Религия и художественная культура: худой мир лучше доброй ссоры
Шрифт:
«Выставку почти никто не видел, но осудили ее все», — подчеркивает Рыклин, и, поступенчато анализируя события в середине января 2003 года, приходит к выводу, что акция была спланирована заранее и направлена против Сахаровского центра. Судебный процесс становится для автора-философа объектом социально-политического и психологического анализа, который показывает как судебная кампания перешла в «вакханалию ксенофобии, антисемитизма, гомофобии, расизма. (…) Приходившим на суд людям явно внушили, что разговоры о свободе совести, творчества, конституционных нормах — не более как уловки, с помощью которых хитрые «евреи» стремятся обмануть, отвлечь от главного простых, верующих людей» (с.130)». [51]
[51]
Рыклин М. Свастика, крест, звезда. М, Логос, 2006, с.126.
«На суде выяснилось, — продолжает Рыклин, — что многие художники не просто являются православными верующими. Они, как следовало из показаний, стремятся воплотить веру в своем творчестве. Речь в их показаниях шла об одухотворенной неагрессивной вере, направленной против насилия (…). Почти никто из участников выставки «Осторожно, религия!», допрошенных на процессе в качестве свидетелей, не назвал себя атеистом или агностиком. «Какой смысл вы вкладываете в свою работу?» — спросила художника Валерия Щечкина прокурор Новичкова. «Просто иногда задаешься вопросом, насколько ты верующий человек или же в поиске новой веры», — ответил он. (…) Еще однозначнее выразился художник Магомед Кажлаев: «Художник, — сказал он — разговаривает с Всевышним». Число таких высказываний можно без труда умножить» (с.150). (…) Но за одним-двумя исключениями, никто из допрашиваемых не настаивал на принципиальной автономии языка современного искусства, его независимости от языка веры» (с.151).
А язык многих экспонатов был критическим по отношению к искажениям религии в массовой церковной и светской культуре: высмеивалось самообожествление и идолопоклонство ("Не сотвори себе кумира", имитация оклада православной иконы, с прорезью на месте лика, куда каждый мог вставить свое лицо); слияние церкви с коммунистическим режимом, военным насилием, торговлей спиртным (иконы софринского производства, на которых нанесены надписи "Водка", "Ленин", "Калашников); замена христианства — коммерческим неоязычеством (Кока-кола вместо причастия) и т. д.
Почему бы церкви не обратить свой гнев на эти пороки раньше, чем их станут обличать художники? Почему, «сохраняя классическое наследие», церковь забыла эпиграф Гоголя к «Ревизору»: «На зеркало неча пенять, коли….», как забыла и его проповедь сатирического патриотизма, направленного на очищение Родины от пороков? Почему образцом патриота опять становятся кифы мокиевичи, «думающие не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное»?
«После приговора по делу Сахаровского центра носители светской культуры по-прежнему имеют право на свободное творчество, но осуществить его во многих случаях они, похоже, не смогут» (с.161). Процесс явно противоречил не только элементарным принципам порядочности и уважения к свободе творчества, но и официально заявленной позиции РПЦ (наградившей погромщиков), которая хотя и признает право церкви на противостояние с «антирелигиозной и античеловечной культурой» (коей выставка очевидно не являлась), «однако подобное противостояние, — как декларируется в «Основах социальной концепции», — не является борьбой с носителями этой культуры, ибо "наша брань не против плоти и крови", но брань духовная, направленная на освобождение людей от пагубного воздействия на их души темных сил, "духов злобы поднебесных" (Еф. 6. 12). [52] Позднее Анна Альчук, неоднократно получавшая письма с угрозами, погибла при таинственных обстоятельствах.
[52]
Основы социальной концепции Русской православной церкви.12 сентября 2005 г.
А в марте 2007 года новая выставка Сахаровского центра — «Запретное искусство -2006» — вызвала волну протестов со стороны православных организаций, что привело к очередному уголовному делу против Ю.В.Самодурова и куратора выставки А.В.Ерофеева.
Заказной характер погрома выставки «Осторожно, религия!» подтверждает и то, что скандальную экспозицию Константина Худякова «Деисис» в октябре 2004 г., например, никто громить не пришел, поскольку она была одобрена свыше, на открытии в Третьяковке (не в Сахаровском центре) были министр и представители мэрии. «Из темноты поочередно выступают освещаемые сверху гигантские фотолица Христа, Богородицы, Иоанна Крестителя, апостола Павла, а также Адама, Евы и Николая Второго. Все — в капельках пота и кровавых шрамах. На коже видны все поры и капилляры. Представление в этом анатомическом театре идет под электронную музыку и мерцающий дискотечный свет неоновых ламп. Выставка «Предстояние. Деисис», открывшаяся в Третьяковской галерее на Крымском валу, уже названа в вернисажных кулуарах самым безвкусным и самым провокативным проектом года. Тут поиски пути того, как воскресить религиозное искусство в современной атеистической России, обернулись созданием поп-шоу, перед которым меркнет любая «Фабрика звезд», — отмечает Александр Панов в рецензии «Дискотека имени Господа нашего». [53]
[53]
Панов А. Дискотека имени Господа нашего.//Еженедельный журнал, 2004, № 140.
