Репортаж без микрофона
Шрифт:
Другая причина — эмоциональная напряженность репортажей. Одно время новое руководство спортивной редакции «Останкино» стало навязывать комментаторам такую, я бы сказал, псевдоакадемическую манеру ведения репортажа. Это когда, несмотря на напряженную борьбу соперников, изобилие опасных моментов у тех или других ворот, комментатор, как бы находясь над схваткой, спокойно и вальяжно рассуждает о происходящих на поле событиях примерно в таком стиле: «С точки зрения тактического замысла, воплощенного тренером в схеме 4x4x2, действия нападающего вызывают определенные нарекания…» Бред! Чепуха какая-то! Ни один матч я не комментировал в такой манере. Наоборот, всегда переживал сам и стремился свои эмоции передать болельщикам. Эмоциональная выдержанность нашей профессии очень
И еще: я никогда не злословил в репортажах, не позволял себе едких поддевок, резких оценок. Свои обиды и плохое настроение всегда оставлял за дверью комментаторской кабины, старался быть доброжелательным и объективным. Как-то мы с Софико возвращались из Чехословакии с ретроспективного показа фильмов с ее участием. Вместе с нами летела сборная СССР по хоккею. В самолете оказались рядом со старшим тренером команды Виктором Тихоновым. Мы познакомились, и он попросил меня сделать несколько хоккейных репортажей. Я улыбнулся и, указывая на жену, ответил, что разбираюсь в хоккее примерно как она. И тут Виктор сказал удивительную вещь, за которую я ему благодарен по сей день: «Зато репортаж будет добрым».
Теперь о многословности, которую кое-кто даже пытался вменить мне в вину. Некоторые искренно считают, что футбольный комментатор хорош тогда, когда немногословен и, кроме фамилий спортсменов, а также обозначения игровых ситуаций — «офсайд», «штрафной», «аут» и т. д., ничего не говорит. Такое мнение, конечно, имеет право на существование. Более того, в такой манере ведет передачи целый ряд комментаторов. Именно так вел свои репортажи упомянутый мной ранее известный мексиканец Мигель Фернандес, сам был тому свидетелем на чемпионате мира 70-го года. Пару раз я попробовал комментировать в таком же стиле. После этого на телевидении раздались десятки телефонных звонков болельщиков, спрашивавших одно и то же: что с Махарадзе, уж не заболел ли?.. Считаю, что такой репортаж хорош только для специалистов. Не надо забывать, что кроме них за матчем наблюдает многомиллионная аудитория, которой надо не только обозначать, но еще и разъяснять складывающиеся на поле «игровые ситуации», сообщать определенные статистические сведения. Так что поневоле приходится быть многословным.
Помимо всего вышесказанного, нам, комментаторам, всегда необходимо учитывать специфику своей аудитории.
Есть в Грузии такой городок — Самтредиа. Как-то летом мы выехали туда на гастроли. Отыграли спектакль, собрались идти на банкет. И вдруг я вижу в сторонке двоих мужчин, которые выразительно так на меня смотрят. Решаю, что они хотят пригласить меня отдельно — для грузина это большая честь. Иду к ним, подыскивая по дороге слова, чтобы повежливей отказаться, а они мне говорят: «Котэ, почему в прошлом репортаже ты все время хвалил киевлян, а наших ругал?» — «Не может быть», — отвечаю. «Не веришь? У нас есть запись, можем послушать». Тут я забыл и про банкет, и про все на свете. И что вы думаете? В том репортаже у меня не было ни одного лишнего хвалебного слова в адрес киевлян и ни одного несправедливого по отношению к тбилисцам. Мои новые знакомые только руками развели: «Боже, выходит, мы ненормальные в тот день были».
Вот так-то! Всегда надо помнить, что смотрят репортаж и слушают тебя миллионы «ненормальных», готовых растерзать тебя, если скажешь что-нибудь не так или не то об их любимцах.
Но выкладываемся мы полностью, отдавая всего себя с потрохами не потому, что хотим угодить кому бы то ни было. А потому, что служим любимому делу, доставляющему нам самим огромную радость и удовольствие. И не за длинным рублем гонимся: комментаторское ремесло — самое низкоплачиваемое среди журналистов, несмотря на то, что по нервному напряжению, степени самоотдачи, накалу эмоций, в общем, по затратам всего психофизического аппарата человека — это тяжелейший труд. Здесь нужен особый дар: умение не только соображать молниеносно, но и мгновенно выплескивать мысли в слова, прямо в эфир.
