Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
Страх все сильнее овладевал им. Он понимал, что теперь это не пройдет даром.
Тогда он вновь решил задобрить свою гвардию и устроил в этот вечер неслыханный пир: он поставил на стол кремовый торт, дюжину лимонада и целое кольцо ливерной колбасы. Но холодно и неприветливо было на пиршестве. Угрюмы были старшие.
А там наверху голодная Шкида паломничала к изолятору и утешала Савушку сквозь щелку:
— Савушка, сидишь?
— Сижу.
— Ну, ладно, ничего. Посидишь — и выпустят. Это все Слаенов,
А Савушка, понурившись, ходил, как зверек, по маленькой четырехугольной комнатке и грозился:
— Я этому Слаенову морду расквашу, как выйду.
В верхней уборной собрались шкидцы и, мрачные, обсуждали случившееся.
Турка держал четвертку хлеба и сосредоточенно смотрел на нее. Эта четвертка — его утренний паек, который нужно было отдать Слаенову, но Турка был прежде всего голоден, а кроме того, озлоблен до крайности. Он еще минуту держал хлеб в руке, не решаясь на что-то, и вдруг яростно впился зубами в хлебную мякоть.
— Ты что же это? — удивился Устинович. — А долг?
— Не отдам, — хмуро буркнул в ответ Турка.
— Ну-у? Неужели не отдашь? А старшие?..
Да, старшие могли заставить, и это сразу охладило Турку. Теперь уже был опасен не Слаенов, а его гвардия. Он остановился с огрызком в раздумье — и вдруг услышал голос Янкеля:
— Эх, была не была! И я съем свою четвертку. А долг пусть Слаенов с Гоголя получит.
В зтот момент все притихли.
В дверях показался Слаенов. Он раскраснелся. И так всегда красное лицо пылало. Он прибежал с пирушки — на углах рта еще белели прилипшие крошки торта и таяли кусочки крема.
Слаенов почувствовал тревогу и насторожился, но решил держаться до конца спокойно.
Он подошел, пронизываемый десятками взоров, к Турке и спокойно проговорил:
— Гони долг, Турка. За утро.
Туркин молчал.
Молчали и окружающие.
— Ну, гони долг-то! — настаивал Слаенов.
— С Гоголя получи. Нет у меня хлеба, — решительно брякнул Турка.
— Как же нет? А утренняя пайка?
— Съел утреннюю пайку.
— А долг?
— А этого не хотел? — с этими словами Турка сделал рукою довольно невежливый знак. — Не буду долгов тебе отдавать — и все!
— Как это не будешь? — опешил Слаенов.
— Да не буду — и все.
— А-а-а!
Наступила тишина. Все следили за Слаеновым. Момент был критический, но Слаенов растерялся и глупо хлопал глазами.
— Нынче вышел манифест. Кто кому должен, тому крест, — продекламировал Янкель, вдруг разбив гнетущее молчание, и громкий хохот заглушил последние его слова.
— А-а-а! Значит, так вы долги платите?! Ну, хорошо…
С этими словами Слаенов выскочил из уборной, и ребята сразу приуныли.
— К старшим помчался. Сейчас Громоносцева приведет.
Невольно чувствовалось, что Громоносцев должен будет решить дело.
— А может, он не пойдет, — робко высказал свои соображения Устинович среди всеобщего уныния. Все поняли, что под «ним» подразумевается Громоносцев, и втайне надеялись, что он не пойдет за Слаеновым.
Но он пришел. Пришел вместе со Слаеновым.
Слаенов гневно и гордо посмотрел на окружающих и проговорил, указывая пальцем на Туркина:
— Вот, Цыганок, он отказывается платить долги!
Все насторожились. Десяток пар глаз впился в хмурое лицо Цыгана, ожидая чего-то решающего.
Да или нет?
Да или нет?..
А Слаенов жаловался:
— Я пришел. Давай, говорю, долг, а он смеется, сволочь, и на Гоголя показывает.
Громоносцев молчал, но лицо его темнело все больше и больше. Узенькие ноздри раздулись, и вдруг он, обернувшись к Слаенову, скверно выругался.
— Ты что же это?.. Думаешь, я держиморда или вышибала какой? Я вовсе не обязан ходить и защищать твою поганую морду, а если ты еще раз обратишься ко мне, я тебя сам проучу! Сволота несчастная!
Хлопнула дверь, и Слаенов остался один в кругу врагов, беспомощный и жалкий.
Ребята зловеще молчали. Слаенов почувствовал опасность и вдруг ринулся к двери, но у двери его задержал Янкель и толкнул обратно.
— Попался, голубчик, — взвизгнул Турка, и тяжелая пощечина с треском легла на толстую щеку Слаенова.
Слаенов охнул. Новый удар по затылку заставил его присесть.
Потом кто-то с размаху стукнул кулаком по носу, еще и еще раз…
Жирный ростовщик беспомощно закрылся руками, но очередной удар свалил его с ног.
— За что бьете? Ребята! Больно! — взвыл он, но его били.
Били долго, с ожесточением, словно всю жизнь голодную на нем выколачивали. Наконец отрезвились.
— Хватит. Ну его к черту, паскуду! — отдуваясь, проговорил Турка.
— Хватит! Ну его! Пошли…
Слаенов, избитый, жалкий, сидел в углу у стульчака, всхлипывал и растирал рукавом кровь, сочившуюся из носа.
Ребята вышли.
Весть о случившемся сразу облетела всю Шкиду.
Старшие в нижней уборной организовали митинг, где вынесли резолюцию: долги считать ликвидированными, рабство уничтоженным — и впредь больше не допускать подобных вещей.
Почти полтора месяца голодавшая Шкида вновь вздохнула свободно и радостно.
Вчерашние рабы ходили сегодня довольные, но больше других были довольны старшие.
Сразу спал гнет, мучивший каждого из них. Они сознавали, что во многом были виноваты сами, и тем радостней было сознание, что они же помогли уничтожить сделанное ими зло.