Ретроспект: Витки Спирали
Шрифт:
– Ты чего мне тычешь, ирод, позоришь старую? Я заработала на хлеб своим трудом, всего имею в достатке.
Она разгневанно брякнула на прилавок десять копеек и взяв бидончик направилась к выходу. Продавщица окинула Мака холодным взглядом, но приставать с соболезнованиями не стала.
– Ты чего это бабушке сказал, едва по спине не заехала своим гарпником? – спросил Брама ложа на прилавок продукты.
– Да рубль предложил – потупил взгляд Мак – чисто рефлекторно, кто же знал.
– Ага, ну тогда я положу тридцать копеек, а ты свой рубль, раз некуда девать и пойдем.
– Не понял, это за такой громадный тортище и бутылку вина? Оно же гораздо
– Вас что-то не устраивает? – наконец вмешалась возмущенная продавщица – Вы, господин хороший, милостыню давать будете у себя за границей. Почему это мы должны платить втридорога за нами же произведенное?
– Извините – бросил Мак на прилавок рубль рядом с мелочью Брамы – я не хотел никого обидеть.
– Жизнь у вас трудная, раз все за деньги. Но лучше идите, а то кликну заведующего, а он путников. Вон идут по улочке, за порядком смотрят и учат вести заграничных господ себя по-людски. Приезжают тут всякие и смотрят как на нищету.
– Я сам путник – показал жетон Брама – зря вы так. Это мой товарищ, пострадавший от режима американский коммунист.
– Ой, горюшко – сплеснула руками продавщица – так что же вы молчали! Давайте ему молочка дам, как пострадавшему.
Мак покраснел как рак и пулей вылетел из магазина, провожаемый сочувственными взглядами покупателей.
– Ну, спасибо, удружил!
– Не за что. В другой раз не будешь искать подвоха там, где его нет. Зато, как и хотел, увидал народ вживую.
Мимо прошел наряд путников в хамелеоновой броне, увидав Браму отдал честь и пошел вниз по каменной мостовой.
Мак сел на заднее сиденье, надулся как мышь на крупу, а потом горько рассмеялся:
- Вы сами не знаете, какие богачи. За все платит государство: за образование, здравоохранение, жилье. У нас экономика рыночная, капиталистическая и продвинутая, но выживает кто сильнее, а если не выживет, туда и дорога. Эволюция вида.
Брама передернул передачу и не спеша поехал по мостовой, наслаждаясь зелеными улочками и древними домами, которые не разрушило ни лихолетье войны, ни правление последних правителей гибнущей империи. Американец выглядел подавленным, виновато улыбался, словно извиняясь за свои мысли. И эта робкая, может быть впервые естественная улыбка, напомнила ему Листа. Сердце кольнуло ледяной иглой, оно сжалось и на миг замерло, сбившись с ритма.
Дом Наташиных родителей нашли быстро, адрес не отличался от ее вероятности. Отличался дом и сам район. Бывшая хрущевка была окружена зеленым обрамлением парков, вонзаясь в синь белоснежной иглой, которая, казалось, задевает облака. Газоны аккуратно подстрижены, детские площадки ухожены, нет ни малейших следов окурков или пивных бутылок. Машину поставили на парковку, на этот раз, от греха подальше закрыли, и Наташа застыла в нерешительности. За это время она свыклась с мыслью, что родители живы, что все хорошо, но состояние чуждости не покидало. Имела ли она право быть их дочерью? Едва она задала этот вопрос, как молчавший пласт памяти взорвался фейерверком воспоминаний. Мы живем сразу во все времена, но не осознаем единства. Не имеет значения, где проходит разделение, любое разделение это иллюзия неразвитого сознания. Она была единым человеком, имея больше уроков сердца, и права на все что они дают. Имела ли она право быть счастливой? Безусловно, имела. В конце концов, счастье человека его личное дело, зачем терять себя из-за придуманных страхов и боязни шагнуть вперед? Заученным движением набрала код на домофоне, он оказался неверен, но дверь все равно открылась. Она не имела права не открыться. Видя ее состояние, Брама прижал палец к губам и Мак понимая кивнул. Ему рассказали о вероятностях и синхронизации. Зачем рассказали, не знал, но, каждый раз удивляясь переспрашивал о ее инвариантном происхождении. Лифт мелодично тренькнул и понес вверх, Мак явственно ощущал исходящую от нее силу. Ему было немножечко страшно и немножечко интересно. Нет, врал сам себе. Ему было очень интересно. Несмотря на возраст, он вновь научился удивляться. Человек начинает стареть, когда душа пресыщается жизнью, когда нет ничего нового. Угасание закономерное явление для остановившихся, неразвивающихся систем.
