Реквием по Жилю де Рэ
Шрифт:
Но он остается наедине со своими записями. Улыбается, пробуя перо. Свеча, висящая на стене в оловянном подсвечнике, освещает разложенные листы бумаги. Ставни закрыты. Эльвен взял за правило завешивать их покрывалом: пусть соседи думают, что он спит в обнимку с красивой женой. Он перечитывает последнюю страницу своего донесения и продолжает:
«Я свидетельствую, что герцог Бретонский предпринял все мыслимые предосторожности, учитывая как его особые качества, так и знатное положение маршала Франции. Процессом были заняты два трибунала, каждый должен был рассмотреть те его преступления, которые входили в его компетенцию. Экклезиастический трибунал возглавлял монсеньор Жан де Малетруа, епископ Нантский (и герцогский канцлер!), при помощи брата Жана Блуэна, вице-инквизитора епархии и члена ордена братьев проповедников, а также епископа Майского,
Вильгельм Шапейон, судья из Сен-Николя, был обвинителем. Жан де Тушерон, Жан Копегорж и Мишель Этрияр были назначены герцогом вести расследование.
Этот необычный состав магистрата и судей свидетельствовал о серьезных опасениях герцога. Судьи явно имели поручение пресечь возможность использования Жилем его личных связей. Кроме того, они боялись, что его будут защищать неведомые дьявольские силы. Возможно, многие получили особые наставления герцога, хорошо знающего характер Жиля. Разумеется, он заартачился, когда на него стали нападать в лоб. Поэтому судьи предпочли постепенно запутывать его в ходе следствия, как поступили бы со вспыльчивым подростком-преступником.
15 сентября Жиль предстал перед мирским судом. Его обвинили только в нападении на Сент-Этьен-де-Мэр-Морт, в захвате Леферрона и его заточении. На другие преступления не было сделано и намека.
В последующие четыре дня его не беспокоили ни светские, ни церковные судьи. Необыкновенно наивный, он предположил, что процесс будет коротким и судьи уклонятся от вынесения приговора, а епископ оборвет процесс, не имея убедительных доказательств. За это время Жану де Тушерону удалось опросить отцов и матерей жертв. У меня не было возможности присутствовать при этом, так как заседание проходило при закрытых дверях. Но, гуляя по городу, я узнал, что эти несчастные поселились в „Голубом месяце“, куда я и направился. Мне удалось расспросить их без всякого для себя риска, они повторили свои разоблачения. В тот же день ко мне в лавку зашли трое сеньоров, у которых я спросил, что они думают о процессе. Один промолчал, но два других сказали, что, по их мнению, обвинения, выдвинутые против Жиля, чрезмерны, что ему, без сомнения, удастся легко оправдаться и что дело близится к концу. Расспрашивать их далее я счел неосторожным. Мне показалось, что эти люди знали больше, но молчали из кастовой солидарности. Я думаю, Жиль твердо верил, что ему удастся оправдаться, уверенный, что против него не соберут каких-либо веских доказательств. Ни жена его, Екатерина Туарская, ни брат, Рене де Ласуз, ни его друзья и слуги не предали его. Жалобы бедноты, у которых он отнимал детей, мало весили, так как все кости увозились и сжигались в Машкуле. Его обвиняли во множестве преступлений, но не могли найти ни одного следа.
Судьи церкви пошли дальше светских. Приступив к делу 19 сентября, обвинитель заявил, что Жиль обвиняется в ереси, и велел ему предстать 28 сентября перед братом Блуэном, вице-инквизитором. Жиль все еще заблуждался по поводу своей участи. Более осмотрительный человек на его месте встревожился бы из-за недомолвок и отсрочек, разузнал бы о ходе расследования. У него еще оставались влиятельные друзья, деньги. Он мог бы узнать, как я, что епископ и вице-инквизитор опросили в епископском замке десять свидетелей; что Жан де Тушерон продолжает расследование и собрал целую книгу свидетельств, о чем уже начали шептаться в городе. Уже были известны имена жертв и подробности его преступлений. Их было столько, что слушание перенесли на 8 октября.
