Реньери Андретти

Хантингтон Паркер С.

Я скинула туфли, повернулась лицом к Броуди и положила сжатые кулаки на бедра.

— И почему ты мне не сказал?

— Парень поимел тебя, и тебе потребовалась целая вечность, чтобы вылечиться. — Он нахмурился. — Зачем мне говорить о нем?

Я все еще не исцелилась. Ренье был шрамом, оставленным на моей коже за двадцать с лишним лет, что я его знала, и с каждой секундой, что проходила, шрам становился все глубже. Он мог быть невидимым, но я его чувствовала.

Он вырос и обрел форму,

как дюжина поцелуев, которые мы разделили в средней школе; дружба, которую он подарил мне только для того, чтобы вырвать любовь из моих пальцев; и ложь, которая продолжала громоздиться между нами, как возвышающаяся стопка отвергнутой одежды после весенней уборки, пока я больше не могла видеть мальчика, которого когда-то знала.

— Вполне справедливо. — Я оставила свой дерьмовый чемодан у двери и плюхнулась на кровать, ровно в двух-трех шагах от коврика.

Броуди лег рядом со мной, как он всегда делал в прошлом, поскольку в моей однокомнатной квартире не было места для дивана, на котором поместилась бы больше, чем моя левая щека.

— Прости.

— Не твоя вина, что у меня ужасный вкус на парней. — Я прислонилась головой к его плечу. — Но не в друзьях. — Я подняла на него глаза. — Серьезно, я не представляю, что бы я делала без тебя.

Он повернулся на бок, так что оказался слегка нависающим надо мной. Когда он наклонился вперед, и его глаза закрылись, я отпрянула назад. Я была в замешательстве, не зная, что сказать.

Его глаза распахнулись, и на моем лице отразился ужас. Он соскочил с кровати.

— Мне очень жаль.

Я сделала шаг назад.

— Что это было?

Он сделал шаг ко мне.

— Я….

Я подняла руку.

— Ты только что пытался меня поцеловать.

— Мне жаль…

Я не могла дать ему договорить. Я боялась того, что он скажет.

— Ты можешь уйти? Пожалуйста? Я поговорю с тобой завтра.

— Карина, я…

— Пожалуйста.

— Но Карина, я…

— Сейчас же, Броуди! Я не могу…

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

У меня отпала челюсть. Неужели все в моей жизни что-то скрывают от меня?

Он сделал шаг ближе.

— Скажи что-нибудь.

Я не хотела причинять ему боль, но и не хотела вести его за собой. Очевидно, последние одиннадцать лет я делала что-то не так.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Что ты тоже меня любишь.

Я смягчила голос.

— Но я не люблю. — Я сглотнула. С трудом. — Как давно ты меня любишь?

Его взгляд переместился на стену над моей головой, где висела какая-то ужасная картина из ИКЕА в моей неудачной попытке украсить эту помойку.

— Практически с тех пор, как я тебя встретил.

Мне захотелось насмехаться, но я сдержалась. Едва ли.

— Любовь с первого взгляда?

— Ты была такой одинокой, уязвимой и душераздирающей в том кафетерии.

Мои брови взлетели вверх.

— Ты влюбился в меня, потому что я сломлена?

— Я влюбился в

тебя после этого. — Он втянул воздух. — Нет, ты не была сломлена. Ты была грустной, и я подошел к тебе, потому что хотел быть тем, кто сделает красивую, одинокую девушку счастливой.

Может быть, дело в выражении моего лица, но когда я снова попросила его уйти, он послушался. Его слова были… милыми? Жутковатыми? Я не знала, но и не хотела разбираться с этим. Потому что все возвращалось к Ренье.

Броуди был прав в первый раз.

Я была сломлена, и именно Ренье сломал меня.

Я четыре часа просидела на папиной кухне, пока он не пришел с работы. У него, как и у меня, была студия. Это была не та двухкомнатная, в которой я выросла, но это было то же самое здание. Как только я съехала, владелец предоставил нам однокомнатные квартиры по льготной цене.

Маленькие милости.

Отец бросил ключи на крючок.

— Что ты здесь делаешь?

Я кивнула на миску со спагетти, стоящую на коврике напротив меня. Она уже давно остыла, но у меня не было настроения разогревать ее для него.

— Ешь.

Он взял вилку и сел.

— Спагетти?

— Сегодня воскресенье. — Я наблюдала, как он накручивает лапшу на вилку и запихивает спагетти в рот.

Он заговорил с полным ртом еды.

— Холодное.

— Ты опоздал.

— Не знал, что ты меня ждешь.

Я наклонила голову в сторону, внимательно посмотрела на него и сказала, когда он сглотнул:

— Я была с Ренье. Мы провели вместе выходные в Саут-Бич.

Он поперхнулся спагетти. Я подождала несколько секунд, потом встала и принесла ему стакан воды.

Он сделал глоток.

— Спасибо.

— Почему ты мне солгал? — Я решила, что если не скажу, о чем, то он сам заполнит пробелы.

Его лицо побледнело, и он выронил вилку, которую держал в руках.

— Он сказал тебе?

— Да, — солгала я. — Но я хочу знать, почему я должна была услышать это от него, а не от тебя.

Он отодвинул стул и резко встал, отчего тот с грохотом рухнул на пол.

— Я не могу говорить об этом с тобой.

Я скрестила руки на груди, и мой тяжелый взгляд не дрогнул.

— Если ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни, другого выхода нет. — Готова ли я была выполнить свою угрозу? Проклятье, если бы я знала. Но тайны разрушили мое прошлое, и я не позволю им разрушить мое будущее.

— Дорогая, нет…

— Почему, папа?! — За двадцать пять лет жизни я никогда не повышала голос на отца, но мой голос громко прозвучал в маленькой квартире, заставив нас обоих вздрогнуть.

Он спокойно поправил стул и сел. Сутулость его плеч резанула меня по сердцу.