Реликт 0,999
Шрифт:
— Нагуали? — уточнил Щёткин и коснулся панели. — Специально для вас, доктор. — Напротив голубого шара протянулось две сети. По тонкому плетению побежал чуть светящийся пурпур.
— Да, вот так лучше, — удовлетворённо крякнул Бердин. — Всегда предпочитал снимки с контрастом. Их легче читать, а я ужасный лентяй.
— Осталось двадцать восемь минут, — глянув на таймер, сказал Рахматов. Ни для кого это объявление сюрпризом не стало, все и без того не отрывали взглядов от мелькающих цифр.
— Надо же, — тихо проговорил Бердин — сколько огромных планет и целых галактик гибнет вот так же, а рыдать на «челноках» будут над этим маленьким шариком. Удивительно, не правда ли?
— Если бы так, — Щёткин нервно почесал небритую щёку. — Не хочу вас огорчать, доктор, но мы не можем сейчас утверждать, что «челноки», связанные с Землёй гравитационным полем, останутся невредимы. Мы, вообще, ничего не можем утверждать, когда дело касается иных реальностей и их законов!
— Ах, да, — вспомнил Леонид произнесённые когда-то в пылу спора Рахматовым слова. — Значит, возможно, сейчас мы увидим конец света? Во всяком случае, гибель человечества.
— Не исключено. Впрочем, незначительная часть людей находится за пределами Солнечной системы. Их крайне мало, но…
— У меня родители на Итаке, — огорчился Гера.
— У меня там жена и семья дочери, — отслеживая обратный отсчёт на таймере, произнёс Щёткин.
— А у меня родителей нет, а жёны все бывшие. Говорили, нельзя жить с человеком, который видит тебя насквозь, — усмехнулся Рушан.
Миллиметры между пурпурной сетью и круглыми боками планеты таяли. Земные нагуали, по выражению Рахматова, «лапками не махали», и он оставил своё место у измерительных приборов.
— Пять, — прочитал с секундной графы таймера Рушан.
— Четыре, — отозвался Щёткин.
— Три, — продолжил, сжимая подлокотники кресла, Гера.
— Две, — закончил счёт Бердин.
Рахматов закрыл глаза. В следующую секунду незримые тиски сдавили пространство, в воздухе что-то взорвалось, загрохотало, обрушилось. По всем законам домена, где погибала сейчас Земля, смерть обещала быть мгновенной, однако мир всё ещё клубился вокруг тяжёлой чёрной взвесью. Видно, у беспощадного ФАГа нашёлся другой сценарий.
— Ч-т-о п-р-о-и-с-х-о-д-и-и-и-и-т?! — с усилием выдавил Рушан. Звуковые волны, казалось, втискивались в среду, точно в загустевающую смолу. Даже ударяющие в мозг вопли аварийной сирены плыли медленно, растекаясь в пространстве вязкой мутью. Красные вспышки разгорались постепенно. Проступали из темноты, точно с трудом пробивались сквозь неё, и так же лениво гасли. Кто-то неизрекаемый и всемогущий просматривал умирание планеты в режиме Very much very slowly.
Неподалёку на полу корчился Щёткин. Он сжимал ладонями виски и скалил зубы. Из носа у него текла густая чёрная кровь. Рахматов попытался подняться, но на плечи навалился многотонный груз, посильный разве что ушедшим в небытие Атлантам. Рушан беспомощно забарахтался на полу. Спрессованный воздух приходилось втягивать в лёгкие, как упругое желе. Он застревал в глотке, забивал дыхательное горло, боталом громадного колокола ударял в барабанные перепонки. Рахматов заметил, что, касаясь лицом ковра, оставляет на нём алые кляксы.
В воздухе всё ещё светилось трёхмерное изображение Земли. Щёткин, отняв от головы руку, указывал на транслятор. Глаза его выкатились из орбит, налились, рот открылся в безмолвном крике. Собрав последние силы, Рушан повернул голову.
Над транслятором зависло нечто бесформенное — словно мягкую, лишённую остова массу затягивало в узкую щель. Масса перетекала из голубого в охристое, вспыхивала ослепительно-алым, кипела белыми раскалёнными пузырями.
— О, Господи, — простонал Рахматов. Увиденное потрясло его больше, чем даже растянутая во времени собственная смерть.
«Пластилиновая» планета вползала в тесный просвет между сетями нагуалей. Или это трансформировались волны транслятора? Но безумствующий мировой океан, ломающиеся кости горных систем, страшные ожоги на теле Земли говорили обратное. Из-под разорванной кожи земной коры в атмосферу выстреливали гигантские фонтаны планетной «крови» — магмы. Точно живые, ныряли и выныривали из неё обломки материков. Над Землёй клубился чёрный дым — смешанная с вулканическим пеплом атмосфера. Как мог сохраняться в этом пожарище кислород, Рахматов не понимал. Он вообще ничего не понимал. Вывернутая наизнанку реальность, дикий абсурд, параноидальный приступ мироздания…
В ушах раздался оглушительный скрежет и звон. Норовистым скакуном взбрыкнул пол бункера. Посыпались стены, оголяя титановые рёбра сверхпрочной арматуры. Рахматов потерял сознание.
11. Генератор Бердина
Кто-то бил его по щекам. Рахматов вдохнул — воздух стал легче, податливей. Какое-то время Рушан просто наслаждался возможностью дышать. Свободно, не прилагая к тому нечеловеческих усилий. Хлопки тем временем становились всё более настойчивыми. Рахматов открыл глаза. На него смотрел осунувшийся, почерневший от копоти, седой как лунь Гера.
— Живой? — просипел он, отирая ладонью кровь, струящуюся из ушей.
— Есть… немного…
Гера затряс головой, непроизвольно замычал от боли. Осторожно, точно на макушке у него стоял наполненный водой стакан, улёгся.
— Башка раскалывается! — пожаловался он.
Рахматов смотрел на своего ассистента, и его не покидало ощущение, что они оба болтаются сейчас в неведомом четвёртом измерении — то ли живы, то ли мертвы, то ли было, то ли нет.
— Ещё выжившие есть?
Кацевейко истолковал вопрос на свой лад.
— Наверно, есть, — подумав, ответил он. — Кислород имеется, атмосферное давление стабилизировалось. Вроде, в пределах нормы. Неповреждённые участки суши тоже остались. Думаю, на них спасшиеся найдутся… раз уж мы…
— Где Бердин и Щёткин?! — рыкнул Рушан, окончательно приходя в себя.
Гера, кряхтя, уселся, зажал ладонями виски.
— Там. — Он неопределённо махнул в сторону и отвернулся. Рахматов схватил стоящий рядом фонарь и, подняв над головой, осмотрелся. Часть помещения была смята обрушившимися плитами, прошита фрагментами свай, туго стянута остатками металлокаркаса. — Левое крыло разворотило. Мы с тобой в пазух попали. Повезло. Рулетка…