Реликт 0,999
Шрифт:
— Вот, — в пальцах доктора блеснула большая игла. — Сколько колоть?
— Что? — Рушан непонимающе уставился на Бердина.
— Сколько страниц проколоть этой иглой? — старательно выговорил тот.
— Четырнадцать, — назвал первое пришедшее на ум число Рахматов. Спорить с пьяными он не любил.
Бердин аккуратно воткнул остриё в пачку и, подумав, едва приметным движением ввёл иглу чуть глубже.
— Считайте. — Леонид Сергеевич отвернулся, словно результат его нисколько не интересовал.
Рахматов снял нанизанные на иглу страницы и перебрал по одной.
— Четырнадцать, — выдохнул он поражённо.
— Так-то вот… — Доктор с ненавистью глянул на свои руки. — Не уходит. Помнят… А другого ничего не могут.
— Зря вы себя мучаете, Леонид Сергеевич, — пробормотал Рахматов и взял наполненную наполовину чашку. Выпил. Бердин тоже хлебнул из своей рюмки. На гостя не смотрел. Снова повисла саднящая тишина. Рушан исподлобья наблюдал за бывшим Ильёй Муромцем и старался отогнать внезапно ударившую мысль. Точнее не мысль, а Знание — благословение и проклятие своей интраморфной природы. — О чём вы сейчас думаете, доктор?
Бердин поднял голову. С помятого лица внезапно сверкнули совершенно трезвые глаза.
— Действительно хотите знать?
— Да.
— Я думал о Руслане.
— Скучаете? — Опять вопрос был глупым, но другого не нашлось.
Бердин потёр ладонью лоб.
— Всё понимаю. Я видел, что такое законы иной реальности. Видел, каковы ставки в игре ФАГа. Но, когда прихожу в лаборатории, смотрю на реконструкции Земли с проросшими нагуалями… Только не сердитесь, дорогой Рушан! Я сейчас пьян, мне можно. Вспоминаю другое. Не могу думать о всех этих универсумах, доменах, архитекторах… о ком там ещё? Думаю о ней. И о других тоже. Поймите правильно, я просто не умею мыслить иначе! Мой мозг, как и мои руки — он так настроен. Я люблю музыку, но не в силах написать самой незамысловатой мелодии! Уважаю ваш труд, но не способен стать частью этой огромной работы, впитать её в себя, постичь и раствориться в ней. Я как чужеродная ткань, отторгаюсь, отмираю!
— Леонид Сергеевич, — Рахматов наклонился над столом и сжал безвольно лежащую кисть доктора — прошло слишком мало времени. Вы десятилетиями оперировали и лечили, вряд ли перестроитесь так скоро. Это нормально. Задумайтесь, разве только болезни уносят жизни ваших Петровых и Сидоровых?
Бердин выдернул руку и вдруг заговорил поспешно, жарко, точно боясь, что сейчас его остановят.
— Понимаете, дело в чём, опухоли делятся на доброкачественные и злокачественные. Но прогноз зависит не только от степени злокачественности. Вы слышали когда-нибудь про капсулированные образования? Я сейчас объясню… — Говорил он долго. Расхаживал по комнате, бурно жестикулируя, потом бросался что-то чертить на истыканных иглой страницах. Рахматов не слушал, смотрел со всё возрастающим сочувствием. Наконец, Леонид, отдуваясь, упал в кресло. — Но нет Авдотьева, — прохрипел он — улетел. Просто взял и всё бросил. На полпути. Я просил его, умолял! Вот хожу сейчас по вашим лабораториям… а ведь вы сумели бы. Не могу не думать про эти чёртовы капсулы! Если бы… Впрочем… — Доктор сник столь же внезапно. — Зачем я всё это вам говорю? Простите.
Бердин снова замолчал, уставившись в одну точку.
Разговор со Щёткиным был тяжёлым. Аристарх смотрел на Рахматова чёрными амбразурами глаз — вот-вот выстрелит.