Сейчас нашего брата «развелось» много, произошла даже некоторая девальвация профессии. Но помнится время, когда комментаторство было, так сказать,
Синявскому меня представил Эроси Манджгаладзе — первый и лучший грузинский комментатор. Но наши отношения дальше знакомства не пошли. Я иногда злился, когда Вадим Святославович иронизировал по поводу футболистов, особенно тбилисских. Хотя это была его манера ведения репортажа, отказаться от которой он не мог. Иначе это был бы другой Синявский.
Как-то я опоздал ко второму тайму репортажа московской встречи между «Локомотивом» (Москва) и «Динамо» (Тбилиси). Примчался домой, включил радиорепродуктор — Синявский на коне. Вовсю расхваливает вратаря динамовцев Владимира Маргания: «Этот парень из Очамчире сегодня показывает чудеса в воротах. Нет, он не прыгает в створе ворот — он летает, спасая тбилисцев от неминуемых бед». Ну, Вадим Святославович, скажи наконец, какой счет, думаю, он вполне приемлем для южан. И вдруг слышу спокойный голос Синявского: «Идут последние минуты матча, счет 9:2 (!) в пользу москвичей». Вот так! Это самое крупное поражение динамовцев за все годы существования команды.
После ухода из жизни Вадима Синявского настала эра Николая Николаевича Озерова. Он был всеобщим любимцем и пользовался огромным авторитетом по всей стране и, наконец, был старшим среди нас по возрасту, что резко увеличивало и без того высокую степень уважения к нему.
Сейчас не время обсуждать омерзительное отношение мелкого начальства Гостелерадио и в отдельных случаях некоторых его учеников, им же выпестованных, к нему в последние годы его работы. Жутко вспоминать прямо-таки разбойничий налет на его комнату в Останкино на второй же день его ухода на по-настоящему заслуженный отдых, когда со стен содрали аккуратно расклеенные Николаем Николаевичем удивительные фотографии, пригожие разве что как музейные экспонаты. Там были его фото с известнейшими людьми многих стран: с государственными и политическими деятелями, учеными, деятелями культуры, спортсменами, космонавтами. Он жил в доме космонавтов и очень дружил с ними. К моей большой радости, там висела и наша с ним фотография: мы в комментаторской кабине величественного стадиона «Ноу-камп» (120.000 зрителей) в Барселоне вместе ведем репортаж.
Хочу вспомнить и почтить память еще одного моего коллеги, в прошлом вратаря ленинградского «Динамо» Виктора Набутова. Мой Витя, Витек… Вот с кем я бы дружил вечно. Мы часто ездили вместе в командировки. В свободные от репортажей дни долго бродили по незнакомым улицам разных городов. С ним было приятно беседовать. Он любил театр, литературу, музыку, конечно же, свой футбол, и нам было о чем поговорить. Прощаясь, он любил говорить: «Ну, Котэшка, покедова!»
…В 1972 году после завершения Олимпийских ИГР мы вместе прилетели из Мюнхена. В Москве нас развозили на машине. Витя вышел, раньше меня, повернулся, сказал свое знаменитое: «Покедова, Котэша!», хлопнул дверцей машины и ушел. Ушел навсегда, во цвете сил — высокий, статный красивый… Своего любимого комментатора хоронил весь Ленинград.
— Покедова, Витя…
Несколько раз упомянул я имя пионера спортивного репортажа в Грузии, народного артиста республики Эроси Манджгаладзе — актера с диапазоном Качалова, голосом Шаляпина и самоотдачей, присущей разве что Питеру О'Тулу. Он вобрал в себя все лучшие качества своих предков и в то же время не отставал от молодых. Как и Синявский, он больше любил радиорепортажи, потому как здесь можно было дать волю своему темпераменту и фантазии. Скажем, если футболист красиво обводил одного-двух соперников, Манджагаладзе от себя прибавлял еще двух и настолько оживлял иногда серую, нудную игру, что весь матч у него проходил в сплошных финтах, обводках и дриблингах.