Ресторан «Березка» (сборник)

Попов Евгений Анатольевич

Охватило Лбова необыкновенное чувство свободы, и он запел:

Выпьем за тех, кто командовал ротамиПод пулеметным огнем.

И закончил пение словами:

Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,Выпьем и снова нальем.

Лбов пел, сидя в комнате один, спиной к двери. И не знал, что в начальный момент пения дверь отворилась и в кабинет по вопросу начавшейся учебы в сети партийно-политического просвещения заглянул немолодой усталый человек, парторг товарищ Клюев.

Парторг

хотел обратиться к Геннадию Палычу, но, заслышав пение, обращаться не стал.

Он выслушал пение все, от начала и до конца, до последних строчек, после чего попятился и закрыл за собой дверь.

Затем он ушел в свой кабинет и сел за стол, крытый красной скатертью с кистями.

Парторг вертел кисти и думал о том, что Лбов пел тихо. Не орал, не шумел, но казалось, что будто бы это и не Лбов поет, а поет какой-либо краснознаменный ансамбль в сопровождении сводного духового оркестра в тысячу труб. Однако не кривлялся ли он? Не было ли это актом ерничанья и глумления над всем тем, что так дорого нам? Ведь парень, говорят, увлекается философией, наверняка слушает «Голос Америки», «Би-би-си», «Немецкую волну», радио «Свобода». Нет, прочь такие мысли! Мы должны верить нашим людям так же, как и они должны верить нам...

Тов. Клюев посмотрел в окно. Там, мягко шурша шинами, плыли легковые автомобили. Некоторые – «Чайки», некоторые – «Волги», некоторые – «Москвичи», «Запорожцы».

На перекрестке стоял розовощекий здоровяк-милиционер. Он лихо махал жезлом, и все автомобили плыли куда надо.

Парторг думал, смотрел в окно и тихо, светло улыбался.

Шофер же, профсоюза член,Его не переносит скотства,Поскольку видит в нем он тленИ старый метод руководства.Но – едут...

Вот какую сказку рассказал мне один коммунист, когда мы с ним ловили на удочку ершей в канале Москва – Волга, построенном заключенными по приказу коммунистов, чтоб Москва стала портом пяти морей неизвестно для чего.

...Однажды одни игроки направились в картежный дом, чтобы там играть в «подкидного дурака». Были они ребята не то чтобы умные, но очень ушлые и нахальные. Общество, которое собралось в картежном доме, чтобы немного поиграть в «подкидного дурака», встретило их не слишком дружелюбно. Но все-таки сразу их не выкинули, потому что раздались слова, что, дескать, раз свобода, то пусть и эти молодчики поиграют, так и быть, в «подкидного дурака», потому что если им не разрешить поиграть в «подкидного дурака», то они сразу могут сильно озлобиться и наделают больших бед, чем если просто поиграют немножко и уйдут.

Однако когда им стало слишком сильно везти, то к ним немного поприсматривались и сразу же обнаружили, что играют они из рук вон, как жулики: «восьмерку» «семеркой» кроют, подглядывают в чужие карты и так далее. Когда им вежливо сказали, что нельзя себя так вести, коли уж их приняли поиграть с порядочными людьми в «подкидного дурака», то жулики для начала страшно сделали вид, что рассердились, стали всех брать на горло, что у них, дескать, было тяжелое детство и они тоже за свободу, а что, дескать, если иной раз они и ходят неправильно, то в этом нету большой беды: играем-то ведь не из денег...

Как ни странно, у них нашлись защитники из числа порядочных картежников, и игра продолжилась дальше, а они все наглели и наглели. Уж и стали появляться в игре карты, которые перед этим были в «отбое», то есть жулики их крадче тянули из колоды, ими же и отбивались, козырными картами. При громких криках возмущения, что это уже совсем ни в какие ворота не лезет, они делали круглые глаза, прижимали пальцы к губам...

В общем, вели себя столь вызывающе, что один картежник не выдержал и воскликнул густым басом: доколе мы, товарищи, будем терпеть это нахальство? Надо их выкинуть к е... матери, и дело с концом! Но его опять успокоили, и игра продолжилась до того самого момента, когда одного из чужаков не схватили пальцами за нос, когда он настолько нагло «зырил» в чужие карты, что этого не выдержал бы уже никто. Оскорбленный жулик скорее инстинктивно, чем в целях самозащиты, махнул схватившему его за нос картами по глазам, а тот ему в ответ, разжав пальцы и сжав их в кулак, съездил кулаком по морде, да так славно, что пустил из упомянутого носа юшку. Тут поднялися страшный гвалт и шум. Одни кричали, что нельзя бить живого человека по лицу, Достоевский не велит, а другие – что нарушены права человека, что скажет просвещенный, гуманный мир? Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в пылу потасовки как бы сам собой опрокинулся громадный шандал со свечами. Стеарин потек по картам, пламя жадно лизало зеленое сукно скатерти.

Картежный дом весь с разных концов загорелся и в одночасье сгорел, как свечка, несмотря на то, что все присутствующие, включая приезжих нечестных игроков, приняли посильное участие в тушении пожара. Причем жулики суетились больше всех, мобилизовали всех присутствующих на «борьбу с несчастным случаем», устроили живую цепочку с ведрами от водоразборной колонки, чтобы «спасти хотя бы здание»... Хотя чего уж там было спасать, все совсем сгорело...

Пожар затих только под утро, потому что под утро пошел дождь и зашипели головешки. Под дождем и паром, в косых струях рассвета стояли на пепелище измазанные сажей люди.

Все картежники погрузились в глубокое молчание, а один из глубокомысленных наглецов, без приглашения явившихся играть в «подкидного дурака», вдруг сказал, еле сдерживая слезы:

– Да, товарищи! Вот видите, что случилось! Из этого все мы должны извлечь самые серьезные уроки. Баловаться с огнем нельзя! Запомните это! Зарубите себе на носу! А раз вы не сумели уберечь наш дом, то мы теперь на пепелище разведем стройку, и вам, конечно же, придется немало потрудиться, чтобы загладить свою вину. За работу, товарищи! Складируйте уцелевшие балки, и мы построим картежный дом еще лучше прежнего. Но только не трусить, не хныкать и не увиливать! Все сами во всем виноваты, товарищи, и нечего искать каких-либо иных причин. Вы можете сказать, что виноваты мы, как причина, но мы вам на это возразим, что вы сами нас пустили с вами нечестно играть в карты. Кто мешал вам съездить нам по морде еще на пороге игорного дома, а?

Вот такую историю рассказал мне один коммунист, когда мы с ним удили ершей на бетонных плитах канала Москва–Волга, построенного заключенными по приказу коммунистов, чтоб Москва стала портом пяти морей неизвестно для чего. Коммунист этот недавно вышел из партии, но это, как говорится, «уже совсем другая история». И это их докука – выходить, заходить, реорганизовываться. Мне до этого нет ровным счетом никакого дела.

Посколь «Березка» ресторанВсегда открыт по вечерам,То наша наглая персонаСидит уже, конечно, там.

Один водопроводный слесарь был не в ладах со своей профессией, и его не выгоняли с работы только потому, что у нас, в Советском Союзе, некому больше работать. Однажды слесарь шел ранним утром по улице, опустивши голову и сжимая в потной руке фибровый чемоданчик со своим нехитрым инструментом. Внезапно он вздрогнул. Хлопнула дверца, и из автомобиля «Запорожец» вышел толстый лысый человек с кожаной индийской сумкой через левое плечо.

– Простите, вы не слесарь-сантехник? – спросил он.