Рэмбо 3
Шрифт:
Рэмбо поспешил к стене.
После второго ряда колючей проволоки мин нет, предупреждал Андреев. Там уже надо опасаться только караула.
Но будут ли вообще караульные вне крепости в такую погоду? Если да, то Рэмбо сможет увидеть их лишь под самым носом.
Но он не мог себе позволить об этом беспокоиться. У него хватало других проблем.
Например, как поступить с Андреевым. Советский солдат свое дело сделал. Он провел Рэмбо и Мусу через минное поле. И теперь от него вреда больше, чем пользы.
Можно
Никаких.
И сколько угодно причин для подозрений. Андреев вполне мог притвориться перебежчиком, чтобы сохранить себе жизнь.
Я должен спасти Траутмэна! Я не имею права из-за кого-то сорвать операцию!
Еще в лагере, взяв Андреева с собой, Рэмбо хорошо представлял себе последствия этого шага, но подумал, что у него будет время все взвесить и принять окончательное решение по дороге к крепости.
Но теперь времени на размышления уже не оставалось. Он должен был решиться. Что же делать с Андреевым?!
Русский был совсем рядом, он стоял, прижавшись к стене.
Траутмэн.
Неуловимым для Андреева движением Рэмбо достал нож. Он приготовился закрыть ему ладонью рот и в тот же момент ударить ножом в спину.
Смерть будет почти мгновенной. Из зажатого ладонью рта не вырвется ни звука.
Я не хочу этого!
Но у меня нет выбора.
Рэмбо напряг мышцы для броска.
И не мог пошевелиться.
Он призвал на помощь всю свою волю.
Ну же!
Нельзя так рисковать из-за него! Давай же!
Слишком поздно. Андреев отскочил от стены.
Рэмбо рванулся, чтобы остановить его. Его подозрения оправдались. Все это время русский только и думал, как сбежать. В такой буре я его ни за что не поймаю!
Но Андреев не собирался сбегать. Он мчался в сторону часового, чья фигура мутным пятном обозначилась в песчаной буре.
Андреев ударил солдата в челюсть прикладом винтовки.
Часовой отлетел назад.
Андреев ударил еще раз. Часовой упал.
И больше не шевелился.
Для верности Андреев нанес третий удар и встал на колени проверить пульс. Обернувшись, он увидел прямо над собой Рэмбо с занесенным для удара ножом.
Рэмбо спрятал клинок.
Сегодня ночью Аллах позаботился о тебе, Андреев.
Они оттащили часового к стене. Рэмбо выбрал место как раз посередине между двумя прожекторами на углу. От одного до другого было по крайней мере сто метров. Он снял с плеча бухту веревки, убедился, что она нигде не запуталась, и освободил тот конец, к которому был привязан крюк. Раскрутив крюк, он попытался забросить его на стену, но порыв ветра помешал ему.
Крюк потерял скорость и упал, не долетев.
Рэмбо
Патрулируют ли часовые стену в такую бурю? Или они прячутся в караульных будках? Заглушит ли вой ветра удар крюка о камни?
Ну, с Богом, подумал Рэмбо.
Он еще раз метнул крюк.
На этот раз крюк зацепился.
4
Траутмэн оторвал голову от окровавленного пола ярко освещенной камеры и содрогнулся от топота по коридору двух пар тяжелых сапог. Траутмэн много раз слышал эти шаги и не мог спутать их ни с какими другими. Он сжался в предчувствии новых пыток.
Но полковник Зейсан нарушил привычный порядок. Он не приказал охраннику отпереть дверь. Он не вошел, печатая шаг, внутрь в сопровождении прапорщика Каурова, а задержался в коридоре. Взглянув в маленькое зарешеченное окошко, Зейсан заговорил резким голосом, словно водил напильником по металлу.
— Мое начальство недовольно последним инцидентом в этом секторе. А я недоволен тем, что оно недовольно. Обещаю, что самым недовольным из всех нас окажешься ты. Мое терпение лопнуло. Будешь отвечать на вопросы?
Траутмэн простонал: — Если я вам отвечу на них, вы тут же расстреляете меня. Как пленных повстанцев.
— А если не станешь отвечать, то пожалеешь, что тебя не расстреляли. Ты пока не знаешь, как может быть больно. Обещаю, сегодня ночью ты у меня заговоришь. А еще обещаю, что после этого ты получишь награду. Тебе дадут воды. Я выключу лампы в твоей камере. Даже врача пришлю, чтобы он тебе дал обезболивающее. Кнут и пряник. У тебя есть тридцать минут. Подумай. За это время у тебя появится еще одна веская причина отвечать.
Полковник замолк и отошел от окошка камеры.
Что он имел в виду, когда говорил о веской причине отвечать, подумал Траутмэн. Может быть сейчас откроется дверь, и прапорщик Кауров бросится на него?
Дверь действительно открылась, но не та, что вела в камеру Траутмэна, а соседняя, в камеру справа, и в нее протопали две пары тяжелых сапог.
— Сколько тебе лет? — услышал он вопрос, заданный Зейсаном по-английски и на афганском диалекте.
Дрожащий мальчишеский голос что-то ответил ему.
— Тринадцать? — переспросил Зейсан по-английски, и добавил на диалекте. — Какая жалость.
Траутмэн не понимал, что все это значит. Почему Зейсан переводит все, что говорилось в соседней камере? И неожиданно его осенило.
Он переводит для меня!
Господи, он хочет, чтобы я понимал, что происходит.
— Какая жалость, — еще раз повторил Зейсан сначала по-английски, а потом на диалекте. — Там в соседней камере сидит человек, который не хочет отвечать на мои вопросы. Из-за его упрямства мне придется порасспрашивать тебя. Знаешь ли ты, где прячется главарь мятежников по имени Мосаад Хайдар?