Реверс

Макаров Михаил

– Рафаил Ильич, – фээсбэшник притормозил его, – полагаю, разговор следует провести без меня.

– Почему? – Самандаров, реактивно обежавший стол, на ходу подхвативший дипломат, изумился.

– Вы – процессуальное лицо, я – оперработник. Топорно получится, – объяснения не выглядели убедительно.

Действительную причину Рафа разгадал. Комитет, как обычно, прятался за чужие спины. Если подозреваемый вздумает накатать жалобу, отписываться придётся следствию.

– Могу и один, – Самандаров прошёл рубоповскую школу, где по одному месту ладошей гладить не привыкли.

Нынешнее сотрудничество с фээсбэшниками он записывал себе в актив. Полезная дружба! В условиях крепнувшей

вертикали власти контора стремительно набирала прежнюю мощь. Недавно в правоохранительных и судебных органах появилась практика при назначении на руководящие должности запрашивать отзыв ФСБ. Отрицательный мог зарубить карьеру на корню.

Тут снаружи расстался бесцеремонный стук.

– Кто там? – Рафа подбежал, дёрнул на себя дверь. – Вам кого, женщина? – вопрос он адресовал валко перешагивавшей через порог крупногабаритной тёте.

– Мне к старшему следователю Сандарову, – женщина пихнула под нос хозяину кабинета мятую бумажку.

– Самандарову, – поправил Рафа.

– Написано Сандарову, – тон посетительницы был непреклонен.

Следователь пробежал глазами по повестке, заполненной его неразборчивым почерком. Зачем была вызвана на десять утра эта гражданка, он не помнил.

– По какому вопросу?

– Вызываете и не знаете?! – обрадовалась женщина. – Работнички! Я – Вахрамеева! Дверь у меня подожгли осенью! Вы должны расследовать!

Самандаров вспомнил. Возгорание в общаге на улице Муромской. Он проводит проверку в отношении ментов, отказавших материал за малозначительностью. В рамках кампании по борьбе с укрывательством ему тоже нарезали делянку. Площадью поменьше, чем другим следакам, но всё равно её нужно было возделывать. Само не рассосётся. Рафа рассчитывал на Алискину помощь, но стажёрка отпросилась для защиты диплома. На целую неделю, блин!

Отсутствие под рукой ассистентки вызывало ещё одно неудобство. В условиях аврала работоспособность Рафиного организма поддерживалась за счёт высокого уровня тестостерона в крови. Побочным явлением было дикое половое возбуждение при невозможности быстрой разрядки. Домой Самандаров возвращался за полночь, временем для свидания даже по самой ускоренной программе не располагал, а подруги, которая примчалась бы на полчаса чисто ради секса, он сейчас не имел. Правда, и лису Алису в последнее время развести на перепихон удавалось всё труднее. Дело шло к разрыву по знакомой схеме. Рафаил не печалился, свет клином на этой девчонке не сошёлся.

– Подождите, пожалуйста, – следователь прошмыгнул в щель между объёмным туловом Вахрамеевой и дверной коробкой, – буду через пятнадцать минут.

Сунул ключ в замочную прорезь, вспомнил, что внутри остался фээсбэшник, отворил, нервически посмеиваясь:

– Чуть Тимура Эдуардовича свободы не лишил. Извиняюсь…

– Барда-ак! – посетительница громогласно охарактеризовала состояние трудовой дисциплины в межрайпрокуратуре. – Сами вызывают и сами убегают черти куда!

Самандаров, не прощаясь с Яковлевым, стреканул по коридору к запасному выходу. С трудом вписавшись в правый поворот, саданул дипломатом по стене, чёртом выскочил на заднее крыльцо. Там уже нервничал Сизов, добивал до изжёванного фильтра сигаретку.

В дороге адвокат, попросив не обижаться, заметил, что уровень комфорта в «гольфе» на уровне трактора и хуже даже, чем в классике ВАЗа. Ещё он скромно сообщил, что берёт «Audi А6» прошлого года выпуска.

