Шрифт:
«Красноград»
Капитан Луговской понимал, что дело к вечеру справлено не будет, но исключительно в силу опыта и природного спокойствия совершенно не волновался.
Теплоход уже встал под загрузку, танки были полны солярки, провиант лежал в трюме, всё было готово к выходу в рейс, но правый двигатель теплохода «Красноград» – грузового судна Енисейского речного пароходства, никак не хотел выходить на рабочие обороты. До отправления в рейс оставалось чуть больше суток – в девять тридцать пятницы теплоход должен был тронуться на юг к порту Красноярск.
В среду, весь рабочий день, от звонка до звонка, портовый механик Виталя колдовал над клапанами, компрессорами, пружинами и бог знает над чем ещё, но двигатель, отработавший безотказно около восьмисот тысяч моточасов,
отказывался развивать больше двухсот оборотов в минуту; после начинал чихать, вибрировал и в конце концов, глох.
– Игорь Алексеич! Ну никакого, блин, терпения не хватает! – сетовал Виталя, к вечеру напрочь терявший это самое терпение не от того, что не справляется с задачей, а, скорее, от желания выпить. – Первый раз такой чумовой дизель мне попадается! Я уж и так и сяк его! Рас-с-с… – Он сплюнул и бросил огромный ключ себе под ноги: – Как будто одного клапана не хватает, Игорь Алексеич!
Виталя был по уши вымазан в масле, задорно, как бы в шутку, и одновременно всерьез злился на неподатливые железяки, в притворном отчаянии швырял инструменты в разные стороны, из-за чего терял их из виду и от этого злился ещё больше, уже по-настоящему.
– Нечего ругаться на мою ласточку, – ответил Луговской. – Сам бестолковый, а на машину пеняешь! – отрезал он сухо, и отправил бедолагу домой, зная, что в запасе есть ещё целый день на починку.
«Утро вечера…» – пробубнил капитан себе под нос, решив, что этот «порог» не пройти сегодня, надо просто подождать. И оказался прав.
Виталя, хоть и любил выпить, но механиком был толковым и в дизелях разбирался. Капитан это понимал, к тому же видел, что дело не стоит на месте. Ситуация развивалась в обычном для такого дела ключе: если регулировка не помогла, значит, надо вынимать все клапана по очереди и смотреть, чего там внутри.
«Что там вообще может быть сложного?» – думал капитан. Двадцать клапанов снять и поставить за один день налегке успевал любой моторист.
Утро четверга дало ясность.
Не было ещё десяти часов, как поломку нашли. К обеду злополучный клапан сняли, поменяли на новый, отрегулировали, и мотор зарычал солидным басом шестицилиндрового дизеля, выдававшего на винт пятьсот с лишним лошадиных сил.
Поздно вечером на палубе, освещённой косыми лучами июльского солнца (летом оно не садилось в Дудинке вовсе), был размещён весь невеликий груз: ящики из-под взрывчатки, капроновая оборотная тара для песка, уложенная в тюки, контейнеры с вещами северян, навсегда переезжавших на материк и старая праворульная «Caldina», отправлявшаяся вместе со своими хозяевами в небольшой сибирский город, где ещё, в общем, молодые пенсионеры «Норникеля» получали жильё, отмотав свои трудовые дни на полуострове Таймыр.
Вверх по реке, на юг, корабли обычно шли полупустыми. Оставив всё привезённое в Дудинке, теплоход был свободен от груза – на нём можно было запросто разместить хоккейную коробку.
– Мало фрахта – это тоже хорошо! – произнёс капитан, будто рядом был собеседник.
Подразумевая меньшую ответственность и суету при разгрузке, он с чувством удовлетворения отправился в портовую гостиницу, над входом в которую угрожающе нависали массивные деревянные буквы «З А П О Л Я Р Ь» (буква «Е» отсутствовала), где в буфете его ждали бутерброды с лососем, а в номере – старая фляжка с невнятной, почти стёршейся от возраста гравировкой. Коньяк внутри неё добавлял три свои звезды к двум звёздам гостиницы, поднимая таким образом, отдых капитана на высший уровень.
В бывалом, потёртом планшете, в специально предназначенном кармане, лежал судовой журнал. В него заносились все детали событий, происходивших за время движения по маршруту: хронометраж, поломки, нештатные ситуации, информация о повреждённых знаках судового хода, изменениях его границ и прочие важные для речников данные. Ещё в одном отделении, тоже специальном, были накладные на груз и сводка погоды на три дня.
За команду капитану переживать не приходилось. За десятки рейсов, пройденных от Города до Дудинки и обратно, на теплоход никто ни разу не опоздал. Ребята любили свою работу, и на палубу всегда поднимались в приподнятом настроении.
«Городом» речники называли Красноярск – единственный большой населённый пункт маршрута. По какой-то негласной, их собственной классификации, принятой по умолчанию, именно Красноярск был «Город», видимо, ввиду его статуса, как места погрузки. Все остальные пункты, будь то совсем крохотные посёлки, или более крупные населённые пункты, действительные города, или даже гораздо более старый Енисейск, которому перевалило за четыреста лет, в этой классификации звания «Город» удостоены не были. Город всех кормил, а все кормились от него.
На Севере стоял июль. Самая середина навигации – любимое время речников. Почти круглые сутки светит солнце, вода прогревается до плюс восемнадцати, при желании и смелости можно даже искупаться. Река упорным рыбакам всегда даёт рыбу, а уж речники – те, кто проводит на воде почти половину жизни, и в отсутствии клёва добудут себе пропитание.
В сопутствующих товарах тоже никогда не было недостатка – в любое время, прямо с воды, можно было купить тугуна, бруснику, голубику, мёд, кедровые орехи и другие дары природы, которые на своих помятых корытцах доставляли докучливые аборигены, населяющие прибрежные посёлки.
Бывает, в жару достаёт мошка, но на реке она всегда сдувается ветром, и к тому же не может плодиться и жить на теплоходе, – ночью он остывает быстро, как консервная банка, и стоит только солнцу уйти за горизонт, корабль тут же принимает в себя холод речной воды.
В раздумьях о начале завтрашнего рейса Игорь Алексеевич Луговской, высокий, угловатый капитан теплохода, пятидесяти трёх лет, лёжа на диване и наблюдая, как в полночь солнце катится по горизонту, словно мячик, не заметил, как уснул, а только уснув, тут же услышал будильник, который показывал семь.