Ревик
Шрифт:
— Я не заработал никаких денег от этих davos upara d'kitre! — рявкнул видящий, и в его тёмных глазах внезапно проступила ярость. — Червяки берут всё, что пожелают! Это налог за пересечение этих земель! Хотите взыскать с кого-то? Идите и найдите тех американских ridvak, которые их трахали. Взыскивайте с них, если вам надо больше денег, брат. Не вымещайте это на своих же людях!
Дигойз почувствовал, как его челюсти
— Моих людях? — переспросил он. — Ты правда думаешь, что заслуживаешь считаться одним из моих людей? После того, чему ты позволил случиться с детьми нашего народа прошлой ночью…?
— Не притворяйся, будто ты лучше меня! — рявкнул мужчина, гневно плюнув на пыльную землю. — Ты не лучше меня! Ты покупаешь и продаёшь их точно так же, как я! Ты такой же работорговец, как я. Людей вроде меня вообще бы не существовало, если бы братья вроде тебя не покупали мой товар. Ты и есть я, брат. Ты мой создатель, причина моего существования…
Его слова оборвались.
Прежде чем Дигойз позволил себе подумать, его пистолет уже покинул кобуру и дымился в его руке.
Он даже не слышал выстрела.
Он не помнил, чтобы принимал решение.
Он стоял там, дрожа после содеянного и глядя на пистолет в своей руке. Тот выглядел незнакомым. Несколько долгих секунд он не мог понять, как это оружие тут очутилось.
Все вокруг него начали реагировать словно в замедленной съёмке.
Рейвен вскрикнула от неожиданности, встревоженно сделав шаг назад.
Териан застыл, глядя на него, затем на вьетнамского видящего.
После ошарашенной паузы юные видящие в загоне тоже закричали от страха и сбились в кучу на земле, сшибая друг друга с ног и спотыкаясь о верёвку, которая связывала их воедино.
Они продолжали кричать и всхлипывать, пытаясь убраться подальше от него и от его пистолета. Он непонимающе смотрел, как они старались спрятаться в тени сарая из бамбука и фанеры.
Им некуда было бежать.
Они жались друг к другу голышом, посреди джунглей под мутным небом.
Териан продолжал стоять там, и его лицо застыло в каком-то тупом шоке.
Ревик посмотрел на видящего, которого он только что убил.
Он сосредоточился на дырке от пули на лице мужчины, на подпалинах от выстрела с такого близкого расстояния. Кровь уже перестала течь, если она вообще начинала. Ревик тупо стоял и смотрел, как aleimi испаряется вокруг тела мужчины.
Он только что убил другого видящего.
Глянув на видящих в загоне, он увидел, что они уставились на него широко раскрытыми глазами, и их лица выражали нескрываемый ужас.
На мгновение он увидел то же, что видели они.
Он читал это на их лицах, пока стоял над мёртвым видящим.
Они смотрели на него так, будто он был животным, каким-то необузданным зверем.
Они смотрели на него и видели убийцу.
Глава 10. Бойся меня
Кали не знала точно, когда поняла, что он следует за ней.
Она не знала точного момента, когда понимание этого факта просочилось в её сознание, хотя была почти уверена, что к тому моменту, когда она полностью призналась себе в этом, он уже какое-то время пробыл рядом.
К тому моменту она уже хорошо знала его свет.
Она знала его… и она также чувствовала, что он меняется.
Это в некотором роде нервировало её и вызывало чувство ответственности, когда она поняла, как сильно он меняется, и насколько нестабильным это его делает.
Сама того не желая, она, возможно, сделала его ещё более опасным, просто встретившись с ним.
Она также могла активировать в его свете такие вещи, которые не обратить вспять.
Последнее беспокоило её из-за того, какую же большую мишень она нарисовала не только на своей груди, но и в теории на груди Дигойза Ревика… не говоря уж об её супруге и будущем ребёнке.
Когда Кали полностью призналась себе, что он следит за ней, ей также пришлось признаться, что она чувствовала его уже несколько дней… не постоянно, но то тут, то там, где-то сильнее, а где-то лишь лёгкий шепоток присутствия на краях её света. Она чувствовала, как он нависает над её aleimi, соединяясь с ней, а потом отсоединяясь и, возможно, сам того не осознавая.
Через эти касания она получала возможность мельком заглянуть в разум молодого видящего.
Она чувствовала шепотки его мыслей, порывов к жестокости, вспышек эмоций, сопровождавших те перемены в его свете, проблески того, что он делал, с кем он был, какие присутствия за ним наблюдали.
Теперь, когда она позволила себе прямо посмотреть на это, прячась в своём номере отеля (где она обставила всё это как отстранённую философскую проблему), она могла признаться себе, что чувствовала его всё сильнее и сильнее, и что он всё активнее вторгался в её свет после того прерванного разговора у бассейна отеля «Гранд».
И он ощущался всё более нестабильным.
Он становился всё более требовательным с её светом.
Он также казался всё более отчаянным.
Она чувствовала, что он ссорится со своими друзьями. Она чувствовала, что он ссорится со своей девушкой. Она чувствовала, что эти двое настороженно наблюдают за ним, зная, что что-то изменилось, сбило его с оси, но не понимая, что именно. Они чувствовали, что Ревик отстраняется от них — не столько эмоционально, поскольку там он никогда не был близок с ними, но и своим светом.
Она не слышала их мысли относительно того, что это значило.
Однако через самого Дигойза Ревика она чувствовала, как его друзья говорили об этом, когда его не было рядом. Ревик чувствовал, как они перешёптывались об его странном поведении и о нём самом, вопреки их привычному соперничеству. Он чувствовал, как они пытались решить, надо ли доложить о нём верхушке иерархии, и если да, то что сказать Галейту.
Она также чувствовала в нём другие вещи — горе, сексуальное неудовлетворение, злость, которая всё чаще превращалась в ярость, смятение, тревогу, неуёмность, непрекращающуюся потребность отвлечься.