Реквием для хора с оркестром
Шрифт:
— Внимательно, — сказал Никита — он и вправду внимательно слушал.
— Первая — кто помог тебе бежать из Смирилища.
Никита хмыкнул.
— А вторая? — спросил он.
— А вторая — где ты умудрился так долго скрываться от правосудия, — проговорил старикашка и остановился перед Никитой, скрестив руки на груди. — На твои поиски посылали секретного агента Билла Контрра, но даже он пропал без вести.
— И это все?
— И это все, — кивнул Голубок.
— Проще простого, — сказал Никита. — Ответ на первый вопрос…
Голубок опустил руки вдоль
— Ответ на первый вопрос, — четко проговорил Никита. — Пошел на хрен.
Старикашка от неожиданности икнул.
— Ответ на второй вопрос, — закончил Никита. — Пошел в жопу. Понял?
Старикашка снова икнул и в течение довольно продолжительного времени молчал, собираясь с мыслями.
— Ага, — проговорил он наконец, — значит, решили повыпендриваться? Гонор, значит, решили показать… Ну, ладно… Значит, такие мы гордые и выдавать никого не хотим. Ну ладно…
Голубок постоял немного перед Никитой, глядя куда-то в сторону, потом криво усмехнулся.
— Ты, наверное, сгоряча мне все это наговорил, — предположил Голубок. — Так вот я на минутку отойду, а ты подумай. Аннигилятор — это единственная серьезная вещь во всей Вселенной. Она раз и навсегда обрубает чье-либо существование. А тебе предлагают жить дальше — подумай!
И старикашка исчез из поля зрения Никиты.
Громко хлопнула дверь.
Никита лежал вот уже где-то полчаса, по земным меркам, размышляя. В первые несколько минут он и думать себе запретил о том, что можно кого-то продать, выиграв на этом какие-то преимущества для себя. Но старикашка Голубок, видимо, в своем деле был дока. Через несколько минут, как обещал, он не появился, дав своей жертве больше времени для колебаний и мучительных взвешиваний вариантов предстоящего ответа.
— Эх, — вслух сказал Никита. — Жаль, что я даже в затылке себе почесать не могу. Всегда помогало в минуты глубоких раздумий…
И замолчал.
Разные мысли — уже совсем независимо от его воли — крутились у него в голове. Словно два совершенно отличных друг от друга Никиты спорили между собой, разрывая на части бедный Никитин череп.
— Допустим, старик не врет, — говорит Никита рассудительный и здравый, — допустим, мне и вправду даруют другую жизнь в другом мире. И, может быть, эта жизнь окажется даже лучшей, чем та, которую я прожил…
— Херня! — возмущался второй Никита — крайняя противоположность первому. — Полная херня! Мало ли что он говорит! Все равно нельзя выдавать других, если тебе сулят за это награду! А насчет той жизни, которую я прожил… Прожил, как мог. Конечно, сейчас многие поступки пересмотрел бы — особенно те, которые касались моих отношений с Анной, но… в целом все бы так и оставил. Только не стал бы тем идиотским вечером выходить на улицу. И Анну не выпустил бы.
— Зачем думать о прошлом, если важнее сейчас думать о будущем, — мягко возражал рассудительный Никита. — Зачем думать о других, если пришло самое время подумать о себе самом?
— Да хули думать? — возражал Никита неистовый. — Нельзя никого предавать и все тут! Они ведь на меня надеются!
— Кто надеется? Махно, которого ты знаешь без году неделя? Или остальные Рододендроны? Полуцутик Г-гы-ы, который делал на тебя ставки, как в тотализаторе? Подумаешь, какое дело! Все равно их восстание обречено на провал, потому что любое восстание, одержавшее победу, автоматически устанавливает новую диктатуру — и так далее — вплоть до очередного переворота. Вся эта преданность лидеру, как ты выражаешься, полная херня!
— Сам ты херня! И никакой преданности лидеру тут нет. Предательство не имеет формы, оно — сама форма. Есть или нет сама по себе. Короче говоря, не буду выдавать никого и все тут.
— Ага! — вдруг проговорил Никита рассудительный. — А если тебе предложат в обмен на сведения вернуть тебя обратно в мир живых? Где Анна?
— Так не предложили же… — пискнул оппонент, стремительно уменьшаясь в размерах.
— А если предложат? Кажется, для этих товарищей нет ничего невозможного…
Никита неистовый хотел что-то ответить, но не смог, потому что уменьшился уже до размеров микроскопических, а настоящий Никита — тот самый, чье тело и чья головы были отделены друг от друга ударом обоюдоострого меча, застонал.
А если и правда предложат вернуться?
Снова хлопнула дверь.
— Ну? — проговорил старикашка Голубок, снова появляясь в поле зрения Никиты. — Чего надумал?
Никита молчал.
— Оглох, что ли? — поинтересовался Голубок. — С тобой разговариваю…
Никита молчал.
— Понятно, — вздохнул Голубок, — решаем примитивную нравственную дилемму. Кстати, забыл тебе сообщить еще вот что — тот, чье имя называть тут мы не будем, сказал, что в принципе возможно подумать о твоем возвращении назад. В мир живых. А? Как тебе такое?
Если бы Никита мог управлять сейчас своими руками, то он, несомненно, заткнул бы себе уши. Но единственное, что он мог теперь сделать с целью предотвращения доступа информации, — зажмуриться.
И Никита зажмурился.
— Все-таки ответ отрицательный, — проговорил старикашка. — Очень жаль… Очень жаль…
Голубок вздохнул совсем искренне. Немного помолчал и заорал вдруг так оглушительно, что у Никиты зазвенело в ушах:
— Мудак! Была бы дураку честь предложена! В Аннигилятор пойдешь, быдло! В Аннигилятор!
«Не надо!» — хотел завопить Никита, но почему-то не смог выговорить ни слова.
— А теперь, — внезапно успокоившись, произнес Голубок, — я присобачу тебе голову. Так как память о живых ощущениях в тебе еще свежая, будет немного больно. Не дрыгайся.
И в руках старикашки появилась откуда-то громадная стальная игла.
Никита сидел на столе, непослушными руками ощупывая едва ощущавшийся шов, опоясывавший его шею. Старикашка Голубок укладывал в эмалированную кастрюльку иглу и моток похожих на рыболовную леску ниток. У дверей молча стояли два громадных ифрита. Как они появились в этой комнате, Никита не помнил.