Реликт (том 2)
Шрифт:
Железовский услышал шепот.
— Нет, девочка, все правильно. Каждый из нас способен ошибаться, даже самые «непогрешимые» руководители, ошибается и Забава. — Железовский вдруг усмехнулся. — Если бы ты не опередила ее, она сама выключила бы поле.
Брови у Насти поднялись.
— Вы думаете, что она?..
— Уверен. Неужели ты считаешь, что Забава не смогла бы тебе помешать?
Анастасия растерянно посмотрела на Ратибора, стоявшего с ничего не выражавшим лицом, будто разговор его не касался, потом снова на Железовского.
— Не знаю… наверное, могла…
— Зато
— Мне с вами? — мысленно спросил его Ратибор.
— Побудь с Настей, пусть успокоится. Через два часа встретимся в Центре-1 на Земле.
Связь «спрута» принесла три длинных ноты: ре-ми-соль — сигнал общего внимания, затем раздался незнакомый гортанный голос, пересыпанный свистящими обертонами:
— Дивно гремит Бог гласом своим, делает дела великие, для нас непостижимые{43}.
Голос исчез в нарастающем хрипе, со щелчком наступила тишина.
— Кто это сказал? — опомнился Железовский, застыв у выхода из помещения, где застала его странная передача.
— Обладатель сообщения не идентифицируется, — после паузы ответил координатор «спрута». — Передача не пеленгуется, сигнал возник в системе связи спонтанно.
— Может быть, это чужане шутят? — предположил далекий Баренц. — Или К-мигранты?
— А если сам Конструктор?
— Вряд ли, если бы он способен был так шутить, давно установили бы с ним прямой контакт.
— В таком случае задание лингвистам и ксенопсихологам: срочно разобраться в послании и дать рекомендации.
Аристарх вскинул руку, прощаясь, шагнул за порог, исчез.
— Идем, — разжал губы Ратибор, беря Настю под руку.
— Куда?
— На Землю. Габриэль, наверное, прав, все сейчас решается там, даже судьба Конструктора, хотя представить это трудно. Интересно, что он хотел сказать своим «мы не встретимся»?
Анастасия вздрогнула, хотела что-то сказать, но передумала, а Ратибор был занят своими мыслями, и поэтому мысль девушки прочитать не смог.
За три часа до подхода Конструктора к поясу вакуум-резонаторов стало известно, что из Систем исчезли все чужане. Не только их чудовищные «корабли», за исключением одной «морской раковины», но и отдельные рои и особи. За ними ушли из-под наблюдения и «серые призраки».
Безопасники восприняли это бегство как предупреждение очередного, и быть может, последнего катаклизма, и срочно созвали Совет для решения одной-единственной проблемы: что делать? Дискуссия длилась долго — почти пять часов, а потом дискутировать стало некогда, Конструктор подходил к границам «ничейной зоны», за которыми его ждали изготовившиеся к бою установки вакуум-резонансных излучателей.
Ратибор не участвовал в совещании, он сопровождал Настю дамой.
Они избрали кружной путь — через метро тревожной линии попали сначала на спейсер «Клондайк», стерегущий Землю в составе второго погранфлота на расстоянии в миллион километров от нее. Земля отсюда виделась голубоватым пятнышком света, и Анастасия невольно прошептала:
— Господи, какая она маленькая!..
Ратибор не ответил. Ему было холодно и одиноко, несмотря на близость
Линия метро «Конунга» вынесла их на Луну, в парк Геограда, откуда они перепрыгнули в Новосибирск. И первое, что поразило обоих — большие группы людей, молча вслушивающихся в речи ораторов, молодых и старых, мужчин и женщин, одинаковых в своем стремлении донести до слушателей свои мысли и переживания. Это были не только члены Всемирного координационного Совета, психологи и социологи Академии наук, но и лидеры неформальных и общественных организаций, писатели, известные деятели искусств, актеры, художники, и просто люди, почувствовавшие ответственность за жизнь на Земле, как за свою собственную. Видимо, слова Баренца и Грехова, прозвучавшие в передаче всемирного информвидения, не пропали даром. Зерна сомнения в правильности курса «защиты до последнего патрона», посеянные в благодатную почву, взошли и уже давали свои плоды: люди начинали думать, взвешивать свои действия и чувства, и все меньше оставалось таких, кто на появление К-гостей отвечал пальбой или криком страха.
По дороге к дому почти не разговаривали. Настя перестала дрожать и шла задумчиво-рассеянная, опираясь на твердую руку Берестова. На широте Новосибирска стоял полдень, солнечный и тихий, воздух был напоен ароматами начала лета, природа звала отдохнуть, и не хотелось думать ни о чем зловещем, и только лица попадавшихся на пути прохожих заставляли сердце биться в прежнем ритме заботы и тревоги.
Ратибор не стал заходить к Анастасии, а она не стала его приглашать. Оба все понимали без слов.
— Берегись, опер, — тихо сказала девушка на прощание, не отвечая на его поцелуй, — еще не все закончено… и нет уверенности ни в чем. Обещай мне выполнить одну просьбу.
Ратибор посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, чего она хочет, сказал медленно, как Железовский:
— Обещаю.
— Найди Габриэля… где хочешь, но найди. И передай… — Она подумала. — Передай ему, что он ошибается, он — не изгой, ты понял?
— Я понял. — Губы едва двигались, и разжимать их приходилось силой. — Он не изгой. Прощай. — Он повернулся, чтобы уйти, но Анастасия задержала его, положив руку на плечо, повернула лицом к себе.
— Не делай далеко идущих выводов, опер. Может быть, Габриэль на самом деле — дитя вечности, как он однажды выразился, но это мы превратили его в хомозавра, которому не место среди людей. Он одинок сто лет! Одинок, как… Конструктор, а одиночество — худшая из мук не только для любого из нас, но и для него тоже.
Ратибор принудил себя улыбнуться.
— Почти по Маркесу — сто лет одиночества{44}.
— Господи, как вы непохожи! — Вырвалось у Анастасии. — Иди, Ратибор… и возвращайся.