Реквием по тонтон-макутам
Шрифт:
Медленно его толстый черный указательный палец прошелся по позвоночнику Симоны, дошел до ягодиц. Вскрикнув, молодая женщина перевернулась, ее лицо было искажено ненавистью. Ее ногти вцепились в щеку макута, и тот инстинктивно отступил...
– Мы еще увидимся, – пригрозил он.
Оба тонтон-макута вышли. Малко кипел от ярости.
Это тоже входило в тактику Амур Мирбале. Спрятав голову, Симона Энш рыдала.
Малко молча оделся.
Оглядев ужинающих, Симона Энш наклонилась
– Невероятно, – прошептала она, – здесь полно негров...
Они сидели на террасе одного из самых элегантных, конечно, по меркам Петионвиля, ресторанов «У Жерара Бальтазара», находящегося в глубине разбитой улицы. Действительно, метисы встречались редко. Малко внутренне рассмеялся: весьма неожиданное замечание в устах девушки, считавшей саму себя негритянкой... Откуда еще ждать проявления расизма? Притом, что последнего европейца гаитяне съели еще двести лет тому назад...
Малко хотелось расслабиться, выпить, смеяться.
Молодая метиска была восхитительна в белом платье из легкой ткани, плотно облегавшем ее фигуру, с большими сережками, слегка накрашенная. Несмотря на жару, она была в колготках, что было высшей степенью элегантности на Гаити...
Они залпом осушили по три ром-пунша. Глаза молодой женщины блестели, а Малко был настроен чуть более оптимистично.
– Раньше негры не посещали такие заведения, – вздохнула она, – но со времен Дювалье их можно увидеть повсюду. Посмотрите на них: они ужасны. Спокойно еще только в Белвью, куда они пока не осмеливаются показаться...
А ведь еще ее мать была черной, как головешка... От дуновения ветра она вздрогнула, а под легкой тканью платья обрисовались ее соски. Перехватив взгляд Малко, она покраснела.
– Вы, наверно, считаете меня распущенной, – сказала она, – но я так рада, что нравлюсь вам. Если бы только вы могли увезти меня отсюда. Я стану вашей самой преданной рабыней...
Малко ограничился тем, что только поцеловал ей руку, не беря на себя иных обязательств: он представил себе выражение лица Александры, когда он вернется с Караибов с такой рабыней, как Симона. Вряд ли это укрепит их союз...
Им принесли счет, и он оставил на столике десять долларов. С застенчивостью юной девственницы Симона положила свою руку на его.
– Мне хочется пойти в кино, – призналась она, – в Драйв-ин, там показывают «Историю любви».
Вдоль дороги Дельмас было три или четыре кинотеатра типа «драйв-ин», что составляло гордость гаитян. Совсем как в Соединенных Штатах. «Почему бы и нет?» – подумал Малко. На два часа это отвлечет его от забот.
Выйдя из ресторана, он не торопился, чтобы дать время людям Амур Мирбале догнать их. Он надеялся, что тонтон-макутам понравится «История любви».
Рука Симоны Энш касалась кожи Малко, как маленький и теплый домашний зверек. Чуть слышно застонав, он открыл глаза в темноте. Впервые в их отношениях молодая метиска позволила себе такой жест, недвусмысленный по своим намерениям. Может быть, она подумала, что он уснул.
Из кино они сразу вернулись домой, но Малко не мот уснуть: он безнадежно пытался найти способ, как уехать с Гаити, а если можно, то вместе с Симоной Энш. Никакой возможности он не видел. Единственный выход – перестрелять трех следивших за ним тонтон-макутов. Это было не так уж и сложно. Но что потом?
На его поимку Амур Мирбале бросит всех своих людей.
Аэропорт, набережные, все дороги, ведущие к доминиканской границе, сильно охранялись. А гаитяне слишком боялись дювальеристов, чтобы прийти им на помощь, особенно европейцу, чужаку.
Оставалась только хрупкая надежда на Берта Марнея, ведь он тоже боролся за спасение собственной шкуры.
Горячие губы молодой метиски прикоснулись к его коже, и сразу все мысли Малко исчезли в темноте. Ее нежный рот возбуждал лучше, чем местный напиток «буа-кошон»... Хотя она и заметила, что он проснулся, она продолжала молча ласкать его, нежно и неустанно. Затем она скользнула под него, спрятав голову на его плече.
Он еще не притронулся к ней, а она уже двигалась все быстрее и быстрее. Он услышал ее короткое прерывистое дыхание и сам возбудился. Тогда он обнял ее за спину, чтобы она еще крепче прижалась к нему.
Она вздрогнула, как кошка, которую неожиданно погладили. Ее страстные движения возобновились, но уже по-другому: теперь Малко слышал ее мерное, ровное дыхание. Затем она с новой силой принялась ласкать его. Он старался сдерживаться, но почувствовал, что чуда не произойдет. Из-за него. Зловещие призраки, которые сдерживали Симону, еще не совсем рассеялись.
Он покорился ей. Симона шептала ласковые слова на креольском, затем замерла, как пораженная громом.
Гораздо позже, засыпая, он ощутил на своей шее ее слезы, там, где лежала голова Симоны.
Малко первым покинул виллу. Вместе с Симоной он составил план, как снова избежать слежки тонтон-макутов. Для молодой женщины это представляло определенный риск, но она настояла на своей помощи. Он не мог отказаться: слишком велики были ставки.
Все зависело от того, где поставили машину те, кто следил за ним.
Он сразу заметил их серую машину: она находилась чуть выше, при въезде в незанятую виллу. Сразу же повернувшись, он позвал:
– Симона.
Он сел в свою «мазду» и подождал, пока Симона сядет в свою машину, зеленый «маверик». Они тронулись одновременно, их разделяло меньше метра. Тонтон-макуты потратили несколько секунд, чтобы кинуться вдогонку. Малко и Симона специально ехали очень осторожно. После ее виллы дорога поворачивала, затем сужалась: здесь не могли разъехаться две машины.