Рене Декарт. Его жизнь, научная и философская деятельность

Паперн Г. А.

На тех людей, которые недавно еще считали Декарта своим единомышленником, которые вместе с ним работали над освобождением мысли от пут схоластики и теологии, выход в свет «Размышлений» с их приподнятым, елейным тоном, [4] «Размышлений», язык и метод которых носил явственные следы возобновленных Декартом занятий схоластикой, мог произвести только удручающее впечатление. Из них, по просьбе Мерсенна, прислали свои замечания Гоббс и Гассенди. У Гоббса Мерсенн вынудил замечания почти насильно, и они носят характер коротких заметок, затрагивающих, однако, все важнейшие пункты философии Декарта. Гассенди прислал длинный этюд, содержащий в высшей степени вежливую и остроумную критику взглядов Декарта, не потерявшую значения до сих пор. Но и к знаменитому английскому мыслителю, и к остроумному и благородному отцу французского материализма Декарт отнесся так же, как отнесся некогда к Ферма. Как великому математику на некоторые его замечания он не отвечал сам, а поручал отвечать своему слуге Жильо, чтобы показать, что Ферма не понимает таких пустяков, какие понимает Жильо, так теперь он отвечает Гоббсу небрежно и просит Мерсенна не присылать ему больше замечаний этого автора, в уме которого он усматривает «опасные черты», а ответ его Гассенди груб и не свободен от инсинуаций.

4

Иезуит

Даниэль рассказывает, что один из его приятелей, найдя у него на столе «Размышления» и прочитав «посвящение», попросил дать ему их на страстную неделю в качестве книги для душеспасительного чтения.

В тех же интересах официального признания своей философии и введения ее в школу Декарт в 1644 году издал «Начала философии», имеющие характер учебника, в котором в сжатом виде излагаются его метафизика и физика. Многочисленные гипотезы, которыми изобилует физика Декарта, внесены и в этот краткий учебник, и «Начала» представляют одно из неудачнейших произведений Декарта. Французский историк астрономии Делямбр говорит: «Из уважения к памяти гениального человека мы хотели бы обойти глубоким молчанием это его произведение; оно представляет собой мечтание воображения блестящего, но, если угодно, расстроенного».

Обе книги расходились плохо. Если через год после выхода в свет парижского издания «Размышлений» вышло в свет второе издание их в Голландии, то произошло это вследствие того, что голландские типографы собирались самостоятельно перепечатать у себя книгу, и Декарт предпочел принять лично участие в издании, чтобы внести в книгу поправки. Популярность Декарта создавалась не читателями его произведений: небольшой сравнительно кружок поклонников популяризовал и пропагандировал его идеи. Круг лиц, черпавших знакомство с философией Декарта непосредственно из его сочинений, был настолько мал, что типографы постоянно надоедали ему жалобами на убытки, понесенные ими вследствие издания его книг. Декарт собирался совсем бросить писать, «так как, – писал он своему другу Шаню, – публика меня знать не хочет». Несмотря на плохой сбыт книг, в 1647 году был издан французский перевод как «Размышлений», так и «Начал». Оба перевода были просмотрены и исправлены Декартом, так что французские издания его сочинений вообще предпочитаются латинским даже в тех случаях, когда они были написаны автором по-латыни.

В 1648 году Декарт был вызван в Париж. Это было третье путешествие его во Францию за время пребывания в Голландии. Первые два, в 1644 и 1647 годах были связаны с хлопотами по наследству. В родной семье Декарт не пользовался привязанностью и отчужденность его от родных была настолько велика, что его не сочли даже нужным известить о смерти отца, последовавшей в 1640 году. О брате-философе вспомнили только тогда, когда пришло письмо от него к старику-отцу, в котором встревоженный долгим отсутствием писем сын справлялся о его здоровье. Ближайшие родственники, видимо, не прочь были даже воспользоваться отсутствием Декарта для увеличения своей доли в наследстве, и он поспешил приехать во Францию для ограждения своих имущественных прав. В первый приезд его в Париж состоялось торжественное примирение с иезуитами, находившими, что философия его представляет желательный противовес популярной тогда более радикальной философии Гассенди. Во второй приезд влиятельные друзья выхлопотали Декарту у кардинала Мазарини пенсию в три тысячи ливров. Пенсия была пожалована при милостивом королевском рескрипте, в котором признавались великие заслуги Декарта и польза, которую его философия и многолетние исследования принесли человечеству, пенсией же имелось в виду доставить Декарту возможность «продолжать его прекрасные опыты, требующие значительных расходов». В эту свою поездку Декарт познакомился с молодым Паскалем, знаменитым уже в то время геометром и физиком. Злобой дня в ученом мире были тогда опыты Торричелли с барометром, и в беседе Паскаля с Декартом вопрос этот был затронут. Спустя два года Паскаль произвел свой знаменитый опыт на Пюи-де-Дом, и ревнивый Декарт, не допускавший, чтобы какое-либо крупное открытие могло совершиться без его участия, впоследствии говорил, что идею этого опыта внушил Паскалю он. Паскаль заявлял, что идея опыта была внушена ему некоторыми замечаниями Торричелли, и, в сущности, она была так проста, опыт до такой степени напрашивался сам собой, что вряд ли Паскаль нуждался в указаниях Декарта.

