Ревность
Шрифт:
– Я смотрю, здешняя публика не бедствует. Ну, чтобы экономить на охране.
– Не в деньгах дело. Но пошли разговоры: мол, мы сюда приезжаем отдыхать, а не в кино сниматься. К кому-то, например, любовница в гости завернула. Или близкий друг к скучающей домохозяйке нагрянул. Человек нервничает. Ему не нравится, что у кого-то хранятся такие записи. Короче, штат охраны сократили. Камеры сняли. Но кое-что я оставил. Для своего душевного спокойствия.
– Вы знакомы с Павлом Наумовым?
– Здороваемся. Я горжусь, что здесь, у нас среди чиновников и денежных мешков живет известный писатель.
– Мужчина и женщина убиты выстрелами из пистолета, – Девяткин поднял кулак, выставил вперед указательный палец, прицелился в хозяина кабинета. – Пиф-паф… И в дамки. Вот с такого расстояния стреляли. Как мы с вами сидим. Два выстрела в грудь. Ствол иностранного производства, калибр девять миллиметров.
Зуев следил за указательным пальцем гостя, он вздрогнул, когда тот сказал «пиф-паф». Девяткин подумал, что Зуев темнит, что-то не договаривает. Иначе с чего ему так волноваться.
– Убийство произошло десять или одиннадцать дней назад. Эти дни выпали на понедельник и вторник прошлой недели. Ничего подозрительного вам не запомнилось?
– Я уже спрашивал своих парней: они не слышали и не видели ничего подозрительного за последние две-три недели.
– Не помните, когда последний раз сюда приезжал владелец дома Павел Наумов?
– Последний раз видел его две недели назад, – ответил Зуев. – Он приехал вместе с молодой супругой. Два года назад оставил старую жену, женился на красотке по имени Роза. Кстати, она исповедует спортивный образ жизни. Она не сноб, как большинство здешних обитателей. Работала в шоу бизнесе. Потом она немного располнела. И перестала вписываться в концепцию модных изданий. Она говорила, что теперь посвятила себя заботе о муже. О его счастье.
– Она дружила с кем-то из соседей?
– Приглашений было немного. Здешние дамы посматривали на Розу свысока. Просто завидовали ей. Ее обаянию и красоте.
– Итак, Наумов с женой приехал сюда две недели назад. Что дальше?
– Мы с помощником обходили здешние владения. Возле особняка Наумова увидели парня в костюме и с портфелем. Наверное, кто-то из банка приехал. Наумов заложил банку свой дом. Получил полмиллиона долларов и улетел в Америку. Если бы он продал дом, а не заложил, мог получить куда больше. Только за одну землю, без стоимости строения наверняка дали бы миллион долларов.
– Он не продал дом, потому что покупателя пришлось бы искать долго, – ответил Девяткин. – Процедура продажи отнимает много времени. Значит, деньги понадобились срочно. А человек в темном костюме был представителем банка. Он осмотрел дом, получил ключи от хозяина и уехал. Сказал, что вернется через несколько дней. Нужно сделать фотографии всех комнат и еще что-то. Этот клерк и вправду вернулся два дня назад. Спустился в подвал, а пол под его ногами буквально провалился.
– Если бы не эта случайность трупы могли пролежать в подвале хоть сто лет.
– Когда случайных совпадений слишком много, перестаешь верить в случайность. Если бы женщину не завернули в ковер, под слоем бетона не образовалась бы пустота. Ну, что-то вроде пузыря. Но странно… Труп лежал так, что любой человек, оказавшейся в подвале, наступил бы именно на место ее захоронения. Наступил и провалился. Почему убийца выбрал это странное место прямо перед лестницей? Почему завернул свою жертву в ковер?
– Убийство… Оно произошло спонтанно. Под влиянием приступа агрессии. У Наумова был пистолет. Писатель открыл стрельбу. А потом пришлось прятать тела. У него не было времени, чтобы обдумать свои действия. Ведь Наумов новичок. Он страшно перепугался. И все сделал на скорую руку. Возможно, он планировал перезахоронить трупы, когда вернется из Америки. Но вышло по-другому.
– Я вчера полистал одну его книжку, – кивнул Девяткин. – Преступник, совершив убийство, очень толково инсценирует несчастный случай. И оставляет сыщиков в дураках. Это только книга… И все-таки Наумов хорошо подкован в этом вопросе. Хотя бы теоретически.
К приезду младшего сына Вадима начали готовиться заранее. Наумов оплатил номер в гостинице. Сначала пусть отдохнет, все остальное позже. Павел тоже развил кипучую деятельность. Составил меню ужина, распорядился, чтобы в его номере сервировали стол на четыре персоны. Заказал цветы в свой номер и номер брата.
Хотел пригласить мексиканских музыкантов, но Роза сказала, что у нее и без музыки башка раскалывается. И Павел уступил, – у Вадима после длительного перелета вряд ли возникнет желание засиживаться за столом и вести разговоры.
Вадим появился с часовым опозданием. Это был высокий плотный человек, одетый в дорогой костюм. Он стремительно промчался по коридору, распахнул дверь и заключил в объятия сначала брата, а затем Розу, которую видел впервые. Радченко досталось крепкое рукопожатие. Два официанта из ресторана, стояли в сторонке, у приставных столиков, ожидая распоряжений. Но церемония встречи затягивалась.
После обмена любезностями, Вадим, не выпуская из своих лап, белую руку Розы, изрек десяток стандартный комплиментов. Затем заявил, что читал почти все романы брата, не просто читал, перечитывал их, наслаждаясь прекрасным литературным языком, как знатоки гурманы наслаждаются вкусом изысканных блюд и вин.
– Может быть к столу? – Роза как-то многозначительно улыбнулась, будто предлагала что-то не совсем приличное. – Перекусим.
– Нет, нет… Теперь, веди меня в святая святых, – Вадим схватил брата за плечи и так встряхнул, что голова запрокинулась назад. – Не смею называть твое рабочее место кабинетом. Для меня это святыня. Творческая лаборатория мастера. Пишется с большой буквы. Ну, давай же. Я уже трепещу. Испытываю внутреннюю дрожь.
Павлу пришлось открыть дверь во вторую спальню, служившую ему кабинетом. Вадим вошел, оглянулся по сторонам. Слева ближе к окну двуспальная кровать, покрывало смято, подушки на полу. В темном углу письменный стол, на котором стоял включенный ноутбук и горела лампа, похожая на цветочный горшок. Стеклянная столешница завалена ненужными бумагами и журналами для мужчин. Один из журналов раскрыт на середине. На фотографиях толстая загорелая баба, на которой из одежды только шелковая косынка и очки, пытается расшевелить древнего старика.