– 05 -
Звонить не пришлось, Марья Антоновка ждала их у двери, вытирая руки переброшенным через плечо полотенцем. При виде Наташи губы ее затряслись, она сжала дочь в объятьях, засыпая поцелуями. Лев Ильич деликатно кашлянул, отстраняя рыдающих женщин в сторону, пропуская гостей в коридор.
– Анатолий Петрович, не поверите, как мы ждали вашего приезда. То, что вы для нас сделали, просто чудо.
– Двигаем науку всеми возможными способами. Знакомьтесь, капитан Мак-Грегор.
– Американец? – пожимая руку насторожено спросил хозяин.
Брама прошел в гостиную и разглядывая картины с пейзажами, сглаживая затянувшуюся паузу, пояснил:
– Он провел бок о бок с осажденным Севастополем на той стороне два года, и объявлен в США военным преступником.
– Это меняет дело. Простите за подозрительность, профессия обязывает. Сашка работает в ПРО, а у экологов сходные интересы к выворотникам. Я дал расписку и был допущен к некоторой информации о Агарти.
– Страну, в которую я вернулся не за что любить – обронил Мак растеряно глядя на праздничный стол.
– Мужчины, хватит политики, обед стынет. Лева, ну что ты набросился на гостей, как не стыдно.
Вытирая полотенцем растекшуюся тушь Марья Антоновна усадила всех за стол, накладывая Маку порцию побольше.
– Полно брюзжать, выискивать казнокрадов будешь на работе, а мне хватило и того что рассказал Сашка.
– Ну, все-все – Лев Ильич откупорил шампанское и наполнил бокалы – за вас дорогие гости. Нет слов, чтобы выразить нашу признательность. Вы не только Наташе жизнь спасли, а и нам. Надежда умирает последней.
Раздался звон фужеров, Лев Ильич вопросительно посмотрел на путника, который не притронулся к спиртному.
– Извините за нескромный вопрос, вы почему не пьете?
– Я за рулем, не хочу угробить Наташу, едва вам ее вернув.
– Если все будут нарушать, кто будет соблюдать? – философски заметил хозяин, поглядывая на смутившуюся Наташу.
– Как ее самочувствие, Анатолий Петрович? – отложив прибор в сторону, нервно теребила салфетку Марья Антоновна.
– Если не трудно, просто Брама. За годы позывной становится роднее имени. Физические показатели в норме, психически уже адаптировалась к произошедшим переменам. А так, состояние отличное, незамужнее. Но ненадолго.
Марья Антоновна стрельнула глазами на зардевшуюся дочь, а Лев Ильич не донес вилку ко рту.
– Не знала как сказать. Все случилось само собой. Он столько времени проводил со мной, нянчился, оберегал от каждого сквозняка, вот и влюбилась. В него нельзя не влюбиться.
– Резво – констатировал Лев Ильич, приглаживая тронутые сединой волосы – даже слов нет. Ты как, мать, нормально?
– Не все же на Сашку надеяться.
– Новость, однако. Несколько поспешно, но делая скидку на десять лет… а с работой как?