Рэмбо 2
Шрифт:
Когда она спросила, имеет ли для него значение то, что его связной — женщина, он сказал ей правду.
Лишь бы она знала свое дело. Все остальное неважно.
А соблазны? Их не будет.
Когда он вернулся в Штаты из Вьетнама, его поразило отношение американцев к своим ветеранам. Особенно непримиримо были настроены студенты, выступавшие против войны. Каких только оскорблений он не наслушался! И преступники. И детоубийцы. Почему-то чаще всего их называли насильниками. Грустно и страшно, когда этими словами встречает тебя твой собственный народ. За этими ярлыками крылось весьма серьезное обвинение. Солдатам
Но насилие? Это преступление было ему особенно отвратительно. Да, он слышал о тех солдатах, что после боя насиловали вьетнамских женщин в захваченных деревнях. Таких презирали их же товарищи. Ничтожества, нелюди, которые и до армии творили то же самое, не удивительно, что во Вьетнаме они не изменились. Но те, кого он знал и уважал! Разве можно было огульно обвинять всех? Где уж понять гражданским, что война убивает в мужчине желание. Какое там насилие, если пропадает само желание быть с женщиной.
В ранней юности, которая прошла в Бауви, штат Аризона, он интересовался девочками не меньше, чем любой его одноклассник. Сексуальной революцией в те годы еще и не пахло. Ему казалось нормальным, что он не знал женщины до тех пор, пока ему не исполнился двадцать один год. На девушке, с которой у него был роман, он собирался жениться. Он до сих пор не забыл ее золотистые волосы. Потом была армия. Вернувшись с войны, он узнал, что она вышла замуж за другого и уже успела произвести на свет двух сыновей и дочку. Когда они встретились, она держалась так, будто прежде они были всего лишь знакомыми. Он понял, что ей неприятно вспоминать о нем.
Обиды на нее не было. В конце концов это он уехал от нее. Одно время его даже считали погибшим. Трудно после этого рассчитывать, что девушка тебя дождется.
Но если быть до конца откровенным, он испытывал необъяснимое облегчение.
Брак отныне для него стал невозможен.
Дети? Исключено.
После всего, что он пережил на войне, секс перестал его интересовать. Сама мысль о сближении с другим человеком претила ему. Нет, ему не просто не хотелось связывать себя чувствами. Даже тело его противилось сближению: он покрывался липким потом, желудок сводило спазмами.
И вовсе не потому, что он стал импотентом. Ничего подобного. Иной раз он видел сны, которые возбуждали его, как и прежде, но сам предпочитал справляться с этим своим состоянием.
Общение с женщиной он для себя исключил.
Когда ты так близок с другим человеком, ты становишься незащищенным, ранимым.
Теряешь контроль над собой.
И еще, как ни предохраняйся, всегда есть опасность зачатия.
Он не позволит себе иметь ребенка в этом мире насилия и жестокости. В мире, где войны и лагеря для пленных стали уделом многих. Его уделом.
Отводя рукой тяжелые ветви, он снова обдумывал ее вопрос. Так значит ли что-нибудь для него то, что с ним идет женщина?
Нет.
15
Сквозь просвет в лесной чаще они вышли к обрывистому берегу неширокой, но довольно извилистой, грязной реки. На его карте эта река называется Ка.
Он бросил взгляд вдаль.
— Как мы отсюда будем добираться на север? Помня о ее просьбе, он говорил по-английски.
Я договорилась… — она помедлила, подыскивая слова, — нас перевезут на лодке. — Ее глаза тревожно заблестели. — Другие маршруты небезопасны. Боюсь, когда мы прибудем на место, вы не найдете того, что вам нужно.
— Откуда вам это известно?
Она с огорчением покачала головой.
Два месяца тому назад я была в этом лагере. Он пуст. И уже давно. Рэмбо помрачнел.
Какой смысл посылать нас в пустой лагерь?
— Может быть, солдаты вернулись туда уже после того, как я побывала в тех местах?
— Ну, конечно, и пленных с собой привели.
Она жестом указала ему туда, где река поворачивала влево.
Пойдемте, нас ждут.
16
Еще издалека он услышал их голоса. В глубине бухты, скрытой подступавшими к самой воде деревьями, прилепилась бамбуковая хижина, кое-как прикрытая сверху листами рифленого железа. На деревянном помосте, повисшем над водой, ссорились два вьетнамца, выхватывая друг у друга бутылку. Вид у обоих был — закачаешься. Пьяные, измазанные в речной грязи. Одного украшали серьги и замусоленная ковбойская шляпа, другого — патронная лента, надетая поверх смокинга с закатанными рукавами.
Подойдя поближе, Рэмбо различил этикетку на бутылке.
«Будвейзер».
Коу по-вьетнамски крикнула им:
— Поехали!
Оба резко обернулись, не заметив, что вожделенная бутылка выскользнула из рук и скатилась в воду.
Они схватились за оружие и угрожающе прицелились.
Один из них все-таки узнал Коу сквозь пьяный угар и что-то сказал товарищу. Тот фыркнул.
Они опустили автоматы, и Рэмбо с облегчением вздохнул.
Вид у этих ребят не очень надежный, — по-английски шепнул Рэмбо своей спутнице.
А что вы хотите? Это же контрабандисты. Перевозчики опиума.
И она постаралась придать своему голосу более уверенный оттенок:
— Но для нас безопаснее плыть с ними. Ни один патруль нас не заметит, это уж точно.
— Как раз патрули меня сейчас волнуют меньше всего, — ответил он.
Рядом с хижиной покачивался на воде сампан [1] с надстроенной кабинкой из оцинкованного железа. Вьетнамец, который помахал им из лодки, имел еще более несуразный вид, чем те, кого они видели до сих пор. Несколько рядов дешевых бус украшали грудь, на одну руку надето сразу трое часов. За поясом грязных американских джинсов торчал пистолет с инкрустированной жемчугом рукояткой. Спутанные сальные волосы развевал ветер.
1
Сампан — легкая одновесельная лодка в странах Юго-Восточной Азии. (Здесь и далее прим. перев.).
Человек осклабился в улыбке.
Рэмбо тихо сказал девушке:
— Говори со мной только по-английски.
Коу скользнула по его лицу удивленным взглядом. Она по-восточному низко поклонилась подошедшему к ним вьетнамцу и произнесла по-английски:
— Знакомьтесь, это капитан Тронг Кин. Рэмбо тоже отвесил поклон.
Кин улыбнулся еще шире, безобразно обнажая десны, и сказал на ломаном английском: Все пойдем в одной лодке.
Благодарю за помощь, — обратился к нему Рэмбо.
— Сильно рад помогать.