В стране выросла разветвленная сеть массовой художественной продукции: детективы, научная фантастика, любовный роман, бизнес-роман, боевик, триллер и соответствующие телевизионные жанры, приведшие к буму «русского сериала». Массовая литературная, кинематографическая и телевизионная культура активно, но крайне поверхностно осваивает религиозные сюжеты: в традиционном наборе персонажей появились амплуа священника, монаха/монахини, отшельника, главы секты или жертвы-сектанта, гадалки или колдуньи, экстрасенса и астролога. Убийство может быть связано с монастырем («Тайны следствия»), чаще — с сектой («Марш Турецкого» и др.), в бандитских сериалах священник может быть из благоразумных (раскаявшихся) разбойников/братков («Менты [3] ») или из интеллигентов, но он, как правило, помогает следствию или выступает образцом терпения и милосердия («Закон», «Волчица»).
[3]
Берг М. Неофициальная ленинградская литература между прошлым и будущим. Доклад на Межународном конгрессе (ICCEES World Congress) в Берлине (2005)// http://www.mberg.net/prbud/
Следует отметить, что для отечественной массовой литературы и кинематографа характерна мистическая всеядность и манипулирование любыми религиозными сюжетами и образами, способными придать интриге особое напряжение, а персонажам — экзотическую таинственность и притягательность. Религиозная индифферентность масскульта усиливает негодование борцов с «растлением нации», которые все активнее предлагают создать общественный совет по контролю над телевидением. После ночной новогодней программы [2008] г. «Пожар в джунглях» с такой иницативой выступили официальные представители православия, иудаизма и ислама. [54]
[54]
«Глава пресс-службы Московской патриархии выразил возмущение новогодним телешоу "Пожар в джунглях", Portal-credo.ru, 14 января 2008, 15:16.
X. Искусство религиозного вопрошания
Литературовед Сергей Бочаров, отстаивая (в споре с религиозным литературоведением) право искусства на духовный поиск, видит прообраз художника в библейском Иове, как человеке, вопрошающем Бога. “Не содержался ли в этой истории прототип того будущего свободного вопрошания о “мире Божьем” в проблематичном, нерешенном, историческом его состоянии, каким явилось искусство? И не составило ли его предназначение — религиозное предназначение, осмелимся предположить — такое вопрошание?” [55] .
[55]
Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999, С.599.
Образцом религиозного подхода к искусству как опыту духовного вопрошания можно назвать программу «Библейский сюжет» на телеканале «Культура», автором и ведущим которой является Дмитрий Менделеев. С 2002 г. коллективом программы создано более 150 фильмов о крупнейших художниках мира, которые представляют своего рода библейскую карту мировой культуры. Менее чем получасовой формат фильмов не позволяет дать развернутый анализ библейских образов и сюжетов в творчестве художника, но тем поразительнее лаконичная глубина фильмов, в которых выявлен вертикальный личностный вектор духовного поиска, в его устремленности к Богу, драматичном или трагическом столкновении с миром (церковным в том числе) и глубинном созвучии с Книгой книг. «Библейский сюжет» представляет важную тенденцию в современной гуманитарии: очищение образов художников и их творчества от атеистических штампов, рассмотрение богоборчества как богоискательства, таинственной связи судьбы и творчества. Во многих фильмах ставится вопрос теодицеи, догматизма, уникальности личностного пути. [56] Программа «Библейский сюжет» достигает, говоря словами К.С.Льюиса, сферы «просто христианства», или «глубинного христианства», где единственно возможно свободное созвучие и взаимотворчество религии и искусства. Столь уважительное отношение религиозного сознания к искусству тем более ценно, что развивается на телевидении на фоне идеологической догматической тенденции.
[56]
Приведем лишь несколько характерных названий фильмов, показывающих широту охвата и глубину библейского параллелизма: «Содом и Гоморра. Брюллов», «Страшный суд. Тарковский», «Египетский плен. Фолкнер», «Песнь Песней. Высоцкий», «Изгнание из рая. Шагал», «Каин. Байрон», «Из глубины. Оскар Уайлд», «Покаяние. Абуладце», «Блудный сын. Рильке» и многие другие. 57 См. полемику в «Новом мире»,№ 5, 2007 г., а также: Худиев С. Даниэль Штайн, ортодоксия и ортопраксия,24.08.2007. Парфенов, Филипп, свящ. Христианство веры и христианство воли — конфликт или сотрудничество? http://www.kiev-orthodox.org/site/churchlife/1582/
Большой интерес современного общества к духовным проблемам показал колоссальный успех религиозного романа Л.Улицкой «Даниэль Штайн. Переводчик» (2006), получивший в 2007 г. премию читательских симпатий «Большая книга».
Роман написан как ответ на вызов церковного догматизма, национализма и изоляционизма. В качестве праведника, образца христианского пастыря, духовный путь которого не вписывается ни в этническую, ни в церковную, ни в государственную структуру выведен еврей, католический священник Даниэль Штайн. Сам выбор героя на фоне церковного антисемитизма и антикатолицизма звучит как христианский призыв «возлюбить врага». Массовая популярность романа говорит об общественной усталости от борьбы идей и растущей тоске по человечности — любви между людьми, нациями, религиями и конфессиями, утверждаемой вопреки военным, национальным и религиозным конфликтам.