– У богатых свои причуды, – с плохо скрываемой завистью процедил сквозь зубы следователь.

Он припарковался на обочине улицы Ворошилова. Крохотная стоянка возле УВД была битком. С недавних пор во двор стали пускать лишь служебный транспорт да авто главных начальников. На отвороте с Ворошилова до КПП в шахматном порядке установили железобетонные блоки. Они понуждали водителей снижать скорость до минимума и рулить змейкой. Протаранить ворота с разгона сделалось невозможным. Милиция всё больше походила на осаждённую крепость. Труднее всего попасть за периметр ограждения стало законопослушным обывателям.

Следователь и адвокат миновали вахту беспрепятственно. Постовой, разбиравшийся с многочисленными гражданскими, на них не обратил внимания.

Минуту удалось сэкономить благодаря открытой калитке во дворик ИВС. Не пришлось давать кругаля через дежурку. Изолятор в нарушение всех мыслимых норм располагался в цокольном этаже здания. Дорогу вниз преграждали три металлические решётчатые двери. Первая днём не закрывалась. У второй Рафаил нажал кнопку звонка. Давил, пока из подвала не откликнулся медвежий бас:

– Кто-о?!

– Самандаров, прокуратура! – привычно выкрикнул Рафа.

Щёлкнул замок, управляемый дистанционно.

– Захлопните там за собой! – гаркнул дежурный.

До такого, чтобы «решка» закрывалась автоматически, технический прогресс не дошёл.

Белобрысый лопоухий увалень дежурный встречал почтительно:

– Здравия желаю, Рафаил Ильич.

– Здоров, Володя!

Не присаживаясь, следователь нагнулся к столу и бегло заполнил требование на вывод. Прапорщик, заполучив в руки четвертушку бумаги, застыл, силясь в неряшливом пунктире прочесть фамилию. Заглавная буква могла быть, как «П», так и «Л». Разгадать шараду удалось с помощью дедукции. Арестованных на «П» за Самандаровым не сидело. Своей рукой милиционер проставил на листке дату и точное, с минутами, время вывода. Суперзанятой следователь такими мелочами не заморачивался.

Адвокату дежурный предложил сдать сотовый телефон. Тот выложил «Samsung» последней модели с большим экраном. Прапорщик бережно переместил его в выдвижной ящик стола.

По уму аналогичной процедуре надлежало подвергнуть и Самандарова, но он входил в узкий круг авторитетных сотрудников, которым дозволялось нарушать правила.

Впрочем, и с адвокатом вопрос был решён формально. Сизов имел при себе ещё раскладушку «Nokia».

ИВС располагал двумя допросными кабинетами. Один был разбит перегородками аж на четыре клетки. В каждый отсек было втиснуто по маленькому столику и по паре лавочек-коротышек. В часы пик здесь стоял вокзальный гул. Пресловутую тайну следствия и психологический контакт с обвиняемым тут не праздновали. Процесс напоминал суетный конвейер, на дёргано ползущей ленте которого ремесленники от Фемиды (в большинстве малоквалифицированные) наспех клепали дела по фактам уголовной бытовухи.

Другой кабинет, на два рабочих места, казался на контрасте просторным. Его стремились занять в первую очередь. Меблировка тут тоже была убогая, но всё-таки не кустарного изготовления. Два шатких стола габаритами с ученическую парту, по сторонам каждого – по табурету, привинченному к бетонному полу. Стены выкрашены масляной краской болотного цвета, бугристый потолок закопчён. Под ним проходил громоздкий жестяной короб принудительной вентиляции. Когда её включали, помещение наполнялось ужасным гулом, и тогда разговаривать можно было исключительно на повышенных тонах. Сейчас вытяжка не работала, и влажный воздух отдавал подвальной затхлостью. Густо настоявшиеся запахи пота, немытых тел, грязной одежды, дешёвого курева и ветхой канализации создавали тяжёлый букет. Специфичной душистости добавлял пищеблок, где разогревали непритязательную еду, доставляемую арестантам из столовки второй категории.