В мае 1648 года Декарт получил второй королевский рескрипт с назначением ему новой пенсии и приглашением явиться в Париж, где его ожидало назначение на какую-то важную должность. Декарт решил распроститься с Голландией и выехал в Париж. Но здесь его ожидало разочарование. В Париже начались волнения, и при дворе о нем никто не думал. Ему пришлось вдобавок уплатить порядочную сумму за рескрипт, так что, пишет он, «как оказалось, я приехал в Париж для того, чтобы купить самый дорогой и самый бесполезный пергамент, какой когда-либо бывал у меня в руках». Он примирился бы со своей поездкой, если бы мог быть парижанам чем-нибудь полезен, но «парижане интересуются мною только из любопытства, как редким зверем вроде слона или пантеры. Таким образом, в лучшем случае я могу смотреть на них, как на друзей, пригласивших меня отобедать, но, придя к которым, я застал кухню в беспорядке и горшки опрокинутыми». 27 августа на улицах появились баррикады, и Декарт поспешил вернуться в Голландию. Он оставил лучшего своего друга, Мерсенна, тяжело больным. Спустя несколько дней по отъезде Декарта Мерсенн умер и, верный до конца жизни своей любви к науке, завещал вскрыть свое тело, «для того, чтобы врачи, узнавши его болезнь, получили возможность в будущем помочь тем, кто будет страдать ею».

Глава VII. Последние годы

Отделение Региуса. – Принцесса Елизавета. – Переписка по этическим вопросам. – Королева Христина. – Переселение в Швецию. – Смерть. – Характеристика Декарта. – Дальнейшие судьбы картезианской философии

В последней главе мы забежали несколько вперед и принуждены теперь возвратиться назад к занятиям Декарта в годы, непосредственно следовавшие за изданием «Начал». В 1645 году он возвращается к занятиям анатомией и медициной, которым обещал в «Рассуждении о методе» посвятить всю свою дальнейшую жизнь и от которых его отвлекли заботы о снискании симпатий теологов. Он поселяется в Эгмонде и упорно работает. Здесь его навестил один французский дворянин, высказавший желание познакомиться с библиотекой философа. Декарт повел гостя в прилегавшую к его дому галерею, отдернул занавес и, указывая на труп теленка, сказал: «Вот мои книги!» Результатом этих занятий явилась новая обработка трактата «О животном» и наброска «О человеке и образовании зародыша», написанных за десять лет перед тем.

К этому же периоду относится первый раскол в недрах школы Декарта. Новый путь, на который

вступил Декарт с изданием «Размышлений» и «Начал», вызывал искреннее недоумение у поклонников первого периода его деятельности. Реакционный характер его метафизики производил удручающее впечатление на более передовых его учеников, и первым отделился Региус. В 1645 году он прислал Декарту рукопись своего сочинения «Основания физики». Оставаясь в общем на почве декартовой физики, он отклонялся от нее в некоторых частностях и решительно отделялся от Декарта по вопросу об отношениях между душой и телом, признавая душевные состояния за один из видов состояний тела. В ответ от учителя пришло резкое письмо, в котором Региусу запрещалось издавать книгу и было объявлено, что если он, тем не менее, решится ее издать, то Декарт публично заявит, что не имеет с ним ничего общего. Региус ответил письмом, исполненным достоинства. Он не находил основания стыдиться своих взглядов и отрекаться от них. Книгу свою он считал себя обязанным издать, так как находил ее небесполезной для читателей, – во избежание же недоразумений обещал в предисловии указать, что некоторые из его взглядов не разделяются Декартом. Но тут же преданный ученик считал своим долгом сообщить учителю о тяжелом впечатлении, произведенном на наиболее просвещенных людей эпохи его поворотом в сторону теологии. «Многие из них, – пишет Региус, – убеждены, что в глубине души Вы придерживаетесь взглядов прямо противоположных тем, какие высказываете в последних своих сочинениях. Не могу скрыть от Вас, что Ваша философия много потеряла в глазах этих лиц вследствие выхода в свет вашей метафизики». В заключение Региус благодарил Декарта за то, что тот согласился прочесть его книгу, «вернее, Вашу книгу, так как она – Ваше произведение». Любопытно, что самолюбивый и в высшей степени обидчивый Декарт оставил такое серьезное обвинение, как обвинение в неискренности, без всякого протеста. Не прекратилась даже переписка между ним и Региусом, принявшая только более холодный характер, а когда Региус опубликовал свои психологические взгляды, Декарт публично отрекся от него, хотя Региус и отметил в предисловии свое разногласие с Декартом.

