Реквием в Вене
Шрифт:
— Садитесь, садитесь, — проговорил он, бросая конфету в рот и даже не подумав угостить Вертена.
Голос Малера, невзирая на больное горло, был властным и намного ниже, чем можно было ожидать ввиду его небольшого роста. Он протянул руку за пенсне, приладил его на своем остром носике и окинул оценивающим взглядом Вертена, а затем его карточку. Перед тем как что-то сказать, он тщательно прожевал конфету.
— Три специалиста, — проговорил Малер, постукивая пальцем по карточке. — Который из них наносит мне визит сегодня?
— Расследования, — туманно ответил
— Итак, какая же жизненно важная информация имеется у вас для меня? — спросил Малер, пока адвокат пододвигал к кушетке довольно неудобное кресло. «Веркштетте» производили прекрасные вещи, но на них лучше было смотреть, нежели сидеть.
Темные глаза музыканта блеснули. На тонких губах заиграла легкая улыбка. Клочья разлохмаченных волос на макушке его головы не казались столь неуместными здесь, в постели больного, какими они выглядели при прогулке Малера по Кертнерштрассе, [27] когда его характерная неровная походка вызывала злые насмешки у детей. Даже теперь, будучи погребенным под пуховым одеялом, Малер был не в состоянии укротить свою нервную энергию, отбивая по нему такт пальцами своей левой руки.
27
Одна из самых старых центральных улиц Вены с самыми дорогими магазинами, идущая от здания оперного театра.
Вертен прочистил горло и приступил к делу.
— Насколько я понимаю, в Придворной опере произошло несколько несчастных случаев. Они завершились смертью фройляйн Каспар.
Малер промолчал, не спуская с Вертена своего пристального взгляда.
— Был также случай с упавшей декорацией, с отравляющим веществом в вашей чашке.
— Бог ты мой, господин… — он справился по карточке, — господин Вертен! Если бы вы предупредили меня, что явитесь с новым мелодраматическим либретто, то я бы по такому случаю соответствующим образом оделся.
Вертен покраснел, потом решил отмести в сторону всякую вежливость.
— Мне поручили расследовать попытки покушения на вашу жизнь.
При этом заявлении высокомерная улыбка на губах Малера увяла.
— И кто же поручил вам это?
— Я не вправе разглашать это.
— Да, конечно же. Это наверняка князь Монтенуово. Защищает вложенные средства.
Малер имел в виду внушающего всеобщий страх гофмейстера и главного управляющего Придворной оперой, подотчетного только императору Францу-Иосифу.
— Как я уже упомянул, я не вправе разглашать имя этого лица. Я явился, чтобы удостовериться в том, что вы согласны с таким предположением.
— Что? Что кто-то намерен убить меня? Нелепо. Грету, возможно. Фройляйн Каспар то есть. Вы можете сказать вашему безымянному клиенту, чтобы он лучше бы сам расследовал это дело вместо того, чтобы поручить его вам. Пусть поищут оперных кошек, которые могли выпустить свои когти против молодой певицы. Все знают, что она была моей любовницей. Это был секрет всеобщего достояния. Я уверен, многие из этих кошек не могли простить ей этого.
— Насколько я понимаю, под кошками вы имели в виду прочих певиц женского пола.
— Вы слишком добры; многие из них называют себя певицами. Вскоре я очищу эти авгиевы конюшни от бездарных старых дев, доживающих свой век в ожидании пенсии. До сих пор я мирился с ними.
— Итак, вы не видите никакой угрозы для себя?
— Только для моих ушей, когда я вынужден слушать некоторых из них.
Если кто-то действительно замыслил убить Малера, Вертену показалось, что он вполне может понять его мотив.
— Если говорить серьезно, то, возможно, я и вызвал чье-то недовольство, но у меня нет ни времени, ни терпения гнаться за всеобщей любовью. Главное — музыка. Все заключается в музыке. Те, кто не понимает этого, могут убираться на все четыре стороны. Но чтобы дело доходило до убийства? Я так не думаю.
— А упавшая декорация? Краска в чашке?
— Случайности. По обе стороны авансцены работают более ста человек. Подобных вещей следует ожидать.
— Естественно. — Вертен изобразил на лице непроницаемую маску адвоката, не выдающую никаких чувств. Внезапно он ощутил себя круглым дураком. Малер определенно был прав. Несчастный случай. Совпадение. Возможно, за смертью этой женщины, Каспар, что-то крылось. Но даже если и так, то это было делом полиции. Барышня Шиндлер явно позволила своему живому воображению зайти слишком далеко.
— В таком случае… — Вертен поднялся на ноги, готовый распрощаться.
— На вашей карточке указано: «Завещания и доверительная собственность». Это действительно так?
Вопрос поставил адвоката в тупик.
— Конечно. Я не имею намерения вводить людей в заблуждение относительно своего занятия.
— Успокойтесь. У меня не было намерения обидеть вас. Но мне требуется кто-то для составления моего нового завещания. Следует внести изменения в свете изменившихся обстоятельств. Когда мы можем начать эту работу?
Малер не деликатничал, ведь дело касалось услуг для него. Он слишком привык командовать, когда доходило до этого.
— Вы желаете воспользоваться моими услугами?
Малер уселся на кушетке, оживший и готовый действовать. Он стащил повязку с горла.
— Господин Вертен, вы должны простить мне мою резкость. Это все следствие того, что изо дня в день я вынужден иметь дело с упрямыми певцами. Да, я желаю нанять вас.
Несмотря на его поведение, в Малере было нечто такое, что нравилось Вертену. Этот человек устраивал свою жизнь по своим собственным законам.
— Вы — еврей, — неожиданно заявил Малер. Это была констатация, а не вопрос.
— Я не уверен, что это имеет отношение к данному вопросу.
— Хотя и крещеный. Ассимилированный. Как я.
— Да.
— И происхождением из Моравии, опять-таки как я.
— Вы все узнали обо мне, — поразился Вертен.
— Разве вы бы поступили по-иному на моем месте? Осмотрительный телефонный звонок другу в высших кругах. Не более того.
— И вы удовлетворены тем, что услышали?