Револьвер системы «Наган» № 47816
Шрифт:
– Нет… нет… нет…
В комнате тут же оказалась Ольга, не иначе как ожидавшая завершения допроса где-то поблизости.
– Да что же вы делаете?! – возмущенно набросилась она на Яновского. – Она же больна, ей нельзя напрягаться, нельзя долго разговаривать! Она, наконец, ребенок! Уходите!
Яновский оказался на ногах неуловимо быстрым движением – совсем как недавно, когда запрыгнул на чердак с подломившейся лестницы. Вася подумал даже, что сейчас капитан ударит
– У вас в поселке, Ольга Яковлевна, найдено двенадцать трупов. Тоже, между прочим, детей. И ваша сестра водила близкое знакомство с подозреваемыми в этих убийствах. Вы, кстати, тоже.
Яновский преувеличивал. Слегка, самую малость: двенадцатого пострадавшего нашли еще дышащим… Сейчас он находился в больнице, в тяжелейшем состоянии. Но упорно цеплялся за жизнь.
4. Допрос худрука Нахмансона
– Разделимся, – сказал Яновский, уложив на заднее сиденье «эмки» телефон и свернутую в рулон карту. – Я съезжу на завод, где работал Гараев-старший, потолкую с его начальством и коллегами. А ты отправляйся в клуб, где он играл в самодеятельности, это недалеко, пешком дойдешь. Через два часа встретимся здесь же, у дачи сестер Александровых. Надеюсь, младшая к тому времени оклемается, сможет подписать протокол.
Васе Дроздову совсем не хотелось топать куда-то пешком, да и проводить допросы в одиночку он не любил.
– Может, повестками их к нам вызовем? – предложил Вася. – Чем тут по одному разыскивать и беседовать…
– Нет. Раз уж приехали, отработаем на месте всех, кого можно. Сам видишь, что творится – военкоматовские повестки могут к свидетелям раньше наших попасть, и ищи их, свидетелей, потом по всем фронтам.
Вася понял, что от работы в одиночку отвертеться не удастся, и спросил уныло:
– Кого в клубе допросить? И о чем спрашивать?
– Всех, кто имел дело с Георгием Гараевым. Не думаю, что их там сейчас много окажется… Если режиссера, ставившего любительский спектакль, на месте нет, – узнай адрес. А что спрашивать, сам решай, не маленький. Меня вот, например, очень интересует вопрос: отчего Гараев постоянно разгуливал по поселку в сценическом образе хромого старика? В костюме, в гриме… Мне представлялось, что актеры должны гримироваться и переодеваться перед выходом на сцену… И обязательно запиши расписание репетиций того спектакля: дни, часы… Узнай, не отсутствовал ли Гараев на каких-либо репетициях. Все, отправляйся. Клуб вон там, десять минут ходьбы через парк.
Прежде чем уйти, Вася спросил, что означает упомянутая капитаном «алабайка».
– Это собака такая туркестанская, волкодав, – объяснил Яновский. – Старинная порода, еще при древних ханах алабайки помогали отары овец пасти… А сабля, что девчонка нарисовала, – не совсем турецкая. Это, Василий, бухарский клыч. Видал я такие… Причем древний клыч, прадедовский, – их лет сто назад по-другому ковать начали, с чуть иной формой клинка. Чуешь, как все одно к одному складывается?
Шагая безлюдными аллеями парка, Вася размышлял о том, что все нити этого кровавого дела тянутся в Азию, и теперь понятно, отчего расследование поручено именно Яновскому. О его туркестанских подвигах ходили по управлению легенды. Например, такая: после разгрома в жестоком бою басмаческой банды Яновский в одиночку преследовал курбаши, бежавшего с несколькими нукерами. В одиночку. Через пустыню. Без воды. И догнал, и уложил пятерых в перестрелке, и потащил раненого главаря обратно, а когда понял, что не дотащит, что оба сгинут в пустыне, – пристрелил и вернулся налегке, с одной лишь головой курбаши.
– Неужели действительно басмачи недобитые к нам перебрались? – негромко спросил он у девушки с веслом, украшавшей парковый пейзаж.
Девушка, понятное дело, ничего не ответила – стояла, уставившись гипсовыми бельмами в неведомую даль.
Народ вокруг очага культуры не роился. Перед клубом Вася обнаружил лишь невысокого сухонького старичка, медленно и тщательно намазывающего клейстером афишу на тумбе. Во всю афишу широко-широко улыбался боец в фуражке с синим пограничным околышем, и казалось, что старичок намыливает пограничнику щеки, чтобы так же неторопливо и тщательно его побрить.
С соседней афиши не менее широко и счастливо улыбалась девушка-колхозница, прижимавшая к груди огромный сноп золотой пшеницы. Поверх и девушки, и снопа тянулась наискось белая лента с надписью крупными буквами: «ВСЕ СПЕКТАКЛИ ОТМЕНЯЮТСЯ».
Вася вдруг понял, что прежняя жизнь перечеркнута сейчас такой же белой полосой, отменяющей не только спектакли, но и многое, многое другое… Ему нестерпимо захотелось вернуться в тот жаркий субботний вечер – накануне – и как-нибудь исхитриться, сделать так, чтобы все осталось по-прежнему…
Старичок на вопрос о труппе самодеятельного театра и о ее руководителе ответил не сразу – опустил кисть в ведро с клейстером, достал папиросу из латунного портсигара и явно настроился на долгий и обстоятельный разговор не только о самодеятельных артистах, но и о многих других волнующих старичка проблемах.
Конец ознакомительного фрагмента.