Реквием в Вене
Шрифт:
Но он прошел через это, и довольно успешно, одним холодным осенним утром размозжив череп своего противника подобно расколотой тыкве, запятнав зеленую лужайку Пратера [3] его алой кровью и серо-розовым веществом. Это была борьба не на жизнь, а на смерть, чтобы отделаться самому и освободить своих друзей и любимую жену Берту от человека, который хотел в один прекрасный день просто убить их всех.
Вертен выбросил из мыслей воспоминание об этом жестоком убийстве, заняв место как можно ближе к свежевырытой могиле в секции 32А, участок номер 27, как раз между местами последнего упокоения Франца Шуберта и Иоганнеса Брамса. Открытое всего четверть века назад, Центральное кладбище уже было близко к заполнению. Пятьсот акров, и вскоре этот район станет чрезвычайно дорогостоящим, размышлял Вертен. В два раза меньше Цюриха, зато в два раза веселее, как язвили венцы, намекая на скуку, царившую в этой цитадели швейцарских финансов.
3
Пратер —
Здесь, в секции 32А, нашли свое пристанище все знаменитости музыкальной истории: и те, что умерли с открытия кладбища в 1875 году, такие как Брамс и Антон Брукнер, [4] и те, которые скончались в предыдущие эпохи, — Глюк, Бетховен, Шуберт, останки этих были извлечены и перезахоронены здесь в 1880-х годах. Конечно, недоставало папаши Гайдна, погребенного в Айзенштадте, и Моцарта, но кто знает, где нашел свой последний приют прах этого бедняги.
Для Вертена в этой секции места последнего упокоения не полагалось. Нет, его кости будут гнить на участке для евреев, около входа № 1.
4
Антон Брукнер (1824–1896) — выдающийся австрийский органист и композитор.
Приверженный служебному долгу, Вертен этим утром пребывал в своей конторе в Габсбургергассе, [5] когда несметные толпы скорбящих, осадившие находящуюся поблизости епископальную церковь, напомнили ему о том, что хоронят великого человека. Какова шумиха, подумалось ему. Всеобщее столпотворение. Демонстрация уважения к истинному мастеру. Он предупредил своего помощника, доктора Вилфрида Унгара, что вернется после обеда, и удалился еще до того, как педантичный молодой человек успел высказать свое суждение по этому поводу. Вилфрид был из разряда тех, кто любит выставлять напоказ свою двойную ученую степень, по праву и экономике; даже в его ближайшем окружении ему дали прозвище доктор-доктор Унгар. Однако он не давал Вертену повода для жалоб. Младший адвокат вез на себе всю фирму в течение нескольких последних месяцев затянувшегося выздоровления Вертена от дуэльной раны и его последующих размышлений о том, что ему надлежит делать со своей собственной жизнью. Лежа в своей постели выздоравливающего, он вновь ощущал себя юношей, столкнувшимся с великими проблемами карьеры и смысла жизни. Пуля, пронзившая плоть, чудесным образом сосредоточивала мысли на том, что же все-таки самое главное в жизни. Фактически копание в душе заняло немного времени: прежде чем обратиться к более доходной области завещаний и доверительной собственности, Вертен начинал свою карьеру в уголовном праве; теперь адвокат понял, что он, так или иначе, должен вернуться к своему призванию.
5
Gasse (нем.) — переулок.
Толпы участников похорон только начали приближаться к кладбищу после длительного перехода. Им указывали путь газовые уличные фонари, зажженные в полдень. Деловые конторы и школы были закрыты, чтобы население могло отдать последнюю дань уважения по мере того, как погребальный катафалк с четверкой липпицанов, [6] сопровождаемый восемью повозками, полными цветов, и траурным кортежем, продвигался по улицам Вены, забитым людьми.
Несмотря на начало июня, погода выдалась не по сезону теплая. Черное пальто Вертена из сержа [7] под лучами солнца набухло, как губка. На тугом накрахмаленном воротничке выступили капли пота. Адвокат мог представить себе, какие неудобства испытывали те, кто проделал весь путь пешком; даже ему приходилось несладко после приятной поездки в фиакре. [8] Все способные передвигаться на своих ногах — чиновник и художник, музыкант и интеллектуал, даже пара критиков — тащились вслед за экипажами.
6
Особая порода лошадей, выведенная для австрийского императорского двора в XVI веке в местечке Липпица близ Триеста (ныне в Италии). Порода сохранилась до нашего времени, лошади выступают в специальном представлении «Испанская школа верховой езды» при императорском дворце-музее Хофбург.
7
Камвольная или шерстяная ткань с переплетением по диагонали.
8
Род наемного конного экипажа, столь же характерный для Вены описываемой эпохи, как кеб — для Лондона.
Вид погребального шествия, приближающегося по длинным узким проходам Центрального кладбища, напомнил ему другие похороны, всего-то в прошлом сентябре, погребение императрицы Елизаветы, так злодейски умерщвленной в Женеве. [9] При этом воспоминании он почувствовал острую боль в колене, ибо между смертью этой коронованной особы и его раной существовала неразрывная связь.
