Реквием
Шрифт:
Вагон метро был полупустым, Лера уселась в уголке, прикрыла глаза и снова углубилась в горестные мысли о том, как же помочь Игорю.
* * *
Проходя по коридору мимо кабинета Заточного, Настя на мгновение остановилась, нерешительно покосилась на дверную ручку, но все-таки прошла мимо. Однако на обратном пути решилась и зашла.
– Иван Алексеевич, у меня появилась гипотеза, которую я бы хотела проверить в первом приближении.
Генерал коротко взглянул на нее, с явной неохотой отрываясь от документов, над которыми работал.
– В чем проблема?
– Мне нужно еще раз поговорить с вашим сыном.
– Анастасия, вам
– Так я могу с ним встретиться?
– Разумеется. Вы хотите зайти к нам домой?
– Как скажете.
Иван Алексеевич отложил ручку, которой что-то подчеркивал в бумагах, и рассмеялся.
– Вы неисправимы. Почему вы постоянно спрашиваете моего разрешения? Вы что, не в состоянии принимать решения самостоятельно?
– Вы – начальник, – лаконично ответила она. – Как скажете – так и будет.
– И что, даже если я не прав, вы сделаете, как я скажу? – иронично поинтересовался он.
– Конечно. Вы же начальник, я обязана выполнять ваши приказы.
Заточный встал и прошелся по кабинету, потом подошел к Насте и легонько коснулся ее плеча.
– Сядьте, Анастасия. Между людьми не должно быть недомолвок, если они хотят сохранить уважение друг к другу. Что случилось?
– Ничего. – Она послушно села на стул возле стола для совещаний. – Пока еще ничего. Вот я и не хочу, чтобы случилось. Вы меня просили быть максимально осторожной и деликатной, потому что дело может коснуться вашего сына, поэтому я сочла, что лучше спросить разрешения на беседу с ним.
– Перестраховщица, – усмехнулся генерал. – Впрочем, я знаю вас достаточно давно, чтобы не удивляться этому. Осторожность никогда не помешает и никогда не бывает излишней. Ваша беда в другом. Почему вы никак не повзрослеете, а? Вам уже тридцать семь лет, а вы ведете себя как стажер, который пришел прямо из института и боится показаться глупым. У вас за плечами приличный стаж, через три месяца вы, бог даст, станете подполковником, о вас по министерству ходят легенды, а вы все еще боитесь сделать что-то не так и вызвать недовольство начальства. Когда это кончится?
Настя вздохнула и посмотрела на свои руки. «Пора маникюр делать, – вдруг совершенно некстати мелькнула мысль, – лак уже облез, хожу как позорище».
– Наверное, никогда, – ответила она. – Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. То есть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но я никак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меня говорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала или фантастически угадала. Это про кого-то другого. Я все время помню, сколько раз ошибалась.
– Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько раз вас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника, от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?
– Я не считаю, – улыбнулась Настя. – Совсем наоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.
Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбка не могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.
– Вам это не нравится, я понимаю, – удрученно сказала она. – Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когда приглашали меня к себе работать. Жалеете?
– Никогда. Буду вас перевоспитывать.
– Не надо, – взмолилась Настя, – я уже старенькая для педагогических экспериментов.
– Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, то старенькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.
Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательные меры позади, а о деле говорить куда приятнее.
– Понимаете, – начала она, – засылать в наши вузы своих мальчиков и девочек – дело рискованное. Ведь абитуриент, даже если он уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким же через четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четыре года в юном возрасте – это ужасно много, человек может стать совсем другим. Где гарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, если раннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другой путь, более эффективный и верный.
– Какой?
Иван Алексеевич отошел от Насти и снова сел на свое место. Правильно, лирика закончилась, началось дело.
– Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второго или старше, выискивать тех, кто падок до легких денег и не особенно расчетлив, и подсаживать на компре. Понимаете?
Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.
– Продолжайте, я вас слушаю внимательно.
– Идем дальше. Кто может лучше других знать, какие мальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Кто может сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем? Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда их берут, и оказалось, что огромное их число – это не милиционеры, а армейские. Сокращенные, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у них лучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги, потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они еще достаточно молоды, чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшие из армии, – это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они в свою очередь вовлекают слушателей. И тогда слушатель, даже если к моменту выпуска из института он опомнится и решит жить честно, уже никуда не денется, на нем соучастие, и не одно, пусть в мелочах, но зато много. Я знаю, как это все проверить на уровне статистики, но, чтобы не тратить попусту время, мне хотелось бы поговорить с вашим сыном, чтобы уточнить гипотезу.
– Вы полагаете, он может об этом знать?
– Не знаю. Но я не собираюсь его об этом спрашивать. Если не знает – так и не знает, а если знает, то мои вопросы поставят его в сложное положение. Товарищей закладывать, знаете ли… Малоприятно.
Заточный помолчал немного, потом снова кивнул.
– Хорошо, Анастасия, приходите к нам сегодня часов в восемь, заодно и поужинаем. У вас все?
– Все.
– Тогда идите. Нет, минутку. – Он поднял руку, словно желая остановить Настю. – Еще один вопрос. Что там с убийством слушателя? У ваших друзей что-нибудь двигается?
Настя отрицательно покачала головой.
– Ничего. Ни с места. Но есть возможность подобраться к деду Немчинову, мы это сейчас отрабатываем.
– Почему так долго? Он в бегах?
– Да что вы, никуда не делся. Но я его боюсь.
– Вот даже как? Отчего же?
– Не знаю. – Настя легко рассмеялась и пошла к двери. – Он мне внушает какой-то священный ужас. Боюсь его спугнуть и Юру Короткова этим страхом заразила.
– И Дюжина тоже, – усмехнулся генерал. – Нехорошо, Анастасия.