Ретроградное лето
Шрифт:
— Извини.
— Не извиняйся. Когда меня завалило в первый раз, я испытывал то же самое. Я просто счастлив, что ты со мной. Оказаться заваленным в одиночку гораздо хуже, чем быть просто погребенным заживо. Теперь садись и делай то, что я скажу. Поверни входной клапан влево до упора. Сделала? Теперь мы расходуем наименьшее допустимое количество кислорода. А сейчас нам следует как можно меньше шевелиться, чтобы избежать перегрева.
— Хорошо. Что дальше?
— Ладно, для начала скажи — ты в шахматы играешь?
— Что? И это все? Разве не следует послать
— Уже послал.
— А что бывает, если тебя заваливает грунтом и костюм твердеет, чтобы тебя не раздавило? Как ты тогда пошлешь сигнал?
— Он включается автоматически, если костюм остается твердым больше минуты.
— А, понятно. Тогда «е2 — е4».
Мы забросили игру после пятнадцатого хода. Мне плохо удается удерживать в памяти доску с фигурами, а она, хотя и прекрасно с этим справлялась, слишком нервничала, чтобы обдумывать ходы. Я тоже начал волноваться. Если вход заблокировало так, как мне представлялось, то нас должны были откопать в течение часа. В свое время я тренировался отсчитывать время в темноте и прикинул, что после толчка прошло уже часа два. Должно быть, оползень оказался больше, чем я думал. Спасателям может потребоваться целый день, чтобы добраться до нас.
— Когда ты меня прижал, я очень удивилась, что смогла к тебе прикоснуться. К коже, а не к костюму.
— Кажется, я даже почувствовал, как ты вздрогнула. Дело в том, что костюмы взаимно проницаемы. Когда ты ко мне прикоснулась, у нас был один костюм на двоих. Иногда это очень удобно.
Мы лежали на озерке ртути, обняв друг друга. Так нам было спокойнее.
— Ты хочешь сказать… а, поняла. можно заниматься любовью, не снимая костюма. Ты про это говорил?
— Тебе не помешало бы испробовать это, лежа на ртути. Лучше не придумаешь.
— А мы уже лежим на ртути.
— Сейчас не до любви. Мы перегреемся. А резерв кислорода может пригодиться.
Она лежала спокойно, но ее руки за моей спиной напряглись.
— Мы сильно влипли, Тимоти?
— Нет, но, может быть, придется очень долго ждать. Пить ты наверняка захочешь. Сможешь продержаться?
— Жаль, что мы не можем заняться любовью. Я бы отвлеклась.
— Ты сможешь продержаться?
— Смогу.
— Тимоти, я недозаправила баллон перед уходом. Это ничего?
Кажется, я не напрягся, но она меня здорово напугала. Я задумался, но поначалу не понял, насколько это серьезно. По дороге к дому она использовала максимум часовой запас кислорода, даже если учесть его повышенный расход на охлаждение. Внезапно я вспомнил, какой прохладной была ее кожа, когда я ее обнял.
— Джубилант, кода мы вышли из дома, у тебя было включено максимальное охлаждение?
— Нет, но я включила его по дороге. Было так _ж_а_р_к_о. Я чуть не потеряла сознание от перенапряжения.
— И не выключала его до самого землетрясения?
— Да.
Я проделал приблизительные подсчеты, и результат мне не понравился. По самым пессимистическим оценкам у нее осталось кислорода не более, чем на пять часов. А вытащить нас могут и через двенадцать. Она могла сделать такие же подсчеты не хуже меня, и не было смысла скрывать от нее итог.
— Прижмись ко мне теснее, — сказал я. Она удивилась, потому что мы и так уже лежали, крепко обнявшись. Но я хотел сблизить наши входные клапаны. Я соединил их и выждал три секунды.
— Теперь давление в наших баллонах уравнялось.
— Зачем ты это сделал? О, нет, Тимоти, не надо было так. Это я виновата, что была так неосторожна.
— Я сделал это и ради себя. Как бы я жил дальше, если бы ты умерла, а я мог тебя спасти? Подумай об этом.
— Тимоти, я отвечу на любой вопрос о твоей матери.
Вот тут я впервые взбесился. Я не рассердился на ее дальновидность и незаправленный баллон. И даже на охлаждение. Здесь было больше моей вины, чем ее. Степень охлаждения я превратил в какую-то игру, не внушив ей, насколько важно сохранять достаточно большой резерв. Она не приняла меня всерьез, и теперь мы оба расплачивались за мою шутку. Я ошибся, предположив, что она, как специалист по выживанию на Луне, сама о себе позаботится. Как она могла это сделать, не имея реальной оценки местных опасностей?
Но ее предложение прозвучало как плата за кислород, а так на Меркурии не поступают. Когда возникает реальная опасность, воздухом всегда делятся безвозмездно. Благодарность здесь оскорбительна.
— Только не думай, что ты мне _д_о_л_ж_н_а. Ошибаешься.
— Я не поэтому предложила. Если нам придется здесь умереть, то, по-моему, глупо цепляться за секреты. Ведь верно?
— Если мы умрем, то какой смысл все мне рассказывать? Что мне с этого? Так что в любом случае это бессмысленно. А пока мы даже не н_а_ч_а_л_и_ умирать.
— Это хотя бы поможет убить время.
Я вздохнул. Сейчас мне уже не было так важно узнать то, что я из нее пытался вытянуть.
— Хорошо. Вопрос первый: почему Дороти оставила тебя на Луне, переехав сюда? — Как только я задал вопрос, он неожиданно снова приобрел для меня важность.
— Потому что она вовсе не наша мать. С нашей я развелась, когда мне было десять лет.
Я резко сел, впав в тупое обалдение.
— Дороти не… значит, она… она моя приемная мать? А все это время она говорила, что…
— Нет, она не приемная твоя мать. Она твой отец.
— ЧТО?
— Она твой отец.
— Кто, черт возьми… _о_т_е_ц? Да что за бред ты несешь? Кто может вообще знать своего _о_т_ц_а?
— Я знаю, — просто ответила она. — А теперь и ты.
— Думаю, лучше будет, если ты расскажешь все с начала.
Она заговорила, и все встало на свои места, как бы дико ни звучали ее слова.
Дороти и мать Джубилант (м_о_я_ мать!) были членами религиозной секты под названием «Первые принципы». Я понял, что в их учении было много диких идей, но самой дикой из них была та, которую они называли «ядерной семьей». Не знаю, почему они ее так назвали, наверное потому, что она была изобретена в эпоху, когда впервые была укрощена ядерная энергия. Такая семья состояла из отца с матерью, живущих в одном доме, и дюжины детей.