Вертен заставил свои мысли вернуться к событиям сегодняшнего дня. Вокруг него толкались люди, пытаясь занять выгодное положение, чтобы наблюдать за ритуалом у могилы. Престарелый, карликового роста господин, явно проделавший весь путь не пешком, устроился прямо перед Вертеном, причем его довольно-таки необычный и невероятно высокий цилиндр полностью заслонил весь обзор адвокату.
9
Императрица Австро-Венгрии Елизавета была по неизвестным причинам убита 10.09.1898 года анархистом Л. Луккени.
Зажатому с обеих сторон новоприбывшими скорбящими, Вертену не оставалось иного выбора, как легонько постучать старика по плечу. К нему повернулось красное лицо с носом, украшенным резко выделяющимися венозными прожилками.
— Прошу прощения. Не могли бы вы снять свою шляпу, чтобы мне было видно?
— Вздор! — отрезал старик и повернулся в направлении могилы.
Прибыл бургомистр. Вертен вытянулся, чтобы увидеть из-за черного цилиндра, как Карл Люгер, уже ставший легендой Вены как по причине своей привлекательной внешности, так и демагогических способностей, взбирается на временно сооруженную трибуну. Вертена моментально пронзило острое желание раздавить проклятый цилиндр, торчащий перед ним подобно трубе-дымоходу, ибо ему хотелось получше рассмотреть признанного краснобая, когда тот будет говорить. Он не понимал всеобщего восхищения этим бургомистром, неустанно поносившим евреев, но факт оставался фактом: Вертен, как и большинство обитателей Вены, был загипнотизирован ораторским искусством этого человека, притягательной силой и обаянием, исходившими от него. Надо отдать ему должное: заняв этот пост, Люгер сильно поубавил тон своего красноречия, перестав обвинять евреев во всех бедах, которые так и сыпались на империю. Он начал проекты по обновлению города, навел порядок на Дунайском канале, [10] завершил строительство внутригородской железной дороги, а также затеял организацию благотворительной помощи жителям столицы.
10
В 1875 году был обустроен Дунайский канал для предотвращения частых наводнений, затапливавших центральную часть Вены.
Собравшаяся толпа смолкла, как только бургомистр приготовился говорить. В этот момент Вертен, выглядывая из-за черной колонны цилиндра впереди него, поймал взгляд своего старого друга и клиента, художника Густава Климта, [11] стоявшего на противоположной от него стороне могилы. Климт подмигнул ему.
Художник, будучи отнюдь не великаном, однако же, довольно плотной конституции, возвышался над своим соседом. В этом невысоком создании Вертен узнал директора Придворной оперы Густава Малера, самого молодого человека из тех, кто стоял там у кормила власти: ему исполнилось всего тридцать семь лет, когда он два года назад прибыл в Вену. Должно быть, они оба прошагали весь путь, но это никак не сказалось на внешнем виде Климта, любителя пеших прогулок. Глядя на эту пару, Вертен задался вопросом, когда Климт собирается оплатить свой уже давно просроченный счет. Затем взгляд адвоката перескочил на членов семьи у могилы, но там присутствовали только дальние родственники. Бросалось в глаза отсутствие супруги покойника, Адели, и его брата Эдуарда. Вертен нашел это решительно странным.
11
Густав Климт (1862–1918) — выдающийся австрийский художник, один из основателей авангардистской группы «Сецессион»; известен также как создатель прекрасных женских портретов.
— Друзья мои, — начал бургомистр Люгер громовым голосом, который, вне всякого сомнения, должен был достигнуть последних рядов, — мы сегодня собрались здесь по чрезвычайно печальному поводу. Тысячи и тысячи пришли сказать последнее «прости» в этом длинном скорбном шествии к месту вечного упокоения нашего любимого маэстро. Те жители Вены, которые покинули свою службу, учебу и домашний очаг, несут в своих сердцах то же самое, что чувствуем и все мы, собравшиеся здесь, — тяжкое и душераздирающее горе от потери такого великого человека.
Внимание Вертена было отвлечено от речи бургомистра тщедушным субъектом, пытавшимся совершить невозможное: втиснуться между адвокатом и стариком в цилиндре.
— …его любимый город оказал ему честь, похоронив его между двумя другими музыкальными кумирами, Шубертом и его любимым другом Брамсом…
Он рассеянно ловил ухом отрывки и фрагменты речи, сосредоточившись на щуплом человечке, который теперь без усилий втерся перед ним.
— …мы, венцы, здесь, на его могиле, обещаем никогда не забывать ни этого человека, ни его музыку…
Вертен быстро понял причину, почему этот тип пытался протолкнуться впереди него, — он явно ожидал кульминационного момента в речи, чтобы сделать свое дело.
— Я хочу сказать, мои дорогие друзья, сколько бы ни жил в е нец, он никогда не забудет тебя, дорогой маэстро. Мы выбрали место твоего последнего упокоения здесь, среди величайших композиторов, которых когда-либо знал мир. Этим мы подтверждаем то, что, когда ни зайдет речь о Вене, тотчас же будет упомянуто имя Иоганна Штрауса. Мы прощаемся с тобой, дорогой Король вальсов, оставляем тебя совершить путь в последнее странствие, обещая вечно поддерживать огонь твоего победного духа пылающим в наших сердцах и душах.