Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
– Сам дурак!-огрызнулся сконфуженный Кубышка.- От тебя побежишь… Финку показал! Ты бы еще с пушкой пришел!
Кубышка сердился не на шутку. Лицо его со вздернутым носиком покраснело, а усики, тоненькие, похожие на крысиные хвосты, тщательно хранимые и холимые, усики, растущие так многозначительно, что даже Костец, не выдержав, как-то заметил: "И что это у тебя на губе за похабщина растет" — усики розно поднялись и топорщились…
– Не сердись, Кубышка, — миролюбиво ответил Фока: плюнь, лучше выпьем… "Выпьем мы за Сашу!… Сашу дорогого!" — вдруг запел он и закружил по музею Сашку.
– Да ты пьян, Фока! — весело закричал
– Ну и что из того, что пьян?… Подумаешь! Вот пойдем выпьем — никому обидно не будет. Как, по-твоему, Иошка?…
– Пойдем, — согласился Иошка. — Если угощаешь, я не прочь.
– Факт, угощаю… А ты Сашка, идешь?
– Нет, я не иду…
– Нет, пойдешь.
– Нет, не пойду…
– А я говорю — пойдешь, — крикнул Фока и, бросив Сашку на кровать, принялся загибать ему салазки.
– Нет… Ой-ой-ой!…
– Пойдешь?…
– Пусти…
– Спрашиваю — пойдешь?…
– О-ой-ой!
– Пойдешь?…
– Пойду!…
Фока освободил Сашку и самодовольно надел свою шляпу:
– Я говорил, что ты пойдешь… И незачем было спорить… Никогда со мной не спорь… Не докажешь…
* * *
Ночью дворник был разбужен шумом под воротами. На тумбе сидел Сашка и плакал горькими слезами, утираясь своей кепкой. Рядом на коленях стоял Иошка, крестился и, кланяясь во все стороны, кричал: "Вяжите меня, православные, — я человека убил". И ругал матерно Достоевского. А Кубышка, раскачиваясь, дергал за оборвавшийся кусок проводки, думая, что звонит в дворницкую.
5
На дачу, повидать Лепешина, приехала его мать, сгорбленная годами и жизнью женщина. Лепешин обрадовался, оставил свой велосипед и целый день водил ее по Павловску, по парку, а вечером, отпросившись у халдеев, пошел проводить ее на поезд.
И здесь, на вокзале, случилось то, что потом перевернуло, исковеркало и сломало судьбу шкидца. Шкидец плюнул…
К нему подошел скучавший на платформе агент и скучным голосом потребовал трехрублевый штраф. В другое время Лепешин обложил бы требовавшего целковых на тридцать матом, швырнул бы кирпичом или булыжником и потом удрал, но рядом стояла мать, — ругательства застряли у него в горле. Он стал извиняться, потому что ни у него, ни у матери денег не было… Но агент, полный служебного рвения, требовал и уже порывался взять шкидца за шиворот, чтобы тащить в дежурку. К несчастью, в это время подошел ленинградский поезд, и Лепешин, увидев Викниксора, бросился к нему за помощью. Викниксор был задумчив и грустен, отдавая трехрублевку агенту, но по дороге в Шкиду мечтательность исчезла, сменилась холодным педагогическим расчетом, и он объявил Лепешину, что возьмет у него в залог велосипед…
Если бы Викниксор предоставил Лепешину выбор: подвергнуться самой тонкой и мучительной пытке или отдать велосипед, — Лепешин, без сомнения, выбрал бы первое.
Весь вечер Лепешин ходил расстроенный и хмурый, ночью его мучила бессонница, в голову лезла всякая чертовщина, он думал, как выручить ему свою машину, думал долго и наконец нашел выход. Что днем показалось
Лепешин тихонько оделся и пошел выручать — пошел к викниксоровской квартире. Первую дверь он выломал легко и спокойно, но в сенях, в темноте, зацепил ногой какую-то кадушку, с кадушки посыпались тарелки, черепки, и Лепешина схватили. Вина — взломанная дверь — была налицо.
Со свечой в руке, в нижнем белье и в халате, свершил Викниксор короткий суд, который и решил участь шкидца: завтра его отправят в лавру.
Но отправлять Лепешина в лавру не пришлось. Ночью он решился, сломал дверь в изоляторе, ограбил кладовку и исчез.
Утром в Шкиде царило возмущение. И возмущались, конечно, ребята не взломом своего продуктового магазина, который обычно грабили все и главным образом убегающие, возмущались запиской, оставленной грабителем: "Здесь был я, знаменитый бандит Дубровский-Лепешин".
– Вот Бобер! — удивлялись и возмущались шкидцы. — Прямо лох какой-то… Себя закапывает.
И только один Химик знал истинную историю этой записки. Он вспомнил, что рассказывал ему Лепешин, когда они жарили в лесу курятину.
Утром Лепешин разбудил Химика комками земли, которые швырял через окно тому на кровать.
– Выходи! — сказал он: — мне с тобой поговорить надо… Одевайся и хряй на кирпичики!…
Химик схватился за одежду. Он думал, что Лепешин расскажет ему что-нибудь очень важное
и поэтому, когда шел к кирпичной ломке, волновался…
– Ну что? — спросил он, едва завидев голову Лепешина: — Зачем ты меня позвал?
– Да так, — ответил тот: — шамовка у меня фартовая… Садись, шамай…
Тут же на камне расположилась буханка ситного, колбаса, масло, две банки консервов, шоколад и коньяк… Сам Лепешин был в новеньком синем костюме и, подостлав английское пальто, курил сигару…
Изголодавшийся шкидец упрашивать себя не заставил и принялся за шамовку. Компании по ней с ним Лепешин не разделил, — разделил по коньяку… Когда бутылка опустела, он многозначительно потрогал висящий под пиджаком финский нож и сказал:
– Пойдем…
Пошли. Перед глазами у Химика плавала дорога. Он блаженно улыбался, щурился и натыкался на встречные деревья… Спустились с горки, и Лепешин, как бы в раздумьи, остановился около большого дома.
– Погоди здесь! — сказал он наконец и забрался по столбам вверх, к открытым окнам. Химик стоял внизу, качался, рычал, пробовал лезть за Лепешиным, но оборвался, съехал обратно, так и оставшись сидеть с растопыренными ногами, с блаженной улыбкой. Под руки ему попалась игрушечная оловянная посуда, забытая игравшими здесь днем детьми, и он запихал ее в карманы. Потом методически начал выбрасывать посуду обратно.
Наверху завизжали. На землю в ту же минуту упали два шерстяных одеяла и Лепешин.
– Хряем! — крикнул он, вскакивая и подхватывая одеяла.
Приятели помчались… Сзади бежали, кричали, топали — Химику было очень весело, но оборачиваться и наблюдать времени не хватало. Так мчались до самой крепости. На валу за низенькой, смешной пушкой Химик свалился. Небо делалось оранжевым.
Деревья и дома плясали что-то очень веселое и потешное. Лепешин махал одеялами как флагами.
– Умора! — кричал он. — Там, оказывается, девчонки спали… Сначала испугался, но вижу, одеялы фартовые — два схватил… Визг, конечно, шухер, я зафитилил.