Реликт 0,999
Шрифт:
— Все мои близкие на Земле, — неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.
— Вы говорите о своих пациентах?
Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.
— Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, — пробормотал он.
— Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, — пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.
— Удивительно.
— Что вас так удивляет? — Рушан улыбнулся. — Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.
— Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.
— Неужели?
Бердин повернулся к Рушану.
— Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.
— Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, — предположил Рахматов.
Доктор горько усмехнулся.
— Вы ошибаетесь. Ещё в начале XXI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но…
— Что НО? — не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. — Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?
— Научились, — согласился доктор. — Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя — макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.
— То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?
Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем «Руслана Гольм».
— Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. — объяснил Бердин. — Однако посмотрите сюда. — В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. — Это ПЭТ Русланы — позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. — Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали. — А вот это… — доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок — это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. — Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны — чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.
— Позитронное сканирование Земли, — определил Рахматов. — Красным обозначены нагуали.
— Совершенно верно, — Бердин угрюмо смотрел на точно отражавшие друг друга модели. — Не правда ли, похоже? Не знаю, случайно ли такое совпадение, но заставляет задуматься.
Что ответить Рушан не нашёлся. Теория доктора вдруг перестала казаться ему утопией, стала зримой и выпуклой.
Аристарх Щёткин не сомневался, что именно ему удастся сломить сопротивление Шестого. В конце концов, должен же тот понять всю значимость дела, коль уж сам президент ВКБГА взялся за ликбез.
Щёткин остановился, вдохнул полной грудью пахнущий озоном, словно после хорошей грозы, воздух.
— Эмерия первая рукотворная планета. Опытный образец, так сказать. И весьма удачный. Как вам кажется?
— Да, здесь красиво, — вынужден был согласиться доктор. — Но почему Эмерии нет в эмиграционных списках «челноков»?
— Это узкопрофильная планета, — торопливо ответил Щёткин. Поворот разговора ему не понравился. — Здесь ведутся разработки, требующие огромных затрат, соблюдения высокой точности и некоторой секретности. Но… — Президент цепко глянул на Бердина. — Если вы согласитесь сотрудничать с нами, любые двери на Эмерии будут для вас открыты. И не только на Эмерии.
— Заманчиво, но я не привык заглядывать в чужие окна, — хмыкнул Леонид Сергеевич. — Тем более, когда в собственном доме пожар.
— А не мешало бы заглянуть, — холодно произнёс Щёткин. — Вероятно, именно у соседа вы увидите в углу нечто, что заставит вас изобрести помпу. — Некоторое время шли молча. Наконец, Аристарх счёл, что взаимные колкости не лучший способ добиться ожидаемого. — Безусловно, если в процессе работы появятся вопросы, вы можете обращаться с ними напрямую к любому из ваших будущих коллег.
— У меня есть выбор? — криво усмехнулся Бердин.
— Нет, — улыбнулся Щёткин.
Они прошли в похожую на японскую пагоду беседку, где уже был накрыт кофейный столик.
Бердин внимательно изучал каплю кофе, медленно растекающуюся по блюдцу. Щёткин ему не мешал. Заговорил доктор нескоро.
— Поймите меня правильно, Аристарх Леонович. Я рад бы помочь, но просто не могу породить идею, столь далёкую от областей знаний, которыми владею. Я могу всю жизнь проторчать на вашей чудесной планетке, предаваясь размышлениям, но так и не произведу на свет сколько-нибудь полезную мысль. Отпустите меня, пожалуйста. Меня ждут больные.
Просительные интонации в голосе великана-доктора неприятно поразили Щёткина. Отчего-то именно в это мгновение он понял, что тот не кокетничает, что, действительно, рвётся на спешно покидаемую всеми Землю.
— Рахматов ещё ни разу не ошибался, — жёстко заявил Аристарх. — У вас в рукаве туз, и, пока этот туз не окажется на столе, вы останетесь нашим гостем. Слишком много на ту карту поставлено, доктор!
— Но я мог бы совмещать…
— Мы прекрасно знаем, насколько вы погружены в свою профессиональную деятельность, — отрубил Щёткин. — Вряд ли, занимаясь ею, вы сможете думать о чём-то другом. К тому же, вам потребуется время, чтобы вникнуть в тонкости. Наши лаборатории открыты для вас. А для начала приглашаю на одну увлекательную прогулку, — Аристарх многозначительно глянул на доктора.