отправилась в. Чека. Там ее выслушали внимательно, поблагодарили. Но Вера никак не могла себе простить, что буквально из рук упустила на главной улице Оренбурга поручика Казанцева.