— Не ошибаюсь, — твёрдо сказал Рушан. — Бердин себя убьёт, у него уже запущен механизм самоуничтожения. Не стану утверждать, что он наложит на себя руки, но и этого не исключаю. Я интраморф, не могу объяснить, просто знаю. Я чувствую людей, живущих не свою жизнь. Они, как те Конструкторы, не справившиеся с поставленной свыше задачей — самоликвидируются. Потому что становятся не нужны, понимаете? Ничего нет мучительней, поверьте. Когда я говорил с Бердиным, кончиками нервов ощущал, что это такое — пустота, никчёмность, слом всего мира… — Снова Рахматову не хватало слов, как не хватало их для объяснения собственной ничтожности и всемогущества в Великом Ничто. — С этим никто не способен справиться.
— Вероятно, Леониду Сергеевичу необходимо отдохнуть, развеяться. Всё-таки в его возрасте начинать всё заново довольно сложно. — Известие Рахматова для президента ВКБГА было, как гром среди ясного неба.
Рушан отрицательно затряс головой.
— Нет, здесь другое. Это нельзя изменить! Не могу сказать, когда и что пошло не так. Возможно, когда он избрал медицину, а не… наш профиль. Может быть, не так сложились гены, не те книги читал, свернул не туда… Я не зна-ю! Он указан, но он не тот. Выбор у нас небольшой — или мы его отпускаем, или очень скоро его не станет.
— Капризы институтки! — скулы Щёткина обрели углы. — Вы понимаете, о чём просите?! Отпустить Несущего! Шанс!
— И всё же я думаю, лучше отпустить Несущего, чем убить, — мрачно заметил Рахматов. — Да, Бердин — Несущий, но где-то закралась ошибка. Мы ничего не можем с этим поделать. Можем только принять.
Аристарх долго что-то чертил в блокноте. Потом спросил:
— Значит, всё зря?
— Мы требуем от него невозможного, — ответил Рушан. — Для него человечество это Иванов, Петров, Сидоров. Иначе он не умеет.
— Кто такие? — оживился Щёткин, но тут же понял, о чём речь, и отодвинул блокнот. — Чёрт с ним, пусть летит.
6. Руслана. Кое-что из личного доктора Бердина
— Рад, рад, вашему возвращению! Мы уж тут чего только не передумали! Неужто доктор наш набедокурил, что им службы заинтересовались! — Профессор Гровс, маленький юркий старичок, захихикал, потирая чистые ручки. — А вы вон оно что, барина праздновали! Но это замечательно! Прекрасно! Давненько уже пора было поразмяться. Как там, в отпусках? Я уж забыл слово-то такое!
— Ошибки бывают у всех, — прогудел в бороду Бердин. — Даже у наших доблестных служак, будь они… здоровы! А отпуск прекрасно. Крит — это сказка!
— Крит? — Старичок смерил Леонида недоверчивым взглядом. — Разве пучок нагуалей не уничтожил его неделю назад?
— Подумайте… как жаль… — пробормотал Леонид и отвернулся, разглядывая на голографе результаты последних исследований своей пациентки. — Держится, — сказал он после недолгого молчания.
— Да… — Гровс подошёл к Бердину и тут же забыл о своих подозрениях относительно сомнительного вояжа коллеги. — В брюшине и забрюшинном пространстве множественные образования. Контуры ровные четкие. Структура неоднородная, дольчатая. В некоторых жидкостное включение. Типичная липосаркома. Совершенно другая этимология.
— Саркоидоз?
— Получается так.
— Может, всё же метастазы? Или… Гистологию бы.
Гровс сочувственно посмотрел на Бердина. Старик его понимал. Когда-то надежда на чудо хватала за горло и его. Заглушала голос разума, толкала на безрассудство, не давала уснуть. Когда-то очень давно. Лет тридцать назад.
— Метастазы в лёгких, конечно, имеются. Плюс метастатический плеврит и сердечно-лёгочная недостаточность, — прибавил старик. — Полости такие — по три литра откачивали. Оставить катетер не могли, образования мешают. Но это-то… сами видите. Поверьте, коллега, делал в ваше отсутствие, что мог, но… Бедная девочка.