В тот день открылось слушание. Обвинитель во всеуслышание провозгласил свои заключения. Жиль оборвал его, заявив, что он подает апелляцию. Епископ и инквизитор сочли это неуместным и приступили к слушанию. Жиль отрицал весь перечень преступлений, в которых его обвиняли, но отказался поклясться в своей невиновности на Евангелии, хотя епископ призывал его к этому.
13 октября он предстал перед церковным трибуналом: слушание дела происходило под председательством Пьера де Лопиталя, в переполненном
— удушение, уродование и насилие над детьми;
— занятие алхимией, магией и воскрешением демонов;
— вторжение в церковь Сент-Этьен-де-Мэр-Морт.
Относительно умерщвления детей обвинитель назвал явно завышенную цифру: сто сорок. Он уточнил, что Жиль убивал детей в течение четырнадцати лет (но тот опротестовал даты и сами факты убийств).
По воскрешению демонов, отягощенных жертвоприношениями, он назвал места: Машкуль, Бургнеф-ан-Рэ, Тиффож…
Касаясь вторжения в Сент-Этьен, он подчеркнул „яростные и решительные“ действия Жиля в отношении своей жертвы.
В заключении обвинитель ходатайствовал об отлучении от церкви и призывал судей наказать виновного в соответствии с законами.
Вильгельм Шапейон обличал Жиля гневно и страстно, и гнев его передавался залу. Однако многие все же по-прежнему сочувствовали Жилю, на них оказывал действие его безмятежный, почти равнодушный вид. Затем обвинитель поклялся на Евангелии, что он говорил с Божьей помощью без сочувствия или ненависти к обвиняемому. Действительно, во время обвинительной речи он упомянул о приступах раскаяния Жиля, о его намерении совершить паломничество в Сен-Сепулькр.
Под вопросами епископа Жиль снова прибегнул к запирательству. Но опять отказался присягнуть перед Богом в своей невиновности. Епископ требовал ответа под страхом отлучения от церкви. Жиль кричал: „Я протестую! Вы не судьи надо мной!“ Инквизитор и епископ призвали его соблюдать приличия. Он побледнел от ярости и завопил: „Епископ и инквизитор, и все вы здесь — развратники и лжецы! Я вас обвиняю как судья! Лучше я буду болтаться на веревке, чем отвечу вам!“ Все так растерялись, что не знали, что возразить. Но тут сказали свое слово нантские власти. Судья еще раз прошел по некоторым статьям и посоветовал Жилю подчиниться трибуналу. Пыл, с каким Жиль упорствовал, его отчаянные выкрики произвели свое действие на публику, которая заметила замешательство судей. Обвинитель взял себя в руки, но ему не оставалось ничего другого, как рекомендовать епископу и вице-инквизитору уговорить обвиняемого повиноваться. Четыре раза они пытались сломить Жиля.
Он отнюдь не казался побежденным. Наоборот, он опротестовал приговор, называя его противозаконным.
Но в пятницу 15 октября в том же главном зале замка Тур-Нев Жиль по неизвестной мне причине появился с видом кающегося грешника. Он предстал перед судьями в том же одеянии, но без орденов. Он торжественно приветствовал их. Когда епископ и вице-инквизитор призвали его к повиновению, он сказал, что их призыв излишен, так как он признает их своими судьями. Следом он неожиданно признался во всех преступлениях, в которых его обвиняли. Внезапно упав на колени, он стал вдруг умолять трибунал простить нанесенные им оскорбления. Суд „из любви к Богу“ простил его. После чего обвинитель Шапейон…»
29
ОТЛУЧЕНИЕ ОТ ЦЕРКВИ
Жиль и брат Жувенель:
Последний говорит:
— Монсеньор, у нас осталось мало времени, но я не могу отпустить вам грех, потому что остались кое-какие неясные моменты. Некоторые части вашего признания, которые могут показаться второстепенными, в глазах Бога имеют решающее значение.
— Вашу строгость ничем не смягчить.
— Как не утолить и вашу тягу к преступлениям!
— Но я сам вам откровенно рассказал о многих, компрометирующих меня вещах, и не только о них, но и о намерениях, плодами которых они были.