Рекрут Великой армии
Шрифт:
Становилось все темнее. Дым мешал видеть дальше, чем на пятьдесят шагов перед собой. Вся масса войска взбиралась на холм, к мельницам, где стояли прусские пушки. При огне выстрелов удавалось видеть улана, свалившегося с лошади, мчащегося кирасира в каске, с конским хвостом, двух-трех пехотинцев, бегущих среди этой сумятицы.
Мы шли вперед и вперед и были победителями. Мы ворвались в середину неприятельской армии. Пруссаки защищались лишь на самом верху холма и справа от нас. Сент-Аманд и Линьи были в
В нашем взводе оставалось десять-двенадцать человек. Зебеде, капитан Флорантен и лейтенант Бретонвиль исчезли. Нами командовал сержант Рабо. Это был худой, плохо сложенный, но здоровый, как железо, старик. Он сказал нам:
— Битва выиграна! Направо кругом, марш!
Многие стали говорить об ужине, так как уже двенадцать часов ничего не ели. Сержант шел с ружьем на плече и иронически повторял:
— Ужин! Ужин! Погодите, когда появится оставшееся в живых начальство…
Глава XХI. Ужасы войны
Мы шли за сержантом по темной улице.
Здесь нам повстречался кирасир, раненный саблей в живот. Лошадь его стояла у самой стены и поэтому он еще держался в седле. Кирасир позвал нас:
— Эй, товарищи!
Никто даже не обернулся.
Шагах в двадцати нам попался старый домишко, весь изрешеченный снарядами. Полкрыши у него еще уцелело. Мы гуськом вошли в этот дом.
Внутри было совершенно темно. Сержант высек огонь, и мы увидели, что это кухня. На полу валялось пять-шесть пруссаков и французов, белых, как воск, с выпученными глазами.
— Здесь мы устроимся. Эти наши приятели не станут нас ночью пихать ногами.
Мы поняли, что сегодня еды не дадут, и потому молча подложили ранцы под голову и улеглись на пол. Стрельба слышалась лишь вдалеке. Лил дождь.
Сержант вынул трубочку и закурил. Наконец улегся и он. Скоро мы все заснули.
Меня разбудил какой-то шум. Кто-то бродил вокруг дома… Я приподнялся и стал прислушиваться. Снаружи попытались открыть нашу дверь. Я не удержался и вскрикнул.
— Что такое? — спросил сержант. Шаги быстро удалились.
— А! Это ночные птицы! Убирайтесь, канальи, а не то я пущу вам пулю вслед.
Я взглянул в окно. Вся улица была полна мародерами, обкрадывавшими убитых и раненых. Они осторожно перебирались от одного к другому. Дождь лил, как из ведра. Это была ужасная картина!
Рано утром сержант разбудил нас, и мы вышли из дома. Кирасир валялся теперь на земле. Лошадь продолжала стоять рядом.
Сержант провел лошадь за уздцы сотню шагов и, разнуздав, воскликнул:
— Иди, ешь!
Бедное животное медленно пошло по саду.
По дороге сержант вырвал из земли несколько штук моркови и репы и стал есть. Я последовал его примеру.
Поле около Линьи все было сплошь завалено телами людей и лошадей. Лошади валялись, вытянув свои длинные шеи и подмяв под себя людей. Иногда кто-нибудь делал нам знак рукой. Лошади пытались встать и, падая снова, раздавливали раненых.
Кровь! Всюду кровь! Но теперь я уже не обращал на нее внимания.
Часов в семь мы добрались до нашего лагеря. Там мы с радостью встретились с Зебеде. В лагере уже варился суп, и аппетитный запах распространялся кругом. Мы с удовольствием закусили. Мне казалось, что даже в день свадьбы я так вкусно не едал.
Погода стала лучше. Среди облаков блеснули лучи солнца. В это время пруссаки отступали от Сомбрефа. Все думали, что, по обыкновению, наша кавалерия пустится их преследовать, но император не отдал такого приказа.
Началась перекличка. Генерал Жерар сделал смотр четвертому корпусу. Наш батальон пострадал больше всех. У нас выбыло из строя триста шестьдесят человек.
Затем нас распределили на отряды и послали подбирать раненых. В Линьи уже не было места куда их класть, и часть раненых отправили во Флерюс.
Раненых было трудно различить среди горы трупов.
Поисками раненых занимались военные врачи и местные доктора. Мы только помогали нести их и класть на повозки.
Я не мог понять, как это нам удалось выбраться из этой резни. Кое-где трупы лежали в несколько рядов. Кровь текла ручьями. На улицах, где проезжали орудия, виднелась красная грязь — человеческое мясо и размозженные кости.
Если бы молодежь, мечтающая о войне, кресте за храбрость и нашивках, увидела эти картины, она бы стала думать иначе!
Представьте, что думают несчастные раненые, свалившиеся на дороге, когда они слышат приближение тяжелых пушек, запряженных громадными, подкованными лошадьми! Да, раненые, конечно, плачут, кричат о помощи, но их никто не слушает. Пушки и зарядные ящики едут через них, как по грязи, ломают им кости, калечат их.
Я видел солдат, убитых в момент их яростного возбуждения. Их лица почти не изменились. Они не выпустили ружья из руки и стояли у стен. Вам казалось, что вы еще слышите их крики:
— В штыки! Не давать пощады!
Я видел полумертвых людей, которые продолжали драться. Во Флерюсе приходилось отделять раненых пруссаков от французов, потому что они вставали со своих коек и были готовы разорвать друг друга в клочки.
Война делает людей дикими животными. Горе тем, кто толкает людей на войну!
Глава ХХII. Тяжелая ночь
Мы подбирали раненых весь день.
Около полудня по всей линии бивуаков пронеслись крики: «Да здравствует император!» Император со своим штабом делал смотр армии. Через час крики смолкли. Войска, очевидно, двинулись в поход.