Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
Голос его звучал зловеще.
— Вот именно, вот именно: по душам, по душам… — сразу же откликнулся со своего места банкир Добрый и весь так и расплылся в сияющей улыбке.
Винниченко бросил на него мрачный взгляд. Черт побери, пока Украинское государство станет на ноги, с господином Добрым, пожалуй, придется поддерживать отношения… благопристойные. Ведь одно слово банкира Доброго может открыть либо закрыть кредиты во всех частных банках страны! А когда государство еще молодое и ему нечем заплатить жалованье даже премьер–министру…
Винниченко
— Итак, слушаю вас, господа.
— Разрешите мне? — прозвучал голос Демченко.
И Винниченко посмотрел и на Демченко. Что касается Демченко, то Владимир Кириллович тоже решил сделать некоторую… уступку. Фигура Демченко была ему, литератору и исследователю человеческих душ, симпатична: национальный, знаете, самородок… Да и на первых порах, пока государство не станет на ноги, такого человека стоит, знаете, использовать — для организации торга и промысла в родной стране.
— Прошу! — кивнул головой Винниченко.
Демченко не встал, чтоб произнести свою речь, он продолжал сидеть в глубоком кресле, слегка откинувшись назад и постукивая пальцами правой руки о кожаный подлокотник; левая рука лежала на своем подлокотнике спокойно. Черный шелковый котелок с муаровой лентой стоял, кверху полями, на полу у его ног.
— Мы недовольны вами, господин председатель генерального секретаря Центральной рады! — сказал Демченко.
Винниченко захлопал глазами. Кто недоволен? Кем недоволен? Винниченко прямо остолбенел. В голове у него загудело, перед глазами пошли круги.
Среди этих кругов он увидел лицо банкира Доброго.
Господин Добрый снова весь расплылся в радостной улыбке и кротко, ласково кивал головой:
— Да, да, господин Винниченко, недовольны!..
Винниченко почувствовал, что это ласковое, добренькое и располагающее лицо — эту зловещую морду акулы отечественного капитализма — он ненавидит всеми фибрами своей души.
— Простите?.. — машинально переспросил Винниченко.
Тогда Демченко встал:
— Широкие деловые круги, господин Винниченко, не одобряют третьего «универсала». Мы протестуем против него!
— Протестуем, протестуем! — закивал и, кажется, весь с головой потонул в улыбке толстячок Добрый.
Какое–то мгновение Винниченко казалось, что он в горячке и это ему только мерещится, потом мелькнула мысль: в своем ли уме эти два господина?
А господин Демченко тем временем продолжал:
— Мы, конечно, всей душой приветствуем ваш мудрый и смелый акт: осуждение большевистского восстания в Петрограде и отказ признать Совет Народных Комиссаров. Не станем возражать и против возрождения государственности нашей родной нации. Но, господин председатель генерального секретариата, мы категорически возражаем против провозглашенной вами… большевистской программы действий в государственном строительстве.
По залу пробежал шелест — совсем негромкий, но этот тихий шелест в ушах Винниченко прозвучал грохотом урагана. Было такое ощущение, что горная лавина несется прямо на него.
— Позвольте!.. — начал было Винниченко, пытаясь вложить в голос звон металла и твердость кремня.
Но господин Демченко не позволил. Он говорил сам:
— Мы решительно протестуем против отмены «универсалом» права собственности на землю!
До сих пор Демченко говорил один. Но тут сразу раздались реплики.
Граф Бобринский крикнул:
— Попав в руки темного мужика, высокая сельскохозяйственная культура Украины деградирует!
Егермейстер двора его императорского величества Балашов:
— Сахарная промышленность требует больших массивов под плантации. На крестьянских полосках сахароварение обречено на гибель!
Харитоненко:
— А машины? Разве интенсивный сельскохозяйственный инвентарь можно использовать на мелких наделах? Земледелие Украины вернется в первобытное состояние! Чем же будет кормиться ваше государство?!
Весь зал вдруг загудел — реплики посыпались со всех сторон, и почтенное собрание превратилось бы в настоящий базар, если бы Демченко не был и впрямь опытным организатором. Он вышел вперед, стал между столом президиума и залом и махнул рукой.
— Прошу спокойствия, господа! — крикнул он, точно именно он и был здесь хозяином, а вовсе не Винниченко. — Вы уполномочили говорить меня, я этот разговор начал, и я его закончу. — Потом он обернулся к Винниченко и произнес решительно, как бы подытоживая все вышесказанное и ставя точку после резюме: — И вы, господа государственные мужи, должны понять, что финансовые круги и банковские сферы не сочтут для себя возможным… в дальнейшем финансировать какую бы то ни было отрасль сельского хозяйства Украины.
Винниченко видел словно сквозь туман, как улыбающийся господин Добрый закивал, и услышал сквозь шум в голове, потому что в зале уже снова стояла абсолютная тишина, как Добрый ласково приговаривал:
— …Какую бы то ни было отрасль… не сочтут возможным…
Демченко сделал шаг к своему креслу, наклонился и поднял свой котелок. И вслед за ним — будто продолжая его движение — наклонился и поднял с полу свой черный цилиндр и банкир Добрый.
Уйдут? Неужто уйдут? Вот так сразу и… уйдут?.. А как же — битва, резня, Варфоломеевская ночь?.. И кто кому устраивает погром? Уйдут?! А как же торговля и промышленность в молодом Украинском государстве? Кто их будет финансировать?..
Винниченко уже видел: котелки и цилиндры появляются в руках у многих. Винниченко стало нехорошо.
— Г.. господа… — начал он, но должен был повторить снова, так как сам себя не услышал. — Господа!.. — возопил он наконец. — Я вас не понимаю!..
Да, да, надо спасать положение: банкир Добрый не должен уйти! И этот организатор торга и промысла, самородок Демченко тоже! Да и все остальные…
— Тут… какое–то недоразумение, господа!.. Да, да, мы просто не достигли еще… гм… взаимопонимания.