Реванш
Шрифт:
– Как удобно. Я в жасминовой. По-моему, это как раз соседняя.
Пытаясь разлепить глаза, Бэл поинтересовалась:
– Разве вы остаетесь на выходные?
– По крайней мере на ночь точно остаюсь, и если все пойдет по плану, то я, скорее всего, уеду завтра утром.
Эндрю уверенно повел ее через толпу веселящихся гостей кратчайшей дорогой к лестнице, демонстрируя прекрасное знание планировки дома.
Открыв дверь ее спальни, он, слегка поддерживая Бэл, наклонился поцеловать ее. Усталость, охватившая все
ГЛАВА ВТОРАЯ
Бэл приходила в себя медленно, испытывая боль во всем теле; во рту пересохло, в голове стучало, словно туда забивали сваи.
Не желая окончательно пробуждаться и начинать новый день, она продолжала крепко сжимать веки. Неужели утро уже наступило?
Сомневаться не приходилось. Наступило. Даже сквозь закрытые веки она видела красную дымку солнечного света и чувствовала тепло на шее и щеках.
Да… чувствовала она себя в это утро прескверно. Голова раскалывалась, а к горлу подкатывала тошнота.
Неужели у нее грипп? Или мигрень?
Что бы это ни было, сегодня ей вряд ли удастся пойти на работу.
А может, сегодня выходной? – с надеждой подумала Бэл.
Попытка вспомнить окончилась неудачей. Она даже примерно не представляла, какой сегодня день недели.
Были ли признаки болезни вчера вечером? Бэл не могла ответить на поставленный вопрос, ибо вчерашний вечер упорно не желал вспоминаться.
Но разве она не у Бентиков? Разве это не празднование годовщины их свадьбы? Да, она приехала на вечеринку вечером в пятницу… Танцы… Шампанское… Слишком много шампанского! Вообще-то, как правило, она не пила больше одного бокала…
Да, глупо было пить на пустой желудок, но, с другой стороны, чтобы так развезло после шампанского…
Как она попала в кровать? Может быть, жених помог ей?
Оставалось надеяться, что он увел ее вовремя. Хоть Родерик и придерживался в отношении других людей широких взглядов, но ведь приятного мало, когда невеста выставляет себя на посмешище перед друзьями родителей.
От мысли, что она могла выглядеть либо вести себя как пьяная, Бэл стало еще хуже, и она застонала вслух.
– Плохо себя чувствуешь? – с сочувствием произнес мужской голос совсем близко от ее уха.
Ее глаза тут же широко распахнулись.
Ослепленная солнечным светом, льющимся из окна, некоторое время Бэл ничего не видела, кроме яркого пятна, но постепенно глаза привыкли, и она смогла разглядеть длинное привлекательное лицо, покрытое утренней щетиной.
Брови густые, красивые, нос правильной формы, а над широким подбородком – самый красивый рот, какой ей доводилось видеть.
Мужчина лежал рядом с ней, опершись на один локоть, натянув простыню лишь до талии. Мускулистые плечи и загорелая грудь с темными вьющимися волосами были голыми. Безусловно, голой была и остальная часть тела.
Когда она от удивления раскрыла рот, он только улыбнулся сверкающими глазами, обрамленными густыми, черными как сажа ресницами.
Бэл резко села. Она тоже была голая, светлые шелковистые волосы струились по плечам.
Его оценивающий взгляд, блуждая по телу девушки, поднялся к губам.
– Ты прекрасно выглядишь даже с похмелья. – Он наклонился ближе, намереваясь поцеловать ее.
Она резко отпрянула, натягивая на себя простыню и пытаясь выбраться из кровати. От резкого движения голова закружилась, и Бэл со стоном рухнула на подушки.
Она заслуживала бы прощения, если бы лежащий рядом мужчина был ее женихом, но в ее постели находился Эндрю Шторм.
Весь ужас ситуации окончательно дошел до нее, когда дверь неожиданно распахнулась и на пороге возникла Сьюзи в коротеньком теннисном платье. Следом за ней появился Родерик.
– Ну вот! Что я тебе говорила? – Рыжая торжествовала.
Родерик, в коричневой хлопчатобумажной пижаме, только хлопал глазами, раскрыв от изумления рот.
Наконец в гробовой тишине раздался его гневный голос:
– Как ты могла?
Белая как полотно, Бэл не промолвила ни слова, только униженно смотрела на жениха, чувствуя, как краска приливает к щекам. Родерик закричал с яростью:
– Убирайтесь! Оба! Вон из дома моих родителей!
Он уже повернулся, чтобы уйти вслед за Сьюзи из комнаты, когда Эндрю спокойно окликнул его:
– Минутку. – Перегнувшись через Бэл и касаясь рукой ее груди, он взял с прикроватной тумбочки какой-то блестящий предмет и торжествующе швырнул его Родерику: – Забери это.
Только переведя взгляд на собственную руку, Бэл поняла, что это было ее обручальное кольцо. Значит, она сняла его, остатки стыда она все-таки и во хмелю сохранила.
Засунув кольцо в карман и разворачиваясь, чтобы выйти, Родерик заметил на комоде фигурку работы Джесса Харланда. Как только он взял ее в руки, Бэл, сразу догадавшись о его намерениях, в ужасе закричала:
– Нет! Пожалуйста, не надо!
Проигнорировав ее отчаянный протест, Родерик со всей силы швырнул статуэтку об стену, проследив за тем, как она разбивается на сотни мелких осколков.
Как только дверь захлопнулась, Бэл закрыла лицо руками и разрыдалась.
Эндрю нежно обнял ее и прижал к своей широкой груди. Когда до нее дошло, что ее успокаивает человек, в большей, чем она сама, степени ответственный за происшедшее, Бэл застонала, поднося пальцы к вискам.
– Тебе нужно принять что-нибудь от похмелья.
Эндрю опустил ноги на пол и потянулся за одеждой. Даже сквозь слезы отчаяния Бэл не могла не заметить, каким стройным и гибким было его обнаженное, покрытое бронзовым загаром тело.