Реквием для хора с оркестром
Шрифт:
— Кого фуфлом назвал? — возмущенно вопит старушка. — За такие базары знаешь, что бывает?..
Дискуссия может продолжаться довольно долго — но когда изящные «роллекс» на пожелтевшей от времени и «Беломора» ручке показывают полдень, Степанида Прокофьевна без предупреждений кладет трубку и звонит в позолоченный колокольчик. Это наступает время обеденного перерыва. Обычно к полудню возвращается из гимназии просто-Прокофьевна. Общеобразовательная система оказала на старушку поистине неизгладимое впечатление — просто-Прокофьевна одеваться стала исключительно в молодежных спортивных магазинах, прикупила объемистый школьный ранец и супермодные кроссовки — и преобразилась чрезвычайно. Бывали случаи, когда на расстоянии в сто метров, в потемках и со спины, ее принимали
Впрочем, по вечерам, уставшие от дневной суетной жизни, старушки становились больше похожими на себя прежних. Личный шофер отвозил их на шестисотом «мерседесе» в дом, где прожили они последние несколько лет, высаживал у привычной лавочки и отъезжал в тенек. Пару часов старушки мирно разговаривали, вспоминая былое и делясь думами, потом им, вспомнившим лагерное житье, начиналось хотеться разгула и разврата. Некоторое время они, возбуждая себя, еще болтали о фантастических пьянках в довоенных «малинах» и оргиях на крышах бараков, а потом Степанида Прокофьевна вскакивала с лавочки, совала в рот увенчанные бриллиантами пальцы и оглушительно свистела, подзывая «мерседес». Приобвыкший на службе у старушек водитель, не спрашивая, рулил в ночной клуб; оттуда повеселевшие старушки катили в ресторан, где снимали отдельный кабинет, заказывали ящик шампанского, ведро чифиря и двух стриптизеров. Часам к трем ночи к старушкам присоединялся тоже отдыхающий от повседневных забот Гоша — и в ресторане обычно начиналась такая свистопляска, по сравнению с которой самая крутая party царя Валтасара казалась просто детским утренником…
А Анна?
Незадолго до того, как Гоша возглавил местную ОПГ, Анна навсегда уехала из города. А что ей оставалось еще делать, если Гоша, озлобленный до крайности на искалечившего его Никиту, дважды являлся к ней на квартиру со своими мордоворотами, орал, угрожал, бесчестил словесно и хотел обесчестить действием, но, по понятным причинам, у него это не получалось. В милицию, конечно, обращаться было бесполезно, и поэтому Анна в один день собрала свои нехитрые пожитки и кое-какие сбережения — и скрылась. Кто-то говорил, что она уехала в Москву, кто-то — что за границу, а кто-то и припоминал, что видел как-то на городском кладбище — у могилы Никиты Вознесенского — невысокую тоненькую фигурку, закутанную в темный плащ, а из-под капюшона плаща якобы выглядывали золотые локоны…
Гоша, увлеченный хлопотами, которые принесло ему его новое положение, скоро забыл о существовании Анны и не стал предпринимать ничего для того, чтобы отыскать ее и примерно наказать. Да и с его старушками у Гоши забот было полно — и было бы этих забот еще больше, если бы однажды, после одного из особенно шумных и продолжительных кутежей, Степанида Прокофьевна не вытурила бы из «мерседеса» водителя и не села бы за руль сама. Какой же русский человек не любит быстрой езды? Любила ее и Степанида Прокофьевна, поэтому, выкатив в центр города со скоростью сто восемьдесят километров в час, она очень скоро потеряла управление и, бросив руль, с пронзительным криком влепилась в памятник В. И. Ленину, который неизвестно по каким причинам до сих пор уцелел в городе Саратове на одноименной площади. Надо ли говорить о том, что ни от Степаниды Прокофьевны, ни от просто-Прокофьевны, дремавшей в тот драматический момент на заднем сиденье, не осталось ни одного достойного упоминания фрагмента.