Кроме переписки с Региусом, к тем же годам относится интересная переписка Декарта с принцессой Елизаветой, дочерью курфюрста пфальцского Фридриха V. Принцесса была еще молоденькой девушкой, когда – вскоре после выхода в свет «Опытов», произведших на нее сильное впечатление, – пожелала познакомиться с Декартом. Декарт переселился тогда в Эйндегест, чтобы быть поближе к своей ученице, и между учителем и ученицей установилась дружба, длившаяся до смерти Декарта. В последние годы его жизни их отношения ограничивались перепиской, так как принцесса была изгнана из Голландии матерью ввиду распространившихся слухов, будто она причастна к смерти одного французского дворянина, убитого на улице ее братом. Принцесса удалилась тогда в Германию к своим родным и после долгих скитаний назначена была настоятельницей Герворденского аббатства, утратившего с переходом в руки лютеран характер монастыря и представлявшего собой бенефицию, обеспечивавшую принцессе значительный доход. Здесь она устроила нечто вроде академии, в которой находили радушный прием люди самых разнообразных религиозных взглядов, не исключая социниан и деистов. В последние годы своей жизни принцесса подпала под влияние известной уже нам m-lle Шюрманс, раскаивалась в том, что «занятия философией удалили ее от искания истинного блага», и говорила, что «теперь любой из сынов Божиих дороже ей всех величайших философов мира».

В переписке принцессы с Декартом нет и следа еще этого пиетистского настроения, хотя и в ней принцесса является убежденной кальвинисткой. Сохранилось письмо Декарта, в котором он утешает принцессу, заболевшую, когда до нее дошло известие об обращении одного из ее братьев в католичество. Письмо любопытно в том отношении, что доводы, приводимые Декартом, носят чисто светский характер. Нигде этот «верный сын католической церкви», каким стараются выставить Декарта Балье и профессор Любимов, считающие его даже виновником обращения в католичество королевы Христины, не старается и намекнуть на превосходство католической религии. Все религии для него безразличны, принадлежность к той или другой оправдывается рождением в данной вере и утилитарными соображениями. Переписка Декарта с принцессой не носит, впрочем, исключительно личного характера. Принцесса получила разностороннее образование, и в письмах Декарта к ней трактуются такие математические вопросы, для понимания которых необходимо было основательное знакомство с этой областью. Тем не менее, как замечает Мэгеффи, все, что мы знаем о принцессе, не оправдывает восторженных заявлений Декарта, будто «тогда как ни один математик не понимает его метафизики, и ни один метафизик – его математики, она одна в совершенстве овладела той и другой и, таким образом, лучше понимает его систему, чем кто бы то ни было» (посвящение к «Началам философии»). Насмешники заявляли по этому поводу, что во всем мире есть только два человека, понимающих философию Декарта: один мужчина – врач Региус, и одна девушка – принцесса Елизавета… Приведенные слова Декарта характеризуют не столько принцессу, сколько самого Декарта. Надменный и высокомерный с равными, третировавший как мальчишек крупнейших ученых своего времени, он, приближаясь к высоким особам, превращается в льстивого и угодливого царедворца. В письме к Шаню, предназначавшемся для сведения королевы Христины, Декарт изрекает такой афоризм: «Особы высокого происхождения не нуждаются в достижении зрелого возраста, чтобы превзойти ученостью и добродетелью прочих людей», а еще курьезнее стиль его письма к принцессе Софии, переславшей ему письмо принцессы Елизаветы: «Когда я думаю о том, – пишет Декарт, – что письма, получаемые и посылаемые мною, проходят через такие благородные руки, то мне кажется, что принцесса Елизавета подобна Божеству, привыкшему пользоваться посредничеством ангелов для того, чтобы принимать поклонение от стоящих столь низко смертных и давать им свои приказания… Приложенное письмо Вашего Высочества убеждает меня, что Вы не только по наружности своей напоминаете ангелов, так что художники могли бы найти в Вашем Высочестве прекрасный образец для своих картин, но что и душевные красоты Вашего Высочества принадлежат к числу тех, которым привыкли поклоняться философы» и так далее.

Из писем принцессы Елизаветы к Декарту дошли до нас очень немногие; после смерти учителя она вытребовала обратно свои письма к нему, и большинство их утеряно, по-видимому, безвозвратно. Нравственные запросы были у принцессы живее и глубже, чем у Декарта, и по ее настоянию он написал свои этюды «О высшем благе» и «О страстях души». Оба этюда не отличаются крупными достоинствами. Второй любопытен только как зародыш знаменитого учения Спинозы об аффектах, первый же интересен в том отношении, что, трактуя нравственные вопросы, Декарт не считает нужным переходить на религиозную почву; этюд напоминает этические произведения языческих писателей, Сенеки и Цицерона. Постановка этических вопросов у Декарта не отличается ни оригинальностью, ни глубиной, и Фулье, эксплуатирующий всякую небрежно брошенную Декартом фразу для возвеличения его заслуг, открывающий у него даже предчувствие дарвиновской теории, принужден– в области этики – приписать ему взгляды Спинозы…