Репей в хвосте
Шрифт:
Уже прошла почти неделя с того момента, как нас привезли сюда, а Аслана я так больше и не видела. Он регулярно общался с сыном, но полностью игнорировал меня. И вряд ли бы это меня хоть сколько-нибудь расстраивало, не являйся ко мне каждый раз, как Вася уходил к отцу, Кощеюшка. Обычно он большую часть времени стоял, прислонившись плечом к стене, и молчал, но чего стоил один его взгляд! Я была абсолютно убеждена, что именно с этим выражением удав смотрит на свою жертву.
Все повторилось и сегодня, но в этот раз он был не
— Сегодня важный день, Мария Александровна. Очень важный. Вы знаете, что при правильном поведении вы имеете шанс стать богатейшей женщиной? Я бы сказал, просто фантастически богатой женщиной.
— Каким же это образом?
— Аслан Шамилевич сегодня нотариально заверил свое завещание. Я постарался убедить его в необходимости такого шага — времена-то нынче какие.
— Уж не хотите ли вы сказать, что наследницей он назвал меня?
— Нет, конечно, — вежливый смешок. — Наследник — Вася, но он еще такой маленький, да и вообще…
— Что — «да и вообще»?
— Так… Мысли вслух.
А ночью нас разбудил грохот выстрелов и крики. Затаив дыхание, мы с Васькой ждали. Неужели это федералы? А может ФСБ? За нами? Свобода? Тяжелый топот по коридору. Скрежет ключа в замке. Опять выстрелы. Так близко, что Васька вскрикнув прижался к моей груди. Дверь с грохотом отлетела в сторону, стукнувшись о стену и пропустив в наш каземат Ахмеда, а после снова захлопнулась.
— Скорее, помогите!
— А мне есть смысл? Кто стреляет?
— Эта тощая гнида, чтоб он подох, гад ползучий! — а потом почти со слезами. — Аслан Шамилевич убит…
— Ка-ак? — я совершенно растерялась и, похоже, уже ничего не могла уразуметь.
— Да скорее же! — он бросился к кровати, на которой мы с Васькой все еще сидели, и прямо вместе с нами одним рывком придвинул ее к дверям.
Только сейчас я обратила внимание, что Ахмед весь в крови. Она сочилась из обожженной дыры на боку и обильно смачивала брюки чуть ниже левого колена. Но гнев, ярость, душевная боль, видно, уводили на второй план страдания физические.
— Скорее! — опять повторил он и бросился к плоскому окошку, которое, как я уже знала, выводило в противоположную сторону от входа, к горам — здание было крайним в деревне.
Прямо голым кулаком, ничуть не заботясь о порезах, он высадил стекло и принялся вытаскивать из рамы острые осколки. Зачем? Кто сможет пролезть в эту щель?
— Скорее!
Рванувшись ко мне, бородач буквально выдрал у меня из рук Василька и принялся пропихивать его в только что расчищенный проход.
— Давай! Ты должен это сделать, малыш!
Иисусе! И он смог!
— Беги! Беги, скорее! Спасайся! Иди прямо на тот снежный пик. Видишь, белеет в темноте? Если никуда не будешь сворачивать, скоро дойдешь до деревни. Спроси Лечу Рахимова. Запомнил? Расскажешь ему все, он поможет. Беги! Беги же! О твоей маме я позабочусь. Вот увидишь, все будет хорошо.
Быстрый топот ног потонул в грохоте выламываемой двери, а я все еще, сидела посреди сотрясающейся кровати оцепеневшая и полубезумная.
— Скорее!
Ну что еще-то скорее? Я через это окошко точно не выберусь, хоть и стала тощей как дворовая кошка — голова пролезла, значит и все остальное пройдет.
— В угол, к стене. Скорее!
Ахмед стянул меня на пол, прижал и через мгновение набросал сверху матрас и все остальное с моего импровизированного ложа и Васькиной кровати. Я не понимала зачем до тех пор, пока в щель, образовавшуюся между косяком и все еще прижатой кроватью дверью не полетели пули.
— Прекратить! — это Кощей. Только он умеет орать, не повышая при этом голоса. — Если зацепите мальчишку, придушу собственными руками!
— А мальчишки-то и след простыл. Ищи свищи, — проворчал у моего уха Ахмедов бас, и он зашевелился, высвобождаясь из-под груды постельных принадлежностей.
Но торжество его было недолгим — буквально через минуту кровать подалась, а выломанная дверь косо повисла на одной петле. Кощей, вошедший следом за двумя молодчиками, одного из которых я помнила еще по дороге сюда — он вел машину, оценил ситуацию моментально. Взгляд его быстро ощупал груду разворошенного постельного белья, метнулся к выбитому окну, а потом уперся в Ахмеда, которого уже обыскивал один из его приспешников, в то время как другой не снимал пальца со спускового крючка своего автомата.
— Вы двое, живо! Мальчишка не мог удрать далеко. Найдите и притащите его сюда. А я тут уж сам как-нибудь разберусь…
Я видела в кино жестокие сцены избиений, пыток. Люди, так любовно, с наслаждением писавшие и снимавшие их, никогда даже не соприкасались с подобным в жизни, иначе бы они никогда не смогли… Господи! Ахмед был крупнее и несомненно сильнее, но, во-первых, он был ранен, а во-вторых, и это определило все, Кощей возвел свое умение причинять людям боль в ранг высокого искусства. Он почти танцевал, то нанося удары, то мягко отстраняясь, чтобы избежать ответного выпада, а под конец просто столкновения с падающим телом бородача, или летящих брызг крови.
Опять-таки, сидя перед экраном телевизора, я всегда негодовала, почему же это героини, в присутствии которых злодей зверски избивает какого-то положительного персонажа, а то и вовсе ее любимого человека, только визжат в сторонке, вместо того, чтобы треснуть негодяя чем-нибудь потяжелее, но сейчас у меня и мысли не возникало о вмешательстве. Во-первых, потому что ничего подходящего для того, чтобы стукнуть им просто не было, а во-вторых, состояние оцепенения, в которое я впала, так и не оставило меня, наоборот став лишь острее.