… Гоша Северный рыдал на похоронах и, тиская рубашку на пухлой груди, клялся отомстить. Кому и каким образом он собирался мстить за гибель своих бабушек, было неизвестно до тех пор, пока того самого водителя, которого Степанида Прокофьевна выгнала из машины, не нашли с проломленным черепом в подъезде собственного дома. После акта мщения Гоша отгрохал на могиле старушек чудовищных размеров монумент, изображающий с детства знакомую лавочку и две исполинские старушечьи фигуры, сидящие на лавочке таким образом, что оставалось еще одно свободное место. И целую неделю изумленные посетители кладбища могли наблюдать, как на гигантской чугунной лавочке, рядом с двумя старушечьими фигурами, размером с двухэтажный дом, сидит крохотный — по сравнению с монументом — человек и заливает горькими слезами черный похоронный костюм.
А кладбище Гоша Северный в тот же год переименовал в Прокофьевское.
Глава 2
И в загробном мире — том самом, где находился сейчас Никита, — прошло около полугода (полтора сглота по местным меркам) — с того самого момента, как он оказался в подземелье у подпольщиков. Этот отрезок времени пролетел для Никиты почти незаметно — он только и делал, что готовился к перевороту, понимая в нем для себя следующую выгоду — вернуться домой, узнав секрет перемещения во времени и пространстве. Поначалу была у Никиты мысль — вытащить из спирта плененного полуцутика и потолковать с ним насчет его способностей — всем ведь известно, что полуцутики и цутики свободно могут переходить из одного мира в другой. Но Махно отсоветовал ему делать это — во-первых, потому, что неизвестно, как поведет себя Г-гы-ы, когда получит возможность действовать и мыслить, а во-вторых… во-вторых, Махно все-таки подозревал некую привязанность Никиты к полуцутику.
Да и сам Никита время от времени вспоминал о первых своих днях в этом мире. Кто знает, что бы с ним сейчас было, если бы не своевременное вмешательство Г-гы-ы… Может быть, до сих пор болтался бы Никита в Смирилище, обмирая от постоянного ощущения многокилометровой пустоты под ногами и свистящего ветра вокруг… И не раз, и не два чувствовал Никита потребность поговорить с кем-нибудь по душам так, как он разговаривал с полуцутиком. С Махно, конечно, тоже потолковать можно, но у того лишь одна тема для разговоров — восстание, смена власти… А с другими членами организации Никита как-то не сошелся.
Да, перемены пришли в ПОПУ.
Давненько замечали, что Соловей-разбойник и Юлий стали подолгу уединяться вместе, разговаривая о чем-то и тут же замолкая, если кто-то к ним подходил. Замечали, что и Юлий меняется, можно сказать, на глазах — движения его становятся мягче, женственнее. Всегда хмурый и малоразговорчивый, он все чаще стал улыбаться и напевать вполголоса. Разъяснилось все тогда, когда Рододендрон зашел к Юлию взять Барсю на караульный пост. Дверь в комнату Юлия против обыкновения была не заперта. Забыв постучаться, Рододендрон вошел и увидел такое, что зеленый куст на его голове стал дыбом.
Но теперь Соловей-разбойник и Юлия уже не скрываются. Юлия прилюдно объявила о том, что она, несмотря на свои мучительные колебания и долгие поиски самое себя, все-таки определилась с собственным полом: она — женщина, а краснеющий от смущения Соловей сообщил, что, мало того, женщина, она еще и мамой скоро станет — Юлия. А Соловей, соответственно, папой.
— Сына Кумбыз-ханом назовем, — сказала еще Юлия, поглаживая мускулистой лапищей уже заметно округлый животик, — так папу Соловья-разбойника звали.
— Кумбыз-хан — значит мужественный, — пояснил счастливый Соловей.
Махно, наблюдая эти события, поворчал немного на тему, что подобная мура отвлекает от главного дела, но потом успокоился. Юлия и Соловей обещали драться за счастье своего будущего малыша так, как не дрались бы за самих себя. Барся перешла по наследству от Юлии к Рододендрону, чему и та, и другая, и третий были рады. Рододендрон — потому что очень привязался к саблезубой тигрице, Барся — потому что Юлия последнее время не уделяла ей ни минуты, будучи занята совершенно другими делами, а Рододендрон — уделял, ну и Юлия — по понятным причинам…