Ремонт
Шрифт:
– Была, - говорит, - Любовница. Так мы, то на заднем сиденье, то на переднем. Откинешь спинку, все равно не получается. Нет, получается, но так, чтобы в кайф, не очень.
– Это в твоей?
Хотя, обычный вопрос, но скользкий какой-то. Вроде с иронией.
– Так там и любовница - мочалка, - говорит.
Серьезный сейчас. Явно на новую пассию нацелился. Перебирает. Мир меняется. Как мало надо до этого переключателя внутренних этажей.
– Собаку не хочешь, - интересуюсь.
– Была, - говорит.
– Какая?
– Белая, мохнатая.
– Ну и что?
– Выведу утром, а она пристроится по большому, изогнется. Глаза выпучены, лапами перебирает. А потом как закричит - на всю улицу. И подвывает. Это у нее волосы сзади слиплись после вечернего говна. Я даже выстригал там и брил. Люди оглядываются, словно душит кто. Стыдно.
Несколько раз меняемся. К ночи дорога вообще грустная, лишь редко встречные. Уже близко от границы, километров пятьдесят. Здесь нет городов, больше сельские пейзажи. Дорога давно пробита прежними поездками.
– Давай поведу, - говорит Олег в очередной раз.
Уже освоился. Не так вибрирует. Курит и газку поддает на пустой. Это у всех так, вначале, задница мокрая.
Помню первую. На всю жизнь печать.
– Посплю, - говорю.
Устраиваюсь. Пытаюсь откинуться удобнее в кресле.
– Только заскочи на заправку, уровень падает, что-то не то, - добавляю, - У границы разбуди.
Ничего не может идти гладко, вот ничего, особенно, когда первый раз. К общему мандражу должна быть добавлена какая-то гадость - поломаться что-то или приключиться. Непременно должно.
В последнем населенном, наконец, останавливает полиция. Ну как без нее, даже странно. И эта картина, среди наступающей ночи, когда вокруг тишина, дома мирно спят под сенью деревьев, скрытые шторами окна безмолвствуют, и здесь, на узкой дороге, за пару десятков километров до границы, синий проблесковый, подсвеченный жезл, инопланетяне какие-то.
– Правы язды, - говорит подошедший.
Берет документы, не разворачивает.
– За мной, - говорит.
Отстегивает ремень, руки вибрируют.
– Не ссы, - говорю.
– Другое слово знаешь?
Вижу, как бледнеет фиолетовое лицо.
Мое дело ждать.
Возвращается. Осунувшийся, растерянный.
– Ну, все, - говорит, - Влетели. Ехал с дальним светом по населенному. Хотят сто долларов. Капец. Кто ж знал.
Я-то знал, но заснул, ненадолго, провалился на пару минут или больше. И про свет забыл. Сам на дальнем никогда, на трассе только, пустой, редко. Нужен был ему этот свет? И это ты ехал, ты! Но что сейчас? Пустое.
– Дай барсетку, - говорит.
Потом замирает.
– Может, сходишь, перетрешь с ними?
Чувствую, как ему плохо, но те с пассажиром утрясать не будут. Точно. У нас тоже самое.
– А теперь слушай, - говорю, - Вот тебе десятка. Говори, что последние, что еле дотягиваем до границы.
– Уже говорил.
Не волнуют, его слова. Знаю, как облупленных мастеров дороги.
– Десятка и больше соплей. Денег нет. Последние. Как
Деньги, конечно, есть, но это для них, для охотников поживиться, легенда.
Буквально сразу возвращается. Довольный.
– Все в порядке.
– Они бы больше потеряли, если бы начали возиться с нами. Уехали с подкормленного места и бабла лишились. Известная песня.
Осторожно минуем "луноход". Те остались ждать.
– Еще набьют кассу, - говорю.
Своя дорога кажется отдыхом, даже ночью. Прямая, две полосы, скучная в триста пятьдесят километров. Это потому, что, как бы дома, но еще не совсем, еще попахать. Но уже твое - асфальт, лес вдоль полосы, темное небо в ярких точках, разделительная, мелькающая белыми разрывами. Даже петь хочется или свистеть.
– Не надо, - говорит партнер, - Денег не будет.
Ух, ты! Суеверный! Смеюсь. Сейчас можно.
После границы сменил. Покрутились, по городу, заправили "обжору". В ларьке водички, сигарет, леденцы в дорогу. Родина, она и есть родина. Дышится по-другому, легко. Словно, воздух другой. И гаишники свои, родные, даже, когда останавливают просто так, по транзитным номерам. Можно ноги размять.
После города Олег не выпускает руль, вцепился. Дай, и все, говорит. Бережет меня. Возможно, тот случай с полицией растопил сердце. Раскрыл некие иные символы жизни, резервы. А мог бы отдать, думаю, деньги.
– Ты спи, - говорит, - Если устану, разбужу.
Ласково, как мама.
Чувствую, настроен по-боевому, до самого до дома. Ну и ладно. Мне то что. Молодец. В принципе, то, что надо чувак. Дотянет.
Засыпаю, под радио, там какие-то песни, наши понятные и голос ведущего свой. А мне уже что-то снится. Он хороший водитель, можно расслабиться. Проваливаюсь.
– Если хочется спать, знаешь что делать?
– вырываюсь из неги.
– Да. Вот музыку включил громче.
– Чепуха. Будешь засыпать, открывай окно. Я стучу рукой сзади по шее, а когда вообще, финиш, открываю полностью окно и смачиваю слюной веки. Палец в рот и по глазам. Потом ветер обдувает. Лучше лицо промыть, но лимонадом не в кайф.
Провалился.
Дома ждут. Чувствуем. Свой двор, он такой любимый оказывается, даже ночью, даже когда машину не куда воткнуть. И это лишь сутки прошли. Дикая ностальгия. А если через месяц, год? Проснулся на подъезде к городу, когда фонари, когда пост гаишный, когда "агрегат" провалился на семьдесят, после ста двадцати.
– Время?
– Около трех.
– Нормально, - говорю.
– У тебя или у меня?
– спрашивает Олег.
– У меня. Этаж ниже.
Шутить начинаем. Значит сложилось. Закрываем двери, проверяем багажник, капот. До этого чистим салон от незначительных предметов. У одного боковое разбили ради красивой зажигалки. Ничего не взяли, кроме нее. Эстеты.