Шрифт:
У костра в полнейшей темноте сидел мальчишка совсем неряшливого вида: нестриженый долгое время, волосы его торчали неуклюжими и некрасивыми клочками в обе стороны головы, даже несмотря на ночь и неровные блики, бросаемые костром, он был грязен и так ровно покрыт пылью, что въелась во все его скудные, изорванные одежды и стала частью цвета лица, цвета волос. На первый взгляд, могло даже показаться,
«Наверно, днём он слился бы с окружением, и его невозможно было бы отличить от всего унылого пейзажа вокруг», – думалось уставшему путнику, мальчишке примерно такого же возраста, что случайно увидел тусклый и маленький костёр с расстояния в километр.
– Я присяду? – стараясь не напугать сверстника, произнёс путешественник?
Он сделал ещё два неуверенных шага ближе к костру.
– Конечно-конечно, – ответил чумазый парнишка и как бы инстинктивно чуть отодвинулся в сторону, уступая место рядом с тёплым, хоть и небольшим костром.
Если присмотреться, не очень-то они друг от друга и отличались: въевшаяся во всё тело пыль усредняла даже черты лица, исцарапанная, посечённая мелкой рябью царапин кожа могла ввести в заблуждение и дать понять, словно они братья, а на самом деле они впервые встретились, и единственное, что их объединяло, – это планетарная трагедия, произошедшая пару месяцев назад, и страна, в которой они родились, но которой уже не существовало.
Усевшись удобней, чуть поёрзав, путешественник протянул руки к костру, которого так давно не видел, и, как только согрелся, начал осторожно и украдкой рассматривать молчаливого мальчугана, хозяина костра.
Молчун, как только догадался, что пауза затянулась, протянул в сторону путника маленькую чумазую руку и произнёс:
– Антон.
Путник тут же, словно услышав какой-то понятный только ему сигнал, не не подскочив на ноги как принято, а сидя, обстучал ладони о штанины, выбив из них ненароком серые облака пыли, мигом протянул навстречу свою руку, чуть промахнувшись с углом разворота. Растопыренные пальцы были направлены в пустоту.
Выглядело это крайне нелепо.
– Миша.
Хозяин костра, после рукопожатия, так и оставшись сидеть, не торопился разжимать руку, будто грелся, но это позволило путнику лучше разглядеть его в бликах умирающего пламени.
Нелепая поза Антона не сразу нашла объяснение в мыслях Миши: он сидел на небольшом и сухом бревне, худой, в длинной, явно со взрослого плеча, свисающей до земли куртке, но живот его, который должен был отсутствовать при такой комплекции, наоборот, выпирал наружу, и грязная майка была натянута на него словно барабан.
Рука Антона ослабла, и Миша опять, сам не зная почему, снова отбил пыль с ладоней о свои брюки, ничуть их тем самым не сделав чище, и снова поднял небольшие облачка были вокруг себя.
Пыль заскрипела на зубах.
Он присел прямо на землю, и на этот раз размышлял про себя на тему того:
– Откуда в такое сложное время такой мальчуган, как этот, мог наесть такое брюхо?! Этот факт показался ему крайне подозрительным.
Когда же терпение и возможные варианты в голове у Миши иссякли, он решил прервать череду больших словесных пауз и спросить напрямую, но этого не понадобилось.
Живот, когда руки Антона его даже не касались, зашевелился и, то раздуваясь, то спадая, становился круглым, овальным, увеличивался в два раза и тут же уменьшал свои размеры. Наконец, майка поползла вверх неестественным путём, и Миша, буквально открыв рот от удивления, ожидал увидеть самое страшное, что-нибудь сродни мутации из жутких кинофильмов, вторую голову, например, или страшное чудище, но рассмотрел такого же чумазого, как и его хозяин, некогда белого цвета, кота.
Конец ознакомительного фрагмента.