Репейка
Шрифт:
Репейка мягко, одним прыжком, покинул свое ложе и, вертя хвостом, посмотрел на человека:
— Играть не будем? А я уже голоден…
— Привет, Репейка, — открыл клоун глаза, — как спал?
Щенок потянулся; эти речи он считал ненужным предисловием, но все же одобрительно вильнул хвостом.
— Ну, а как же я встану, — вздохнул Додо, — если нет шлепанцев? Шлепанцы! — приказал он.
— Вот это уже разумные речи, — подскочил Репейка и, виляя от услужливости задом, притащил одну туфлю.
— Вторую! — Репейка принес
— Грызть нельзя, — строго сказал Додо, когда щенок бросил у кровати второй шлепанец, немного совестясь, что зубы поработали над ним весьма заметно.
— Теперь сходим за завтраком и поедим!
Щенок бросился к двери и, уперев в нее передние лапы, стал царапать.
— Выпусти! Выпусти меня!
— Ладно, ладно, — усмирял его пыл Додо. — А потом навестим Пипинч.
Прыжок — и Репейка был уже на траве, стремительно обежал повозку, покатался на спине, перенюхал, одно за другим, каждое колесо, выполнил все свои утренние дела и остановился перед Додо, показывая, что утренняя зарядка окончена, можно отправляться за завтраком.
Когда они проходили мимо повозки Оскара, Пипинч, маленькая берберийская обезьянка, взволнованно их приветствовала с крыши. Репейка вильнул хвостом, но его взгляд был прикован к другой повозке, где Мальвина с откровенной симпатией уже ждала своих нахлебников.
Мальвина каждый раз повторяла попытки совратить Репейку с пути, предписываемого дисциплиной, но щенок ни от кого не принимал пищи, кроме Додо.
— Удивительная у тебя сила воли, Репейка, — погладила его Мальвина, — недурно бы и кое-кому из людей у тебя поучиться.
Репейка слушал, а сам так смотрел на протянутую ему приманку — кусочек мяса, что тому впору было растаять, и, тоскливо глотая слюну, с мольбой оглядывался на Додо.
— Ну, скажи, скажи, наконец…
— Нельзя!
Репейка расслабленно ложился на живот, голову клал на передние лапы, словно говоря:
— Всему конец.
— Хорошая собачка слушается своего хозяина…
— Слушается, конечно, слушается, — и куцый хвост Репейки вздрагивал от возвращающейся надежды, — но ведь вот он, этот замечательный душистый кусочек…
— Сперва принеси мою трубку!
Невидимые пружинки вскидывали Репейку в воздух, и он летел так, что под ним шуршала трава. Минуя ступеньки, взвивался в повозку, дрожа брал в зубы заранее положенную на стул трубку и осторожно, старательно нес человеку, несколько раз чихнув по дороге:
— Ох, и вонючая!
— Хорошо, мой песик, — погладил его Додо, — очень хорошо…
— Ну, и… и… — танцевал вокруг него щенок, — и больше ничего?
Додо, словно не замечая пожирающего Репейку желания, спокойно обтирал трубку.
— Вот она трубка, все правильно, только чем же мне разжечь ее! А ну-ка, принеси и спички!
Репейка почти перекувырнулся от усердия:
— Ах, ну да, конечно, вот это… ну, то, что гремит… — И коробок в мгновение ока был доставлен, правда, немного погрызанный. От этого очень трудно было отвыкнуть Репейке, ведь все его предки лишь затем брали что-либо в рот, чтобы разгрызть и съесть, и все щенки, даже играя, грызут все подряд, потому что когда растут зубы, то зудят десны. Репейка уже знал, что эти несъедобные вещи грызть нельзя, но стоило ему взять что-то в рот, как челюсти сжимались сами собой, поэтому спичечная коробка попала в руки Додо несколько покореженной; Репейка тотчас занял место поближе к мясу.
— Можешь съесть!
Щенок бросился на мясо, дважды глотнул, и все было кончено. Он обнюхал место запечатленной воображением еды, и черные глазки уставились на Мальвину:
— Больше нет?
— Не жадничай, Репейка, — нахмурился Додо, — вот наш завтрак, сейчас пойдем домой и съедим его. Пошли!
Это был не только зов, но и приказ. Репейка степенно затрусил — сейчас не полагалось мчаться стрелой — и бросил лишь беглый взгляд на восседавшую на Оскаровой повозке обезьянку, которая провожала их, насколько позволяла цепь, потом что-то залопотала, запинаясь, но щенок только повел хвостом.
— Разве не видишь, что мы идем есть?
В отстраняющем движении хвоста заключалось также и поучение, ибо Репейка почитал еду чуть ли не богослужением и, уж во всяком случае, праздником, когда нет места каким бы то ни было будничным занятиям. Пипинч тоже могла бы это знать…
Дружба обезьянки и щенка началась несколько дней назад, с той минуты, как Пипинч впервые увидела Репейку. Додо и Репейка пошли за завтраком, и Пипинч чуть не свалилась с крыши, заглядевшись на маленького незнакомца.
Репейка испуганно покосился на нее и ворча обошел Додо, перейдя на другую сторону.
Тогда Пипинч стала что-то взволнованно объяснять, потом застучала кулачком по крыше повозки.
— Дашь ты мне отоспаться, Пипинч? — высунулся из повозки Оскар.
Обезьяна продолжала объяснять свое, поглядывая на щенка.
— А хорошо бы они подружились, — сказал Оскар, выходя из повозки. — Спускайся, Пипинч!
Обезьяна тотчас спрыгнула Оскару на плечо, а Додо и Репейка остановились. Глаза Репейки выражали отчуждение, страх и решимость, что в один миг могло привести к нападению.
«Что-то вроде человека, — метнулась в щенячьем мозгу догадка, — кто ж это мог быть? Если подойдет, укушу».
А Пипинч в это время произнесла целую речь, крошечной ручкой копошась в волосах Оскара.
— Подыми свою собаку, Додо, но близко не подноси.
Репейка взволнованно ерзал у Додо на руках, но так все же было спокойнее, да и Пипинч, когда он оказался с ней на одном уровне, не выглядела столь уж опасной.
— Поднеси поближе, но так, чтобы обезьяна его не достала.
Репейка усиленно принюхивался, а Пипинч протянула к нему морщинистую ручку.