Ревность
Шрифт:
Тэсс, осмотрев швы, была изумлена.
– Ты зашила рану не хуже, чем это сделала бы я, – признала она. – Даже лучше. – Потом она объясняла Шон – и в ее голосе прозвучала нота извинения, – что она захватила с собой лидокаин, но положила его в другой пакет. Дэвиду показалось, что во взгляде Тэсс промелькнуло сочувствие. Возможно, она вовсе не такая уж бесчувственная и бесчеловечная, какой им представлялась.
– Пойдем обратно, – предложила Мег. – Уже пора ужинать, тем более что сейчас слишком темно, чтобы сделать приличный снимок.
Дэвид
– Пойдем, – Дэвид направился туда, откуда они пришли. Он искал на деревьях свои зарубки, но не нашел ни одной. Все казалось незнакомым. Они углубились в чащу, и тропинки, по которым они шли, сужались с каждым шагом. Лес, более густой, чем час назад, наполнялся тенями.
Какое-то время они шли в молчании. Слышались крики ревунов, но трудно было сказать, откуда они доносились: казалось, они звучали сразу со всех сторон.
Москит укусил Дэвида в локоть, и он раскатал рукава рубашки, застегнув их на запястьях. Он прищурился, пытаясь смахнуть с глаз пелену мрака, быстро опускавшуюся над ними.
– Давай остановимся, – предложила Мег. – А то мы еще сильнее заблудимся в этой чаще.
– Мы не можем останавливаться. Иначе нам придется провести ночь в лесу.
– Будет еще хуже, если мы идем не в том направлении.
Даже луна не светила. Руки Дэвида дрожали, когда он шарил в карманах в поисках спичек. – У тебя есть спички? – спросил он.
– Нет. Давай попробуем покричать. Может быть, мы достаточно близко от лагеря, чтобы нас услышали. Тэсс!
Дэвид присоединился к ней. Они сорвали голоса, пытаясь перекричать нарастающий гул ночных голосов и напрягая слух в надежде услышать ответный зов. И все это время темнота сгущалась над ними.
– Давай посидим, – предложила Мег, указывая на упавшее дерево.
Дэвид колебался. Сесть – значит смириться с тем, что они останутся здесь на ночь. Он посмотрел вверх и не смог отличить шатер от чернеющего над ним неба. Он безнадежно наблюдал за тем, как лес терял очертания и предавался во власть тьмы, высасывавшей из него все признаки жизни. Дэвид сел рядом с Мег, ощутив кору дерева под своими руками. Он поднес руку к глазам и ничего не увидел. Кровь застучала у него в висках, запульсировала в горле.
Он резко поднялся.
– Я не могу этого вынести. – Его голос звучал панически. – Я не могу дышать.
– Что с тобой? – Мег нашла его в темноте и схватила за руку. Он сжал ее запястье, как будто это был спасательный круг. Он цеплялся за ее рукав, стоя на ватных ногах. – Вот дерево, – успокаивала его Мег. – С тобой все в порядке. Садись обратно. Он опустился на ствол дерева.
– Я ничего не вижу, – почти простонал Дэвид.
– Я тоже. – Мег уселась прямо перед ним, он держал ее за обе руки.
– Не оставляй меня одного, – умолял Дэвид.
– Я с тобой.
Ему не удавалось замедлить дыхание. Боже, он должен видеть. Хоть что-нибудь.
– Извини, –
Мег немного отодвинулась, и он панически стал хватать руками воздух, пытаясь нащупать ее вновь. Тут он почувствовал, как Мег прильнула к нему, крепко обхватив его спасательным кругом своих рук.
– Ты не слепой, – сказала она.
Как она могла это знать? У него было ощущение, что восход солнца ничего не изменит. Если его глаза хотя бы однажды погрузятся в это состояние, он ослепнет навсегда. Он снова поднес руку к глазам, поморгал, чтобы убедиться, что они открыты. Ничего. У него больше не было руки. И глаз.
Дэвид почувствовал, как голова Мег ложится на его плечо. Она поглаживала его руками, и постепенно его дыхание пришло в норму. Через несколько минут он успокоился настолько, что ему стало стыдно за свое поведение.
– Мои родители слепые, – признался он.
– Вот оно что.
– Ты, наверное, думаешь, что, дожив до такого возраста, пора уже перестать бояться.
– Я просто думаю, что бывают и более страшные вещи. Как часто тебе случалось заблудиться ночью в лесу?
Он покачал головой.
– Дело совсем не в этом, – ответил он, не зная, стоит ли пускаться в дальнейшие объяснения. Но впереди была ночь, долгая и темная, и он начал рассказывать. Он рассказал ей, как уклонился от присутствия при рождении своих детей. Он не намеревался так поступать. Он радовался беременности Шон не меньше, чем она сама. Ему нравилось наблюдать за тем, как меняется ее тело. Он вместе с ней посещал занятия для будущих родителей, готовя себя к физической стороне родов, к крови и боли Шон. Он был преисполнен решимости, и, если бы все дело заключалось в крови и боли, несомненно, выдержал бы это испытание.
Но в родильной палате его охватил страх. Он не мог дышать. Должно быть, он выглядел совсем плохо, потому что врач прошептал что-то медсестре, которая за руку отвела Дэвида в комнату ожидания. Она предложила ему положить голову себе на колени, и он подчинился, чувствуя себя последним идиотом. Он боялся не крови. Его страшила возможность того, что у детей будет что-то не так с глазами. Подобное иногда случается при родах – например, от недостатка кислорода. Это произошло с его родителями, с обоими, поэтому опасность травмы казалась ему очень высокой. К тому же речь шла о близнецах. Каковы их шансы?
Когда Дэвид наконец увидел своих сыновей, он не пересчитывал у них пальцы на руках и на ногах. Он смотрел на их глаза, и только уловив на себе ответные взгляды малышей, вздохнул с облегчением.
Он никогда не пытался объяснить Шон свое поведение в роддоме. Если он выговорит свой страх вслух, он сможет материализоваться. Пускай Шон думает о нем что угодно, считает трусом.
– Ты сказал «при родах»? – спросила Мег.
– Что?
– Мне показалось, что ты упомянул о двух разных случаях. А я думала, что у тебя только двое близнецов.