Революционер
Шрифт:
Давайте делать паузы в пути.
Давайте делать просто тишину…
Мы слишком любим собственные речи
И из-за них не слышно никому
Своих друзей на самой близкой встрече!
Давайте делать просто тишину…”
Я приблизился к старому псу, думая что песня уже закончилась, но он продолжил петь даже когда заметил меня.
“И мы увидим в этой тишине,
Как далеко мы были друг от друга.
Как думали, что мчимся на коне,
А сами просто бегали по кругу
А думали, что мчимся на коне.
Как верили, что главное придёт.
Себя считали кем-то из немногих.
И ждали, что вот-вот произойдёт
Счастливый поворот твоей дороги!
Судьбы твоей, счастливый поворот…
Но век уже как будто на исходе,
И скоро без сомнения пройдёт.
А с нами ничего не происходит,
И врятли что-нибудь произойдёт,
И врятли что-нибудь произойдёт… ”
Он сделал долгий, вдохновенный проигрыш на своей старой шестиструнной акустической гитаре, закрыв глаза. Я думал что его песня продолжится, но он постепенно свёл мелодию на нет и наконец прекратил играть. Небольшая публика, собравшаяся вокруг него, бодро захлопала.
– Хорошая песня, – сказал я, садясь рядом с ним, – Сам написал?
– Не, человеческая, – махнул лапой овчар, – Древняя, как мамонт.
– Порой мне кажется, что самые древние песни у людей были самыми хорошими, – предположил Добб, – Потом все скатились в какую-то электронщину и кислоту – слушать невозможно.
– Хорошо хоть инструменты сохранились! – вставил Гром, любовно погладив свою гитару по грифу. Я знал что пёс бережёт свой инструмент и хорошо за ним ухаживает, но всё равно звучал он совсем не так, как изначально. Дерево просто не могло продержаться столько лет в своём первоначальном состоянии.
– Рад видеть тебя, – наконец сказал я, – Так кто написал, может я знаю?
– Макаревич, – ответил пёс, – Я кстати тоже рад что вы выжили, генерал.
– Фигня, – вздохнул я. О этом Макаревиче, которого назвал мне Гром, я не знал ровным счётом ничего, – Ладно, к делу, – решительно сказал я, вставая со своего места, – Нам надо подготовить плацдарм для дальнейших операций и…
Я посмотрел на своих друзей. Те были откровенно недовольны и смотрели куда-то по сторонам. Первым, на правах моего друга заговорил Добб, выразив общую идею:
– Отдохнуть бы. Тебе, причём, в первую очередь.
– Я чувствую себя отлично, – сказал я, – И не собираюсь сидеть, сложа лапы.
– Никто о “сидеть” не говорит, – довольно строго ответил Добб, – Тебя ещё адреналин не отпустил после расстрела. Так что лучше всего тебе – лежать. И нормально поесть, когда проспишься.
– Ваш друг-полковник безусловно прав, товарищ генерал, – сказал мне наушник, – Ваши жизненные показатели не внушают доверия и я не могу быть полностью уверенным что вы сохраняете былое присутствие духа. Вам необходим отдых.
Я вздохнул, повесив уши. Друзья были правы. Несмотря на то, что я спал под воздействием усыпляющего газа, от их речей я уже ощущал как на моё тело накатывает усталость. В доказательство их слов я непроизвольно зевнул.
– Топай в президентский номер, – послал меня Добб, – Мы со всем разберёмся.
Так я и сделал. Уже внутри роскошных апартаментов президентского люкса, где для меня заботливо подготовили огромную двуспальную кровать, я стянул с себя все временные шмотки и помылся. Такого хорошего душа я в жизни не принимал – тугие горячие струи и огромное количество мыла и разнообразных шампуней сделали из меня на какое-то время настоящую неженку, мне даже захотелось подточить когти на нижних лапах – уж больно они громко цокали по белоснежному кафельному полу. Потом, закутавшись в бархатный халат с эмблемой алмазного пика, я прямо в нём завалился в кровать, по давней привычке поджав под себя лапы и устроившись на самом краю. И лишь удивительная мягкость кровати напоминала мне, что я сплю не на полке в плацкартном купе нашего состава…
====== 49. Кем нам стать, уже не знаю. ======
Я проснулся утром от необыкновенной жары в номере, причём во сне я умудрился снять халат и спихнуть с кровати все одеяла, но облегчения это не принесло. Я потянулся и сел.
Сразу же включился свет, что меня немного напугало. К такой автоматике ещё стоило привыкнуть. Я поглядел на прикроватную тумбочку, на которую кто-то заботливый положил мой коммуникатор. Я вставил его в ухо, а сам передатчик зажал в ладони. Без всяких приветствий и вступлений я просто спросил:
– Кронос, тут есть кондиционер?
– Да и он работает на полную мощность. Не волнуйтесь, скоро жара пройдёт.
– Тут жарко… – сказал я, обмахиваясь халатом. Решив, что раз уж свет включён, я встал с кровати и посмотрел на солидные напольные часы, которые наверно ещё при людях считались реликвией, а сейчас так вообще стоили огромную кучу денег, если конечно найдётся сейчас дурак, которому потребуется не более чем украшение спальни.
Часы показывали ровно двенадцать, причём секунда в секунду. Я хмуро наклонил уши – часы наверное уже давно не работали. Но ровно через минуту они довольно громко щёлкнули и минутная стрелка сдвинулась на одно деление. Значит полночь…
В доказательство моих слов о времени суток я обнаружил в соседней комнате упившихся в хлам зверей, которым делать было слишком нечего. Помимо того, что они были в говно, некоторые были раздеты, а рядом с тремя лисицами, которые валялись на полу в неглиже, лежал десяток бойцов, не меньше. Все звери мужского пола норовились дотянуться до своих подруг лапой или мордой, чтобы коснуться кусочка божественной плоти этих развратниц. В прочем сильно развратными я их не считал: сёстры из всех выбрали либо самых достойных, либо самых знакомых. Так например на пути к бару я переступил через Черкеса, который даже во сне улыбался так, что казалось что у него свело мышцы, Ботаника, прижавшегося к груди Фесс как ребёнок к титьке и естественно Чака, который прижимал к себе с двух сторон по лисице и смотрел в потолок. Услышав мои шаги, он повернул голову ко мне и немного нахмурился. Я не обратил на него никакого внимания, просто пройдя к бару и начав искать там что-то безалкогольное. Успехи не увенчались успехом до тех пор, пока герой-любовник не подошёл ко мне и не протянул мне какой-то шланг с хитрым пультом на конце. Я какое-то время не понимал зачем это, и лишь когда Чак подставил под него стакан и прижал кнопку, я сумел напиться вдоволь. Шланг выдавал из себя холодный газированный напиток пяти разных вкусов, некоторые из которых казались мне совершенно незнакомыми. Откуда в баре трёхсотлетней давности всё это было, я задумываться не хотел. Я уселся за барную стойку наполняя и осушая один и тот же стакан раз за разом. Чак присоединился – после выпитого его мучил дикий бодун и сушняк.
– Я чего сказать хотел, – внезапно начал он, да так неожиданно что я чуть не подпрыгнул на своём месте, – Спасибо. Я наверное так и не сказал…
– Да вроде говорил, – в перерыве между осушениями стакана сказал я, – довольно быстро сознался ведь…
– Да нет, я тогда извинялся больше. А поблагодарить тебя за то что ты меня спас от судьбы овоща – так и забыл.
– Фигня вопрос, благодари сейчас, – усмехнулся я.
– Спасибо тогда. Ещё раз. Наверное я тебе не просто жизнью обязан…